Украинские хроники

Андрей Кокоулин

УКРАИНСКИЕ ХРОНИКИ

Лекарь

В Ждановку въехали к вечеру.

От раздолбанного украинского блокпоста тянуло застарелой гарью, ветер рвал целлофан с окон горевшего рядом дома. Грязными наплывами лежал не стаявший снег.

Было тихо. Ухало где-то далеко за, да и то с большими перерывами. Над крыльцом поселкового совета одиноко горела лампочка.

Речник развернул «Ниву», подал Круглову ладонь:

— Ну, все, отметишься в комендатуре, там скажут, где сможешь переночевать. Утром заеду. Паек выдали?

— Выдали.

Круглов выбрался в поздний ноябрь и хлопнул дверцей. «Нива» мигнула стоп-сигналами на повороте и пропала.

— Стоять! — шевельнулась тень у широких каменных ступенек. — Откуда?

— С Ростова, — сказал Круглов.

— Оружие?

— Нет пока.

— Доброволец что ли?

— Почти.

— На свет выйди, — попросила тень.

— Без проблем.

Круглов шагнул под лампочку, сощурился. Тень встала с ящика, превращаясь в средних лет небритого мужика в бушлате и ватных штанах.

— Паспорт есть? Документы?

— Найдем.

Круглов сунул руку за пазуху и достал паспорт с вложенной бумажкой приказа. Мужик, раскрыв книжицу, подсветил фонариком фотографию.

— Ага. Покури здесь пока, — сказал он и скрылся с паспортом в дверях.

Круглов почесал затылок, оглянулся на темнеющее небо, на близкие дома, большинство окон которых были забиты деревянными щитами, затем сел на высокий бетонный бортик и нащупал в кармане куртки початую пачку сигарет.

Одну в рот, другую — за ухо.

Кожей он чувствовал, что в него сейчас целят один или два ствола, поэтому закуривал не торопясь, даже подул на сигаретный кончик, чтобы заалел, разгорелся — пусть видят, не нервничают.

Мужика с паспортом не было с полчаса.

Круглов успел продрогнуть и выкурить сигарету номер два. Даже подумалось: что они там, отделение милиции из паспорта пробивают?

В стороне прошмыгнул, почти сливаясь с забором и кустами на обочине, черный внедорожник. Какая-то женщина, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, прошла между домами.

— Ну, все, порядок, — вернувшийся мужик отдал Круглову паспорт. — Ты это, извини, что долго, связь барахлит.

Круглов пожал плечами.

— Мне бы по поводу ночевки.

— Это к Сергеичу. Налево и почти до упора. Он там еще.

— Спасибо.

Круглов поднялся по ступенькам. Дверь на разболтанной пружине скрипнула, не больно толкнула в плечо.

После квартировавшего в здании территориального батальона остались тряпки, бутылки, гора пакетов то ли из-под еды, то ли из-под какой-то медицинской дряни и стойкий запах дерьма. В полутьме, наступив на пластиковую, громко кракнувшую поллитровку, Круглов чуть не упал. У стен по нужному рукаву коридора лежали щепки, гильзы, крошево штукатурки.

— Разрешите?

Он просунул голову в дверь с выбитым напрочь замком.

— Что? — очнулся лысоватый, худой мужчина в камуфлированных штанах и свитере, скрючившийся под светом лампы на табурете. — Вы ко мне?

Он подслеповато сощурился, трехпалой культей опираясь на заваленный бумагами стол.

— Я — Круглов, — сказал Круглов. — Мне бы устроиться на ночлег.

— Ах, да, — кивнул мужчина, привстав, — это действительно ко мне. Луцкий, Иван Сергеевич.

— Круглов.

Они пожали друг другу руки.

— Что ж, — Иван Сергеевич опустил колпак лампы, осветив лежащую на столе карту Ждановки, испещренную пометками. — Сейчас многие дома пустуют, часть разграблена, отопления нет. Разве что центр…

— Нет-нет, — Круглов подошел к столу, — мне бы частный сектор.

— Там, конечно, люди готовы принять…

Круглов провел ладонью над картой. Пальцы кольнуло.

— Вот здесь.

Луцкий приблизил лицо к указанной точке.

— Я бы не советовал. Это Таранькиных дом.

— И что?

Луцкий помялся.

— Маринка — баба беспутая, — нехотя произнес он. — И майданутая на всю голову. У нас пол-Ждановки таких. Вроде и видели, что здесь террбатовцы творили, а все равно… Расползлись по хатам, шипят… Маринку вроде и трезвой не видели.

Круглов улыбнулся.

— Ну, не отравит же?

— С нее станется, — вздохнул Иван Сергеевич. — Так что?

Он занес оттиск над клочком бумаги.

— Давай, — махнул рукой Круглов.

Печать шлепнулась на листок, оставляя фиолетовое пятно.

— Ей потом по этой бумажке помощь выделят, — сказал Луцкий, что-то дописывая. — Так что ты ей отдай. Может, одумается баба. Дорогу найдешь?

— Да я вон по карте вижу.

— Вот здесь, — показал культей Иван Сергеевич, — двух домов нет — сожгли. Покороче будет, если напрямки. Только все же чего тебе к ней-то? Родственница?

Круглов перебросил рюкзак с плеча на плечо.

— Да нет. Посмотреть хочу.

— Ну, посмотри-посмотри.

Выйдя из поссовета, Круглов легко спустился с крыльца и зашагал по разбитому асфальту в частный сектор.

Фонари не горели. В окнах домов чудились тени, но люди там двигались, или это был зрительный обман, Круглов сказать не мог.

Война, выбитая из поселка, не ушла насовсем — то чернела обгоревшим остовом грузового автомобиля, то белела стащенными в кювет бетонными балками, то звенела вылетающими из-под подошв гильзами. Тишина, необычная для жилого места, тоже была ее заслугой — Круглов не слышал ни собачьего лая, ни бормотания телевизора или радио.

Чем ближе он подходил к нужному дому, тем сильнее покалывало пальцы. У самого забора он их даже сжал и держал сжатыми, пока сетчатый забор не оборвался сваренной из стальных уголков калиткой.

Сдвинув шпингалет, Круглов оказался во дворе, неряшливом, неухоженном, со снегом, лежащим на грядках, и разваленной поленницей. Макушка задела провисшую бельевую веревку. Прищепки заколыхались на ней.

Дом был темен. Круглов, привстав на носки, стукнул костяшками пальцев в окно.

— Хозяйка!

Изнутри к стеклу, помедлив, приблизился огонек.

Осветилось женское лицо, вязаная кофта с воротом. Стукнула форточка.

— Чего вам? Вы кто?

— Мне сказали, вы принимаете на ночлег.

— Вы с бумажкой или без?

— Да, мне дали.

— Сейчас.

Круглов уловил шаги, затем звякнул запор, и женщина возникла в дверном проеме, скрестив руки на худой груди. Свеча, поставленная сбоку, слабо освещала ее плечо.

— Квиток дайте, — сказала она.

В голосе ее сквозило непонятное напряжение.

— Пожалуйста, — Круглов протянул клочок бумаги, выданный Луцким.

Листок был выхвачен, словно это была крупная купюра.

Женщина отвернулась к свече, сгорбилась по-старушечьи, жадно разглядывая подписи и печать.

— Заходите, — спрятав бумажку в вырез кофты, посторонилась она. — В дверь направо.

— Спасибо.

Круглов вошел в едва разбавленную мерцающим светом темноту. Дом пах сыростью и гнилью, из глубины тянуло навозом. Скрипучие половицы прогибались под ногами.

Дверь в жилые комнаты была приоткрыта, из нее выглядывал мальчишка лет шести, большеголовый, белобрысый, в камуфляжной курточке и носках.

— Вы, дядя, к нам?

— К нам, к нам, — сказала женщина.

Она толкнула дверь через плечо Круглова.

Внутри было нищенски-пусто. Безнадежно. Стол. Лавки. Голые полы. Застеленная драным пледом кровать. Такое Круглов видел в деревнях в девяностые. И то не во всех.

В горле набух ком.

Круглов шагнул, Круглов окунулся, неосознанно стараясь держать голову выше. Словно чтобы не нахлебаться этого всего.

— Мне куда?

— Сюда.

Женщина проводила его во вторую комнатку, узкую, с кроватью, окном и шкафом без створок. Стену с порыжелыми обоями украшали цветные, вырезанные из журналов и газет фотографии: президент на трибуне, президент среди солдат, президент кому-то грозит, вскинув кулак. Наверное, в адрес России.

— Чаем угостите?

Лицо женщины выразило сложную гамму чувств, но в конце концов она принужденно кивнула, вцепившись в кофту пальцами.