Одноглазые валеты

Сейчас было хуже.

Дыхание джокера напоминало булькающее шипение, и когда во сне оно перевернулось, она увидела, что голое существо было мужского пола. Ноги скорее походили на культи, заросшие жуткими рубцами, и она поняла, что на самом деле это были ласты, стершиеся за годы ходьбы по бетону и асфальту. Кожа была жирной, пятнистой, серого и темно-синего цвета, а к каждому плечу крепилось по два щупальца. Первое было плотным, как человеческая рука, но не таким длинным. Щупальце расширялось и заканчивалось плоским листом, чья внутренняя поверхность была покрыта присосавшимися к плоти моллюсками. В каждой подмышке гнездилось еще по набору конечностей, по шесть с каждой стороны, более коротких и тонких, чем главное щупальце. Эти мелкие конечности все время дергались, переплетались между собой, цеплялись за все, что было рядом, словно ими управлял отдельный разум. Его голова была больше похожа на опухоль, растущую прямо из туловища, но вид острых зубов, которые показались, когда оно захрапело, убедил ее, что хуже уже было некуда. Его глаза были закрыты, и это ее радовало. Будто нарочно, вирус Тахиона, изуродовавший все его тело, не задел гениталии: у джокера был человеческий пенис.

Сама того не осознавая, Коди споткнулась на своих каблуках и упала, став невероятно маленькой и незначительной, почувствовав, непонятно почему, страх, когда разум подсказывал ей, что к этому существу она должна испытывать жалость. Среди грохота поезда она слышала грубые голоса – пассажиры в следующем вагоне смотрели на нее в окно, смеясь и требуя зрелищ.

Когда поезд въехал в туннель под Ист-Ривер, джокер зашевелился. Может, подумала Коди, он чувствует близость воды? Что он вообще делает на суше – или же, о боже, ему досталось тело для жизни в воде, но без жабр, которые необходимы для подводного дыхания! Она знала, что это не самая жуткая история, приключившаяся с джокером, но все же в ней это вызывало тихую ярость. Черт, даже если он и правда амфибия – если он был уже взрослым, когда вирус добрался до него, кто может обвинить его в том, что он не смог бросить свой мир, друзей, семью, работу, все, что ему знакомо, что является целью и смыслом его существования, ради нового мира. Мира, который так же неизвестен и чужд, как другая планета, мира, где он будет совсем один. «Смогла бы я это сделать, будь я на его месте?»

И ее мысли вернулись к доктору Тахиону, человеку – это заставило ее засмеяться, легко и горько, потому что во всех смыслах Тахион был менее человечен, чем она, – ответственному за дикую карту. Его люди прислали карту на Землю и перевернули человечество с ног на голову. Она задумалась, стоит ли ненавидеть этого чокнутого за то, что он сделал? Все же он уже более сорока лет пытается загладить свою вину, борясь за здоровье и благополучие «людей», заразившихся его вирусом. Наверное, ей могла выпасть и худшая судьба, чем работать вместе с ним. Конечно, выручала мысль о том, что ей действительно нужна работа.

Оно открыло глаза. Черные глаза, как у акулы, никаких эмоций, никакой глубины, лишь плоские темные круги, такие яркие, будто их отполировали, но на самом деле они поглощали все, на что падал их взгляд. Он падал на Коди. Она шагнула назад, стараясь подняться и проскользнуть в другой вагон, относительно безопасный, тем же путем, что пришла сюда. Она двинулась, и он двинулся тоже. Лишь слегка, чтобы дать ей понять, что он в курсе ее намерений. Черт. У нее был пистолет – может пригодиться. Она носила с собой сорок пятый калибр со времен Вьетнама, но он лежал в футляре на самом дне ее чемодана. Никакого толку. Ее лопатки сжались, словно по позвоночнику прошел зуд, и она скрестила руки под грудью, слегка нажимая на нее. Слабое мерцание привлекло ее внимание, и она опустила взгляд вниз. Увидев, что ее кожа сияет, как и у джокера, она затаила дыхание. Всего на мгновение ей показалось, что кости и плоть слились воедино, а вместо руки извивается и скручивается щупальце. Когда она снова взглянула на джокера, он оскалился.

– Прекрати! – прошипела она. – Оставь меня в покое!

Что-то стало извиваться под ее блузкой, в подмышках появилось ощущение зуда, щекотки, от чего она отчаянно начала искать по всему вагону хоть какое-то оружие.

– Черт тебя подери, – раздраженно проговорила она, – оставь меня в покое!

Резкий толчок и скрип обозначили их прибытие на Лексингтон-авеню, первую остановку на Манхэттене; от внезапного торможения, как и на Куинс, Коди упала на четвереньки и, не удержавшись, вытянулась на полу во весь рост. Джокер придерживал свое тело одним щупальцем, а другими тянулся к ней. Оскалившись, она ощупала свою ногу – туфля все еще была на месте, и теперь наличие каблуков ее радовало. Она изо всех сил двинула ногой в сторону лица этого существа. Все равно что ударить губку: плоть просто прогибалась под воздействием. Но джокер завыл от удивления, боли и ярости, дернувшись в сторону от нее и обвив свое лицо одним из наборов щупалец, пока остальными снова тянулся к ней, пытаясь схватить ее, хотя Коди машинально прижалась к дверям, которые, к ее удивлению – на долю секунды позже, чем надо? – открылись. Она услышала крик ярости и тревоги, скорее почувствовала, а не увидела, как через нее в вагон ступила пара темно-синих брюк; услышала резкий удар – это полицейская дубинка опустилась на руку существа. В этот раз оно уже не крикнуло, но отпустило ее. На сиденье под ним растеклась черная масляная жидкость, наполнившая вагон невообразимым запахом.

Она знала, что один только вдох убьет и ее, и ее спасителя. Чьи-то руки помогли ей встать – она увидела женские черты, и в ее голове родилась нелепая мысль: такая юная, почти ребенок. Она также, слава богу, увидела форму Транспортной полиции и пару цепочек на ее шее – на одной висел крестик, а на другой – медаль Святого Христофора, прицепленная к миниатюрному полицейскому значку. Электронный сигнал объявил о том, что двери закрываются, и женщина вытолкала Коди на платформу вместе с ее сумками.

– Вы в порядке? – спросила она после небольшой паузы. – Вид у вас обеспокоенный, я вызову подмогу по рации. Просто ждите здесь или, если сможете, поднимитесь наверх к киоску с жетонами.

Она подставила ногу так, чтобы дверь не могла полностью закрыться.

– Как, – запнулась Коди, – вы?

– Я единственный коп во всем поезде, – сухо ответила женщина.

И снова зашла в вагон.

– Нет! – крикнула Коди, бросаясь к двери, хотя поезд уже тронулся. – Нет! – Она кричала, спотыкаясь, бежала вдоль платформы, пыталась нагнать поезд, набирающий скорость; но у нее не было шансов, не было сил, она поскользнулась и упала на платформу, издав последний крик, когда хвостовые фонари скрылись в темноте. Это был, скорее, всхлип: – Нет!

Вверх от платформы вел грязный лестничный пролет. Она упала, не дойдя и до середины, привалилась спиной к перилам; ее зубы стучали, а единственный здоровый глаз смотрел прямо на большую пустую станцию, будто там были джунгли, и в любой момент она ожидала прибытия Ветеринарной службы армии, ожидала увидеть этот классический «тысячеметровый» взгляд парамедиков – тоже ветеринаров, – которые в конце концов придут сюда на вызов женщины-полицейского. Он спросил, все ли с ней в порядке, и она кивнула, не совсем его расслышав и вообще не думая о том, что он сказал, не обращая внимания на происходящее вокруг. Она засунула руки в подмышки, желая убедиться, что ее плоть по-прежнему была человеческой, а не каким-нибудь жутким кошмаром; она сидела, раскачиваясь взад-вперед, взад-вперед, думая лишь о тех ужасных кукольных глазах и что они с ней чуть было не сделали. Не джокер, поняла она, а туз. Монстр. И, кем бы он ни был, чем бы он ни был, он по-прежнему был на свободе и по-прежнему охотился. И следующей женщине, которую он поймает, может и не повезти так, как ей. И она подумала о женщине-полицейском, о ее низком и резком стоне, превратившемся в крик жестокой ярости, который наполнил станцию и заставил людей повернуть головы и разумно отступить от нее в сторону. Безумие, подумала она, даже не почувствовав, как врач вколол ей в руку успокоительное, безумие!