Звезда флибустьера

Ему хотелось подойти к ней, согнать выражение ужаса с ее лица, из ее глаз. Но ничего подобного он сделать не мог.

— А ваш отец? Как он сейчас себя чувствует?

Она едва улыбнулась.

— Он выжил. Но с тех пор он не промолвил ни единого слова.

— А у вас есть еще родственники?

— Только тетя Эгнес. Она единственная сестра моего отца, но живет в Нью-Йорке.

Джону Патрику наконец стало ясно, почему Ноэль проявляет такое участие к семье Кэри, но об этом он говорить не стал, чтобы не выдать свое близкое знакомство с Ноэлем.

— Ну, я уверен, что он снова обретет дар речи, — сказал он. Ему очень хотелось помочь мисс Кэри, но он не знал как.

Аннетта расправила плечи.

— Да, разумеется, он заговорит. Просто я хотела, чтобы вы поняли, как сильно он пострадал.

Она ни единым словом не упомянула о его исполосованной шрамами спине, ни о чем не спросила. Он бы не хотел ей лгать больше того, что требовалось обстоятельствами. Но нельзя было допустить, чтобы она упомянула о его шрамах в разговоре с кем-нибудь.

Он открыл было рот, но не произнес ни звука. Вместо этого он испытующе воззрился на нее, но ее лицо выражало только понимание. Глядя на нее и вспоминая, как нежны и чутки были ее руки, он решил, что Аннетта Кэри — одна из самых привлекательных женщин, которых он когда-либо встречал. В ее серо-голубых глазах светились ум и сочувствие. А сочувствия к себе она не требовала и рассказала свою горестную повесть, чтобы немного облегчить его собственную боль. В ней не было ненависти, она только помогала больным выздоравливать, пусть даже англичанам.

Сила ее духа заставила его устыдиться себя.

А он ее использовал, он играл на ее жалости к раненым, чтобы выжить самому.

Как же ему хотелось покинуть этот дом сейчас же, сию минуту. Но ему некуда было податься. И он не мог покинуть Филадельфию, оставив здесь своих людей.

— Надеюсь, лимонад вам понравится, — сказала Аннетта.

— Спасибо, — поблагодарил он, с трудом выговаривая слова. Они словно застревали в горле.

Аннетта улыбнулась, как ясное солнышко, вдруг озарившее хмурый день. А улыбалась она очень, очень редко. У него даже сердце сжалось при виде этой пленительной улыбки.

Нет, нет, никаких нежных чувств! Но, боже мой, он ощутил пробуждающееся желание.

А потом их взгляды встретились. Комната погрузилась в молчание, то особенное молчание, которое наэлектризовано взрывом эмоций. Словно замер весь мир. В ожидании.

Глаза Аннетты широко раскрылись от внезапного понимания, что все это означает. Серо-голубые глаза потемнели, как морские воды перед бурей. О, в ее душе дремали мятежные чувства! И, черт побери, ему очень захотелось выпустить их на волю из клетки самообладания.

Того же хотелось и ей. Он это видел по ее лицу, по тому, как она вдруг потянулась к нему, как облизнула верхнюю губу и закусила нижнюю. Он вспомнил о предупреждении Ноэля.

— Боюсь, мне надо немного отдохнуть, — сдавленно произнес он.

Лицо Аннетты окрасилось нежным, словно роза, румянцем. Буря утихла — во всяком случае, на ближайшее время.

— Да, конечно.

Она беззвучно скользнула за дверь, и в комнате остался только легкий цветочный аромат, напоминавший о ее недавнем присутствии. Джон Патрик взял в руки стакан. Даже не вспомнить, когда он в последний раз пил лимонад. Наверное, еще в детстве. Во всяком случае, еще до того, как отправился в Лондон.

Потом он натянул на себя халат. Благодарение господу, раны у него всегда заживали очень быстро. Ничто не могло заставить его долго валяться. Даже те пятьдесят ударов кнутом, коими он обязан проклятому капитану Уэнтворту. Джон Патрик схватил палку и, бранясь, сделал вперед шаг, затем другой. Ногу свело от боли.

Он ходил по комнате, пока у него не подвернулась нога. Джон Патрик упал, попытался встать, но ноги не слушались его. Он подполз к кровати. Голова кружилась, и стало невыносимо жарко.

Жгучая лихорадка воспламенила все его члены, и он потерял сознание.

Аннетта вернулась к себе. Она все еще переживала в мыслях то волшебное мгновение, когда мир вокруг словно замер в неподвижности. Взгляд его зеленых глаз обволакивал ее. Тело содрогнулось от глубинной жажды чего-то неизвестного, еще не испытанного.

Влечение? Но ее влекло к нему с первой же встречи, однако сейчас ее волновали такие сильные чувства, что едва можно было вынести. Ах, если бы жива была мать и она могла бы рассказать ей обо всем. Неужели она тоже любила отца Аннетты с такой страстью?

Аннетта помнила только то чувство глубокого уважения, с которым они относились друг к другу. Значит, то, что она сейчас ощущает, и есть страсть? Или это какое-то еще более сильное чувство? Но спросить было не у кого. Тетушка сочла бы такой вопрос неприличным.

Ах, боже мой, она совсем потеряла голову. Оставила на столике лимонад, а ведь он предназначался всем раненым их больницы. Фу, как глупо.

Она снова подошла к комнате лейтенанта и постучалась. Сердце ее сильно билось. Никто не отозвался. Открыв дверь, Аннетта увидела, что Джон Ганн лежит на полу. Она опустилась на колени и потрогала его лоб. Он был такой горячий, что почти обжигал.

Одной ей было не под силу его поднять. Аннетта повернулась к двери, чтобы позвать на помощь. Лейтенант что-то пробормотал. Кровь застыла у нее в жилах. Он бредит. Она просто не поняла, о чем это он. «Спустить шлюпки на воду, — снова пробормотал он, — шлюпки».

Слова звучали невнятно, однако шотландский акцент определенно исчез.

— Я позабочусь о нем, мисс.

Аннетта обернулась. На пороге стоял Мальком. Она молча уставилась на вошедшего, а в ушах неотступно звучали невнятные слова лейтенанта. Он ведь солдат, а не моряк.

И акцент…

Она медленно встала, все так же в упор глядя на Малькома, но лицо его было бесстрастно. Непонятно, слышал он слова лейтенанта или нет. И понял ли, что они означают, если слышал. Аннетта вспомнила, как выглядит спина лейтенанта, вся исполосованная шрамами. Такие остаются после порки кнутом.

Однако он офицер. Офицеров же такому наказанию не подвергают. Во всяком случае, насколько ей это известно.

Она смотрела на распростертого у ее ног лейтенанта. Мальком встал между ними.

— Я позабочусь о нем, — повторил он.

Аннетта, не помня себя, вышла из комнаты и прислонилась к стене. Голова гудела от противоречивых и тревожных мыслей.

Ноэль обрабатывал царапину, нанесенную английскому офицеру саблей, с тем же усердием, словно это была самая серьезная рана. Его так и подмывало желание заорать на этого разгильдяя, что врачу некогда заниматься такими пустяками, и он еле сдерживался.

Открылась дверь, и появился Мальком. По встревоженному виду и едва заметному кивку Ноэль понял, что у них неприятности.

Ноэль поспешно завершил работу, выпроводил офицера и повернулся к своему слуге.

— Джонни? — встревоженно спросил он Малькома.

— Эй. Нашел этого дурака на полу, а рядом была эта девица Кэри. А он бормотал, что надо спускать шлюпки. Не знаю, что она успела услышать или понять.

— А тебе она ничего не сказала?

— Нет.

— Ну, тогда нам надо молиться, — похолодел Ноэль. — Проклятие. Я ведь знал, что он становится беспокоен. Он себе ничего не повредил?

— Рана открылась на плече. Наверное, началось заражение, но это вряд ли гангрена.

Ноэль вздохнул. Жаль, что нельзя было взять Джона Патрика к себе домой, где за ним был бы лучший присмотр. И Малькома нельзя приставить сторожем к нему. Это показалось бы слишком подозрительным.

— А как он сейчас?

— Я дал ему опиум.

— Проклятие, — пробормотал Ноэль, — сейчас пойду осмотрю его. А как насчет шведа? Его не было, когда я приходил.

Мальком сделал гримасу.

— Где-нибудь околачивается. Не доверяю я ему.

— Да, он все время бродит вокруг тюрьмы на Уолнат-стрит, — кивнул Ноэль. — Я видел его, когда возвращался от майора Эмиса.