Страница 24 из 135
Куфальт благоговейно внимает. Кастелян явно в хорошем настроении: у него есть повод напуститься на попов, что он и делает с превеликим удовольствием, ведь кастелян — «красный». А следующее собрание персонала состоится только во вторник, когда за Куфальтом уже захлопнутся ворота.
— Чего вам, собственно, надо? — наконец милостиво снисходит к нему кастелян. — Хотите выклянчить новый костюмчик? Ваш еще вполне прилично выглядит.
— Вот бы примерить его, господин кастелян. — Голос Куфальта источает мед. — От вечной каши у меня здесь брюхо выросло!
— Никакого брюха я у вас не вижу. Ну да ладно, примеряйте. Хотя, по правде говоря, не стоило бы идти попу навстречу. Бастель, принесите Куфальту его вещи. — И добавляет, полистав регистрационную книгу: — Его номер 75–63. А вернулся его костюм от портного?
— Так точно, господин главный надзиратель, — раскатисто гремит под сводами подвала, и кальфактор кастеляна Бастель появляется с большим мешком, внутри которого на плечиках развешаны вещи заключенного Куфальта.
— Погоди-ка, — говорит Бастель Куфальту. — Лучше я сам сниму костюм. А то ты все изомнешь.
Костюм у Куфальта темио-синий с белой искоркой, и сердце Куфальта радостно замирает при его виде, — он и надевал-тο его раз пять-шесть, не больше.
— Шикарный костюм, — признает и кастелян. — Сколько заплатили?
— Сто семьдесят шесть, — наобум брякает Куфальт.
— Это уж чересчур, — качает головой кастелян. — Красная цена ему девяносто.
— Но ведь и покупал я его почти шесть лет назад, — уточняет Куфальт.
— Правда ваша, тогда костюмы были еще в цене. А нынче идут по шестьдесят — семьдесят марок. Бывают даже за двенадцать и пятнадцать.
— Надо же! — с готовностью изумляется Куфальт.
— Нет-нет, белье не снимайте. Ваша сорочка еще не вернулась от прачки, к ней сегодня вечером нужно будет заглянуть, Бастель. Да, выходите вы от нас в лучшем виде, ребята. Мы вам картину не портим — франты хоть куда!
Кастелян и в самом деле славится тем, что хранит вещи арестантов лучше некуда, и хвастает, что у него ни одна ниточка не пропадет. Так что его кальфакторы трудятся в поте лица.
— Великолепно! Куфальт, да вас не узнать. Бастель, вы только поглядите на него…
И вдруг, не договорив, бросает с досадой:
— Зачем этот Бацке явился? Господин Штайниц, я не желаю видеть здесь этого типа, разве что в случае крайней нужды. Только и знает, что скандалить. Да, Бацке, вы скандалист, и сейчас вы пришли сюда, чтобы поскандалить.
— Да я же и рта не успел открыть, — парирует Бацке, делая глазами знак Бастелю. Куфальта он вообще не замечает.
— Так распорядился директор, — говорит надзиратель Штайниц. — Бацке разрешено примерить его вещи. Мол, годятся ли еще.
— Что у меня тут, примерочная, что ли? Скоро вся тюрьма сюда заявится и начнет примерять. Директор мог бы заняться чем-нибудь более дельным. Куфальт, ушли бы хоть вы. Ваши ботинки? Да бросьте вы, уж ботинки-то, конечно, годятся.
И уже мягче:
— Ну, ладно, примерьте еще и ботинки. Бастель, принесите-ка вещи Бацке. Номер 24–19!
Бастель появляется с новым мешком, и Бацке успевает что-то шепнуть ему на ухо — тот кивает, потом отрицательно мотает головой. Из шапки, которую Бацке держит в руке, вдруг одна за другой выныривают четыре пачки табака и исчезают в руках Бастеля.
Бастель удаляется в глубь подвала, кастелян и надзиратель все еще беседуют у окна.
А Куфальт мается с ботинками. Ему никак не удается втиснуть в них ноги, скорее всего из-за толстых шерстяных носков. А его собственные носки еще в стирке. И все равно — не были ботинки тогда такими тесными! Разве в тридцать лет ноги все еще растут?
И вдруг по подвалу прокатывается рокочущий бас Бацке:
— Моль проела!
Кастелян инстинктивно бросается к нему. Но, сделав три шага, останавливается:
— Ясное дело — Бацке, он и есть Бацке! Ему бы только поскандалить! Моль проела! Да я семнадцать лет тут кастеляном, и еще не было случая, чтобы у меня что-то проела моль.
Повернувшись на каблуках, он возвращается к окну.
— А вот и еще дырка! И под отворотами все молью трачено.
— А ну, покажите! Вы в своем уме… Да никогда еще моли…
— А в моих вещах есть! — жестко бросает ему в лицо Бацке и с безразличным видом глядит на беснующегося кастеляна.
Тот подносит пиджак к свету:
— Да быть этого не может… Ах вы, бездельники проклятые… Бастель, скотина, почему не доложил, что в вещах Бацке завелась моль?
Бастель прикидывается полным идиотом:
— Не посмел, господин кастелян.
— А почему портные ничего не сказали?
— Струсили, господин кастелян, не посмели.
— Почему ты не отдал костюм в штопку?
— Боялся, что мне за это шею намылят.
— И штаны моль проела, — невозмутимо басит Бацке.
— Безобразие, черт бы вас всех побрал! Я же знал, что этот Бацке… Никогда у меня не было моли… Тут что-то нечисто, Бацке, тут… — И вдруг его осеняет: — Моль была в ваших вещах еще тогда! Вы ее принесли с собой, Бацке!
— Было бы в протоколе. И стояла бы моя подпись, господин кастелян.
— Она и стоит! Подождите-ка! — Кастелян выхватывает из стола папки с бумагами. — Сколько времени сидите? Когда поступили?
— Откуда мне знать, господин кастелян? — добродушно улыбается Бацке. — Я ведь частенько туда-сюда мотаюсь. Это у вас все по книгам расписано.
Кастелян уже нашел запись.
Наморщив лоб, он внимательно читает протокол. Потом перечитывает его во второй раз. И в третий. После чего произносит с притворным спокойствием:
— Значит, так: я отошлю ваш костюм в штопку, Бацке.
— Ничего не знаю и знать не желаю. Я пришел сюда в целом костюме и уйти хочу в целом. А штопаный мне не к лицу.
— Да никто и не заметит, что он штопаный, Бацке. Заштопанные места будут прочнее целых.
— Не нужны мне эти прочные места, а нужен костюм без дырок.
— Откуда он теперь возьмется, Бацке? Будьте же благоразумны. Раньше воскресенья портным нового костюма не сшить.
— Придется прогуляться в город, господин главный надзиратель. И купить готовый. Я ведь и готовое платье ношу, не брезгую.
— А деньги? Что мне, ради вас идти к попу унижаться, чтобы попечители раскошелились? А вы чего здесь торчите, Куфальт? Не угодно ли убраться отсюда подобру-поздорову?
— Да вот с ботинками неладно, господин кастелян!
— Что там с вашими ботинками? Тоже небось моль завелась? Идите же! Господин Штайниц, выпустите Куфальта. Просто выпустите, и все. Он и сюда сам собой явился, как большой начальник.
— Но эти ботинки я не могу…
— Я тоже не могу! Черт вас всех побери! Штайниц, захватите этого типа с собой! А вы, Бацке, послушайте, что я вам скажу…
Куфальт уже в коридоре. Надзиратель Штайниц отпирает перед ним дверь, ведущую во внутреннюю тюрьму.
— Идите прямо в свою камеру, Куфальт. Хотя нет, — сначала доложите главному надзирателю, что вы вернулись.
Подойдя к стекляшке, чтобы доложиться, Куфальт видит, что она пуста. Главного надзирателя и след простыл. Куфальт задирает голову и оглядывает все этажи: пусто. То есть, конечно, по коридорам снуют кальфакторы, чистят, мажут воском и натирают линолеум, да и надзиратели попадаются, но никто из них не смотрит в его сторону.
Куфальт заглядывает внутрь стекляшки. Раздвижная дверь наполовину открыта. Видимо, почта только что пришла, на столе высится целая стопка писем, и сверху лежит продолговатый желтый конверт с белым листочком квитанции — письмо заказное.
Он оглядывается. Вроде никто не обращает на него внимания. Он просовывает голову в дверь. И разбирает на конверте слова, о которых мечтал: «Господину Вилли Куфальту, в Центральную тюрьму».
Долгожданное письмо от зятя Вернера Паузе, письмо с деньгами или предложением места!
Одно движение — и конверт с квитанцией исчезает в его кармане. Куфальт медленно поднимается по лестнице в свою камеру.
И вот он стоит у стола под окном, повернувшись спиной к глазку двери, чтобы никто не видел, что у него в руках.