Страница 130 из 135
Можно ли считать Ровольта «политически мыслящим человеком»? Фалладу таковым считать, конечно, было нельзя. Ровольт уже успел издать несколько книг, не понравившихся нацистам, и знал это. Ему пришлось затратить немало труда, проявить хитрость и изворотливость, чтобы провести эти книги (а среди них были и книги Фаллады) через все те рифы и препятствия, число которых увеличивалось с каждым днем. Да и Фалладе достаточно было лишь вспомнить о той характеристик которую дал его «Маленькому человеку» Ханс Йост, чтобы понять, что его книги нацисты теперь будут проверять особенно дотошно.
Фаллада не эмигрировал. Он по-прежнему вел себя «безрассудно», даже когда узнал, как «плохо» обстояли дела. Иногда он делал нацистам уступки и, чтобы избежать столкновений с ними, писал вещи, заведомо ниже своих возможностей. «Временами нам всем хотелось очнуться», — писал он в своих воспоминаниях. Но ему самому тогда, видно, так и не удалось очнуться по-настоящему. Вполне вероятно, что он сам так никогда и не понял, каких возможностей лишился, какую часть своего таланта зарыл, оставшись в нацистской Германии, он так и не попытался подытожить, какая доля его депрессий и срывов, разочарований и поражений обусловлена фашистским режимом и какую следует отнести за счет его собственной замкнутости и самоизоляции.
Через неделю после поджога рейхстага, примерно, шестого марта. Фаллада написал Ровольту, что наконец «разделался» с фильмом — и «счастлив, что снова в Беркенбрюке». Седьмого он пишет своей сестре Маргарете Бехерт: «…Уже через два дня и фильм, и киношники, и диктовка… и все остальное показались мне каким-то далеким сном». Восьмого числа он пишет Ровольту: «Мне такое житье уже во-о-о-от где сидит!» И в тот же день возобновляет работу над «Пополам — или заложу». Работает он практически ежедневно и одиннадцатого апреля заканчивает пятую главу, написав, таким образом, уже добрую половину книги.
В марте издательство «Ровольт» выпустило очередной тираж книги «Маленький человек, что же дальше?», но тут дело по каким-то причинам застопорилось. Правда, с самим тиражом ничего плохого не произошло, но 12 апреля, в среду перед Пасхой, Фалладу увезли в СА. У Фаллады сделали обыск, причем особый интерес люди из СА проявили к одной из папок, в которых хранилась переписка. На папке была выведена буква «С». И тут Фаллада вспомнил, кто к нему заходил недавно: «г-н фон С.»![15]
Он жил неподалеку от Фаллады, в Грюнхайде. Они пошли в кафе, сели за столик на улице, разговаривали, и «С.» рассказал Фалладе несколько свежих политических анекдотов. Неужели донес кто-то из официантов? Так или иначе, но у дома поставили охрану, а самого Фалладу штурмовики отправили в Фюрстенвальде. Там, в местной тюрьме, ему заявили, что он подозревается в участии в «заговоре против личности фюрера», поэтому ландрат потребовал его ареста.
В издательстве «Ровольт» вскоре начали беспокоиться: телефон а Беркенбрюке не отвечал. 18 апреля издатель прислал в Беркенбрюк письмо, а котором спрашивал, не уехал ли Фаллада куда-нибудь на Пасху, а 20 апреля — телеграмму, где выражал уже откровенное беспокойство. К тому времени Эрнст Ровольт уже наверняка знал, что его редактора и соседа по Грюнхайде Эрнста фон Саломона забрали в Берлинский полицейпрезидиум; но мог ли он связать с арестом Саломона загадочное молчание Фаллады?
Сам Саломон в 1951 году писал, что следователь тогда задал ему вопрос, знает ли он некоего Ханса Фалладу, а затем сообщил ему следующее: «У господина Фаллады живет домработница. Эта домработница дружит с дочкой хозяина дома. А у господина Фаллады нелады с хозяином из-за квартирной платы. И вот однажды господин Фаллада сказал домработнице, что завтра к нему придет обедать один очень интересный человек, „старый заговорщик“. Домработница рассказала об этом своей подруге, та — отцу, а отец задумался: против кого мог составлять заговор этот „заговорщик“? Ответ на этот вопрос мог тогда быть только один, и он… доложил куда следует».
«Старого заговорщика» выпустили очень скоро, а Фаллада продолжал сидеть, потому что в версии, которая поначалу показалась следователю неопровержимой, теперь не сходились концы с концами.
Анна Дитцен призвала на помощь Эрнста Ровольта, тот мобилизовал д-ра Альфонса Зака, адвоката, пользовавшегося у нацистов большим авторитетом (позже, на процессе по делу о поджоге рейхстага, он был защитником ренегата Торглера), и Зак добился того, что 22 апреля Фалладу выпустили на свободу.
Фаллада и в тюрьме продолжал работать над романом: даты на полях рукописи показывают, что первые четыре сцены шестой главы были написаны 20 и 21 апреля — восемнадцать машинописных страниц за два дня.
За работой Фаллада буквально оживает. Когда он пишет, настроение у него всегда отличное: он занят делом! Сведения об этом обнаруживаются уже в записке, написанной за несколько дней до выхода из тюрьмы: «Я — как ванька-встанька, я снова я». А в самый день выхода, не зная еще, что всего через несколько часов снова окажется дома, он пишет: «Ах, Малышка, грех-то какой: сижу на нарах и веселюсь, когда на воле остались хороший дом и, говоря попросту, симпатичнейшая жена. Но я веселюсь и даже, как сказал бы Ули, „веселяюсь“, а моя „Овечка“ говорит мне: мы ничего плохого не сделали, отчего же нам должно быть плохо?»
Когда Фаллада после одиннадцати дней заключения вернулся в дом господина Шпонара, он перестал «веселяться». Он снова раздражается, слов не выбирает, отказывается не только от своих устных обязательств, но и от договора о найме квартиры — и на следующий же день убеждается, что недооценил местных нацистских боссов. Ему открыто угрожают, и он вносит Шпонару квартирную плату за три месяца вперед, а потом удирает из Беркенбрюка, чтобы снова поселиться в пансионе Штёссингер.
Это раздражение и доходящий до бешенства гнев заканчиваются нервным срывом. Фаллада засыпает теперь только со снотворным и снова начинает пить. Правда, через неделю он пытается взять себя в руки, но тут его постигает новый удар: ему присылают сценарий «Маленького человека», переделанный настолько, что он отказывается поставить под ним свою подпись. Двумя днями позже, пятого мая, директор отдела фельетонов издательства «Ровольт» Петер Циглер сообщает ему, что киностудии просто не позволили снимать первоначальный вариант, и Фаллада снова срывается и ищет спасительный покой в санатории.
Больше полутора месяцев проводит Фаллада в клинике Вальдзиверсдорф в Бранденбургской Швейцарии. Он старается побороть депрессию, но улучшение наступает медленно. Он почти не следит за тем, что происходит в столице. А там меж тем десятого мая на площади Оперы сжигали книги.
Тринадцатого мая Геббельс, выступая перед членами Биржевого союза, пытается снять предъявленное его правительству обвинение в «гонениях на культуру» и заявляет издателям и книготорговцам: «Новое правительство избавило вас от необходимости решать многие задачи, которые вы решали в течение последних сорока лет: теперь вам не нужно больше печатать и распространять книги», — и произносит фразу, блестяще характеризующую сущность нацистского правительства: «Там собрались далеко не худшие головы, которые, однако, крайне мало читали». Это были те самые «головы», которые исключили из Прусской Академии искусств Томаса и Генриха Маннов, Рикарду Хух, Дёблина, Леонгарда Франка, Кайзера, Кёллермана, Шикеле, фон Унру, Вассермана и Верфеля.
Десятого июля Фаллада сообщает своему издателю, что чувствует себя значительно лучше и готов работать, а сестре (Элизабет Хёриг) пишет, что он «снова с головой ушел» в роман.
Но через неделю судьба наносит ему новый удар. 18 июля его жена после тяжелой беременности родила двух девочек-близнецов, одна из которых умерла три часа спустя. Фаллада заливает вином и это горе, но уже через три дня вместе с Петером Циглером отправляется искать новую квартиру — и покупает дом с участком в Карвице, неподалеку от Фельдберга. Этот дом и станет для него наконец уютным и покойным пристанищем на целые одиннадцать лет. «Берлин, — пишет он в конце июля своему старому другу Хансу Кагельмахеру, — и вообще город раздражает меня и угнетает». А это поместье было словно создано для спокойной жизни и плодотворной работы.
15
Эрнст фон Саломон, род. 1902 г., офицер, служил в добровольческом корпусе в Верхней Силезии. Будучи членом «Организации Консул», в 1922 г. проходил по делу об убийстве министра иностранных дел Вальтера Ратенау и был приговорен к пяти годам исправительных работ. Далее участвовал в движении Ландфолька, с 1933 г. — редактор в изд-ве «Ровольт». Автор книг «Вне закона» (1930), «Город» (1932), «Кадеты» (1933) и «Анкета» (Гамбург, 1951).