Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды

Этот пример ещё раз доказывает, сколь велико было у Фаллады желание обойти необходимость изображения политических событий. Угроза фашизма стала более чем реальной; однако фалладовский Лаутербах, заядлый драчун и забияка, от нечего делать записавшийся в нацистскую партию, далеко не выражает реальных масштабов этой угрозы. И наоборот: Коммунистическая партия Германии, в августе 1930 года опубликовавшая «Программное заявление о национальном и социальном освобождении немецкого народа», приобрела, по милости Фаллады, крайне сомнительных членов партии: в лице нагловатого Карла Ступке, не говоря уже о Кримне, ворующем дрова. Иногда создается впечатление, что Фаллада не видел разницы между коммунистами и антиобщественными элементами. Во всяком случае, изображение нацистов и коммунистов, как очередных экстремистов, лишний раз доказывает, сколь плохо разбирался Фаллада в истинных целях и тех, и других.

И тем не менее в изображении жизни «маленьких людей» Фаллада был и остается подлинным критическим реалистом, реалистическим критиком пороков окружающего его общества. И Пиннеберг — не просто типичный «маленький человек», один из многих, а, разумеется (ибо для Фаллады это действительно само собой разумелось), настоящая личность со всеми ее индивидуальными особенностями. На все происходящее он реагирует не только как социальный тип, но и по-своему, по-пиннеберговски. С другой стороны, конечно, и эти чисто пиннеберговские качества, в свою очередь, определяют социальный тип, подчеркивают его — например, его постоянная (но строго индивидуальная!) невезучесть.

Иоганн Пиннеберг, несчастный сын несчастного чиновника-отца, строгий судья своей легкомысленной матери, сначала школьник, потом подмастерье и, наконец, продавец в магазине готового платья, хороший работник, любящий свою профессию, — этот «маленький человек» требует от общества, в котором живет, не так уж много. В подмастерьях его заботит только одна мысль: как бы не остаться без работы. Затем он женится на Овечке, и забот прибавляется: ведь он теперь не один.

Нет сомнения, что Пиннеберг с самого начала был задуман писателем как центральная фигура романа. Однако на самом деле эту роль постепенно берет на себя Овечка: она становится главным действующим лицом, хотя автор посвящает ей меньше строк, чем Пиннебергу. Поначалу это не входило в замысел Фаллады. Овечка «выросла» в ходе работы над романом и «переросла» рамки, отведенные ей автором. При этом читателю открывается как бы два разных образа Овечки: Овечка пролога и первой части романа и Овечка второй части и эпилога. Это, конечно, не два разных человека, однако и ту, и другую разделяет пропасть. И переход от одной к другой — не результат длительного развития характера, а некое абсолютно не мотивированное преображение.

Эта перемена происходит внезапно — как только Пиннеберги переезжают в Берлин. Только тут она становится другой, настоящей: смелой, терпеливой, практичной. Только тут выявляется, что она умеет мягко, но настойчиво добиваться своей цели, почти никогда не теряется и в целом поступает разумнее самого Пиннеберга. В ней обнаруживается большая внутренняя сила, и объяснить это тем, что она теперь мать, а значит, стала более зрелой, не удается. Ее девиз: нас голыми руками не возьмешь, мы еще поборемся! Она — единственная опора для Пиннеберга; она вселяет в него мужество, когда он, кажется, уже готов впасть в отчаяние. Она твердой рукой умело ведет их маленький семейный корабль. Именно она в разговоре с самыми разными людьми безошибочно находит нужный тон, она же отыскивает квартиру, ведет хозяйство и воспитывает маленького сына. Буквально в каждом ее действии заметен четкий, не утраченный ею пролетарский классовый инстинкт.

Когда же читатель узнает, что она была членом СДПГ, это тоже кажется само собой разумеющимся: иначе не могло быть! Она твердо усвоила несколько простых истин, которые помогают ей жить: люди не злы от природы, злыми их делают обстоятельства; один в поле не воин. Она знает, что такое солидарность и почему надо голосовать за коммунистов; наконец, ей, по словам Пиннеберга, вообще «только в компартии и место». Конечно, у Овечки нет четкой политической платформы, и мы не знаем, как складывались ее политические взгляды; Фаллада и не думал писать об этом. Но он вполне логичен, когда показывает в романе, что Овечка, по крайней мере, в пределах ее возможностей, и в политическом плане сильнее Пиннеберга. Портрет завершен. Овечка действительно самый сильный из женских образов Фаллады.

А несколько сентиментальный конец — «вот оно, прежнее счастье, прежняя любовь», «с этой грязной земли — ввысь, к звездам», — действительно оказывается утешением для потерпевшего поражение, но все еще сентиментального Пиннеберга. И конец этот полностью соответствует словам Фаллады, что его ответом на вопрос «что же дальше?» является Овечка. Однако и этот ответ выходит далеко за рамки того, что хотел сказать Фаллада. Овечка — это простая, терпеливая, смелая молодая женщина, героически несущая свою ношу, несмотря на все невзгоды, не только сама излучает оптимизм, но и вселяет его в других.

Образ Овечки немало способствовал успеху «Маленького человека». Реальной помощи своим читателям Овечка, конечно, оказать не могла, но она убеждала их: нельзя отчаиваться, нельзя сдаваться! Нужно бороться за счастье. И хотя Овечка борется в первую очередь за счастье свое и своих близких, ясно, что эти ее простые истины вполне приложимы и к борьбе общественной. Ибо уже одно указание на проблемы и недостатки общества, особенно если оно дано зорким, глубоко чувствующим художником, может послужить для человека мощным толчком к активному выступлению в защиту собственного достоинства.

Вопрос о воздействии романа включает в себя и вопрос о том, какое место занял он в литературе. И здесь следует признать, что «Маленький человек» Фаллады, несмотря на все его недостатки, которых при желании можно обнаружить очень много, занял — по крайней мере в немецкой литературе — прочное и весьма достойное место. По словам того же Иоганнеса Р. Бехера, Фалладе удалось «показать разницу между беллетристикой и подлинным искусством». Этим своим четвертым романом, вышедшим в 1932 году, Фаллада еще раз, причем совершенно по-новому, доказал, что в нем не зря видели надежду немецкой литературы.

ПОПОЛАМ — ИЛИ ЗАЛОЖУ

В своих «Страданиях по Германии» («Листках из дневника за 1933–1934 год») Томас Манн сделал запись, помеченную мартом 1934 года: «„Предисловие“ Фаллады, в котором он насмехается над гуманистическими представлениями „прошедшей эпохи“. При этом сама книга отличается вполне гуманистической направленностью. Но чтобы ее можно было опубликовать в Германии, Фалладе в „Предисловии“ пришлось все гуманистическое отрицать, попирать ногами».

Это предисловие, которое должно было ввести читателя в книгу «Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды…», находилось в досадном противоречии с самой книгой. В книге автор вполне однозначно высказывается за принцип гуманизации уголовного наказания и критикует военно-бюрократические традиции германских тюрем, а также фарисейскую систему «попечения» над отбывшими срок наказания как ведущие к деградации человеческой личности. Однако его краткое предисловие, занимающее всего шестнадцать строк, да к тому же еще датированное 30 января 1934 года, трудно расценить иначе как попытку отмежеваться от собственной точки зрения, высказанной в книге.

По словам Фаллады, вынесенным в это предисловие, выходило, что он со своей книгой ломится в открытую дверь, поскольку «так называемое гуманное уголовное наказание, смешные, гротескные и печальные стороны которого описываются в этой книге, не существует более», ибо «теперь уже и эта частица немецкой действительности изменилась», и произошло это, оказывается, «пока автор работал над книгой». А когда Фаллада заявляет дальше, что «верит в своего Вилли Куфальта», — «не нужно громких слов о пользе гуманизации мест заключения, нужны рабочие места для отбывших срок наказания. Этим людям нужны не формальные меры по трудоустройству, а подлинное понимание их нужд. Не милость, а просто: подвести черту под всем прошлым, пусть теперь человек сам покажет, на что он способен», — это высказывание, вероятно, производило на читателей впечатление самого неприкрытого цинизма.