Сказки

Но в этом лесу не было ни тропинок, ни зарубок на деревьях, ничего-ничего, что помогло бы найти дорогу. Войти в лес было легко, а вот выйти…

Пока Жан уплетал ягоды, он не думал о доме, но когда он наелся до отвала, его потянуло в родную хижину. Увы! Он бросался от бука к дубу, из чащи — в кустарник и окончательно заблудился.

Выйдя на полянку, Жан вдруг услышал страшный шум, словно забушевала буря, и перед ним предстал рыжий великан, ростом с высокое дерево. Он развлекался тем, что сдувал с деревьев листья.

— Ага, вот и обед! — зарычал великан, увидев мальчика. — Я так и знал, что мне сегодня повезет.

Он посадил Жана на ладонь, как вы сажаете божью коровку.

— Не ешьте меня, дяденька, — жалобно сказал мальчик. — Моя мама будет так горевать…

Великан стал корчиться от смеха, причем сам не заметил, как сломал при этом два или три дуба.

— А моя мать съела всех моих братьев, я остался в живых только потому, что съел ее сам.

— Я так мал, — уговаривал его Жан, — вы меня проглотите и даже не почувствуете вкуса. Не убивайте меня, я вам еще пригожусь.

— Да на что же может пригодиться такая козявка?

— Я найду для вас в лесу самые красивые камешки, самые красивые цветы. Вам их сверху даже не видно!

Великан задумался. Кожа у него на лбу собралась в такие глубокие складки, что Жан мог бы спрятаться в любой из них.

— Пожалуй, я найду тебе работу, — сказал наконец людоед. — Видишь, я почти совсем облысел; хоть мне всего лишь сто пятьдесят лет, но это у нас в роду. Если ты разыщешь в лесу волосы, которые упали с моей головы, я сохраню тебе жизнь, ты станешь моим товарищем и тогда можешь не бояться диких зверей. А не найдешь — пропал: либо я тебя съем, либо волк, либо пантера. И смотри не пытайся сбежать!

— Я сделаю все, что смогу, — ответил Жан, присматриваясь к редким волосам великана. Волосы были жесткие, рыжие и короткие.

Великан отпустил мальчика, и тот сразу принялся за поиски.

Но сколько ни раздвигал он кусты и папоротники, сколько ни ворошил мох, сколько ни передвигал камни, которые были тяжелее его самого, нигде не нашел ни одного волоска. Он упорно продолжал искать, весь исцарапался о колючки, обломал ногти о камни — волос не было.

Жан уже совсем выбился из сил, его маленькие ножки дрожали и подкашивались, когда он оказался среди больших сосен. Здесь он вдруг поскользнулся и упал. Вставая, он заметил, что к его коленям прилипло много хвои: иглы были покрыты клейкой смолой. И тут Жан кое-что придумал. Он набрал самых толстых и длинных иголок, собрал со стволов сосен смолу, склеил ею иглы в пряди. Правда, пряди получились не очень прочными, но выглядели они весьма недурно.

Окончив свою работу, Жан стал звать великана. Долго ему пришлось кричать — ведь голосок у него был тоненький и ему нелегко было достичь ушей такого высокого чудовища.

Наконец великан явился.

— Нашел мои волосы? — спросил он. — Сейчас как раз пора обедать. Если мне не придется есть тебя, надо, пока не стемнело, поискать где-нибудь козленка, что ли.

— Нашел, дяденька. Но от сырости ваши волосы стали жесткими и липкими, да и цвет у них уже не такой красивый. Но все-таки, я думаю, они будут хороши на вашей голове.

Великан был простоват. Он увидел только, что эти пряди могут прикрыть некрасивую лысину на его темени, и старательно пристроил их на голове. Затем, поглядевшись в болото, нашел, что выглядит великолепно, и так зарычал от радости, что вся вода покрылась рябью, а испуганные лягушки выскочили из болота посмотреть, что случилось.

— Ты заслужил награду, козявка, — сказал великан, успокаиваясь. С этими словами он небрежно вытащил из кармана золотой слиток и протянул его Жану.

Мальчик взял золото в руки и сразу упал — так тяжел был слиток!

Тогда великан положил Жана вместе с его золотом на ладонь и осторожно опустил его на опушке леса.

Уже вечерело, когда Жан преспокойно вернулся к папе и маме и принес им целое богатство. Он и не подозревал, что изготовил первый в мире парик.

ЗМЕЯ ОЛИМПИЯ

Олимпия Ремулад была злая женщина. Впрочем, она не была в этом повинна — на ее долю выпало одинокое детство, никто никогда не ласкал ее, никто не украшал для нее елку. Неудачи ожесточили сердце бедняжки и пробудили в нем ненависть к людям, которые были счастливее ее.

Жила она на краю села. Сидя дома у печки за бутылкой дешевого вина, она долгими часами обдумывала, как сделать пакость тому или другому из соседей, и жалела, что не может стать ведьмой и варить в котелке страшное колдовское зелье. «Увы, — думала она, — на свете нет уже ни чудес, ни колдовства. Делать зло стало так трудно!»

Когда Олимпия выходила из дому, язык ее работал без отдыха.

Она не могла варить колдовское зелье, зато с избытком причиняла людям зло своим языком. Он был ее оружием, и владела она им ловко и умело. У нее была присущая злым людям способность подмечать в других слабости и недостатки. А острым словцом, меткой, как стих поэта, фразой можно легко сразить человека, растравить его рану, посеять между людьми злобу, вызвать ссору.

Женщины в селе боялись Олимпии, но все они любили поговорить. И они прогоняли Олимпию лишь тогда, когда уши у них уже были полны сплетен и клеветы, лишь тогда, когда сами они, сболтнув что-нибудь, давали оружие врагу.

Возьмите какую-нибудь безделицу, которую вам рассказали, приукрасьте ее, осветите по-особому, выверните наизнанку, прибавьте других мелочей, повторяйте все это со значительным выражением лица, — и ваш язык станет таким разрушительным оружием, какого не может изготовить ни один мастер.

У Олимпии были соседи, которых она особенно ненавидела, — очень милые люди, муж и жена, и был у них трехлетний мальчик, самый прелестный ребенок, какого только можно себе представить. Отец работал в лесу, а молодая мать целые дни проводила со своим мальчиком, кормила его, одевала, ласкала, забавляла — словом, лелеяла его. Вечером, когда все трое сидели вместе, слышно было, как они смеются от счастья, от счастья, какого никогда не знала Олимпия Ремулад.

Что же сделала злая женщина? Этого так никто никогда и не узнал, но только из-за нее в доме соседей пошли нелады. Однажды муж, напившись пьяным, затеял ссору и избил жену до полусмерти.

Сбежались соседи. Спустя несколько часов молодая женщина лежала на больничной койке, а ее муж — на соломенном тюфяке в тюремной камере. Их малыш, Жан-Клод, остался один в доме родителей, который стал слишком велик для него. Добрые соседи кормили его, но некому было позаботиться о нем, защитить его.

Сидя у печки, Олимпия радовалась горю соседей и обдумывала, на ком бы ей еще выместить свою злобу, как бы заставить литься еще больше слез.

К вечеру она взяла ведро и пошла к колодцу за водой; правда, она никогда не умывалась, но вода была ей нужна, чтобы напоить козу.

Олимпия шла в полутьме по заросшей тропинке и вдруг споткнулась обо что-то мягкое и холодное. Она сразу почувствовала острую боль в ноге и едва успела разглядеть длинную тонкую змею, проскользнувшую в грядки клубники.

Тогда произошло что-то странное. Выронив ведро, остолбенев от страха, Олимпия стояла на тропинке и чего-то ждала, а чего — сама не знала.

Сначала ей показалось, что смертельный холод поднимается по ее ногам и телу и вот-вот охватит голову, затем у нее появилось ощущение, что все вокруг попало в какую-то гигантскую подъемную машину. Деревья рванулись ввысь, даже травы превратились в легкие, гнущиеся под ветром кусты, и она с трудом могла разглядеть их верхушки, полные зерен. Сырая холодная земля вдруг сделалась такой близкой, ее запах стал таким сильным… Вскоре Олимпия прижалась к ней всем телом. Но не мертвое тело женщины распростерлось на земле, нет: то была коричневая змея с черными полосами на треугольной голове, с раздвоенным языком, с горящими адским пламенем глазами.