Серебряные звезды

— Давай сюда деревце, сейчас укрепим на нем флаг. Оторви кусок проволоки и сбрось эту маскировочную сетку. У немцев здесь был неплохой наблюдательный пункт, правда? Смотрите… рейхстаг, а на нем красный флаг наших союзников. Как раз на пару будет, так ведь? — говорил Карпович. — Готово… сейчас…

— Смирно, ребята! — скомандовал Троицкий. — Нам выпала честь вывесить в фашистском гнезде польский флаг во славу нашей родины и Войска Польского. Вместе с советскими солдатами мы победили фашизм. Надо, чтобы наш народ помнил об этом. Идемте, ребята, я должен написать рапорт командиру полка, пусть знает…

И вот День Победы! 9 мая где-то около девяти часов мотоциклист из штаба полка привез радостную весть: конец войне! Это действительно была добрая весть. Передаваемая из уст в уста, она с быстротой молнии дошла до всех солдат. Громкий возглас «ура-а-а» долетел до соседнего леса, до зенитного артиллерийского полка, который открыл стрельбу по белым облачкам, медленно плывущим на восток.

Родина встречала нас объятиями. Мы мечтали об отдыхе. Однако выяснилось, что об этом думать рано. Надо было помогать молодой народной власти, оберегать ее от опасностей. Надо было еще победить реакционное подполье и банды. Опять должна была проливаться кровь. Но все это было уже в мирное время. Солдат-фронтовик не подвел. Он выполнил свой долг с честью, до конца, как на всем своем боевом пути.

Мы двигались по широкой изъезженной дороге. По обеим сторонам ее росла рожь, высокая, густая.

— Здесь, пожалуй, можно отдохнуть, — услышал я голос Цыгана. В словах его я почувствовал усталость, а нам предстояла сложная операция.

Мы остановились на возвышенности. На расстоянии примерно полкилометра от нас лежала деревня. Деревянные дома, крытые соломой, островки деревьев, кустов. За деревней тянулся лес, а слева и справа — влажная необработанная зеленая земля.

— Закурим, пан поручник? — услышал я вдруг.

Я промолчал. Меня не оставляли мысли о наших группах, которые должны были подтянуться к деревне. Три группы должны были подойти к этим строениям, а четвертая — охранять подходы к лесу на случай отступления банды, если она расположилась в этой деревне.

— Идемте, пан поручник, а то стоим… как мишень, — сказал Хомич.

«Правильно», — подумал я и, надев фуражку, пошел вперед. За мной шли солдаты. Я обернулся.

— Четверо — справа, четверо — слева. В случае чего… в рожь! Назарук, держать в готовности зеленую ракету!

— Слушаюсь!

Мы отошли метров на двадцать, когда я заметил тоненькие огоньки, искрами вылетавшие из чердака. С криком «Ложись!» я бросился в сторону. Несколько раз перевернулся, чтобы не лежать на том месте, где упал. Застыл и услышал, как над нами со свистом пролетели пули.

— Ракету! Зеленую! — крикнул я Назаруку. — Перебежками, вперед!

Рядом со мной лежал Хомич. Я вскочил, пробежал несколько шагов и опять пригнулся к земле. Хомич выскочил вперед. Раздался выстрел из ракетницы. Зеленая полоска медленно приближалась к земле. Пулемет бил очередями. Постепенно мы приближались к строению, откуда раздавались выстрелы. Я вспомнил, что рожь подступает к дороге, а дорога проходит рядом с хатой. «Это хорошо, — подумал я, — это даст нам возможность поближе подойти к строению и в случае необходимости применить гранаты».

— Ракета справа! — кричал Назарук.

Вскоре кто-то крикнул, что видит ракету с левой стороны. Я понял, что группы уже заняли свои позиции. Теперь только… брать живыми.

Мы вышли к дороге. Пулемет умолк. Расположенный на чердаке, он не мог обстреливать солдат, находящихся рядом с домом. Где-то вдали раздались очереди пулеметов. Несколько взрывов гранат разорвало тишину раннего утра. Лес принял эхо и понес его дальше в глубь темного массива.

Хомич замолчал. Я не видел, в какую сторону он пополз, но вскоре где-то невдалеке раздался взрыв гранаты. Вслед за ним из соседнего дома послышались винтовочные выстрелы. Это стреляли бандиты.

Я выскочил на дорогу, преодолел ее двумя прыжками и упал около кустов шиповника. Лежа, я видел, как находившаяся с левой стороны группа наших солдат перебегает дорогу, чтобы укрыться в зеленых кустах сирени.

Совсем рядом я услышал тяжелые шаги. Через минуту из-за куста показалась высокая фигура человека с ручным пулеметом. Он бежал, тяжело дыша.

— Стой, стрелять буду! — крикнул я.

На какую-то долю секунды он остановился, словно колеблясь, а потом не целясь выпустил очередь в моем направлении. Пули прорезали куст шиповника. В ответ я несколько раз выстрелил. Человек сделал шаг вперед и упал на колени. Ствол ручного пулемета воткнулся в землю. Он смотрел на меня. Его глаза, налившиеся кровью, расширились.

— Бросай оружие! — сказал я громко.

Человек не спускал взгляда с моего лица и стоял на коленях, как загипнотизированный. Справа подходил Назарук. В этот момент мы услышали сильную стрельбу с правой стороны. Потом все стихло.

Человек уронил пулемет. Сел и, морщась, начал стаскивать сапог. Кровь сочилась на землю. Назарук взял оружие и оставшиеся патроны выпустил в небо.

— Вставай! — приказал Хомич сидящему бандиту.

Человек тяжело встал. Хомич ловкими движениями обыскал его. Забрал пистолет, лежавший в пиджаке, финский нож, несколько пачек с патронами. Присмотрелся к голенищу и изъял второй пистолет.

— Пожалуй, все, — сказал я Хомичу.

— Пожалуй. Другой не уйдет.

— В хате? — спросил я.

— Да. Лежит связанный. Стукнули гранатой. Но не умрет.

В окружении четырех солдат пришел начальник разведки пехотного полка. Это он сказал мне, что бандитов надо брать живыми, потому что мертвые показаний не дают. Он долго присматривался к бандиту, пощупал его затылок и сказал:

— Я тебя знаю!

Человек молчал и смотрел в сторону.

— Твоя кличка Волк. Зовут Владислав Краевский. Мы тебя ищем везде. Ты совершил много убийств, грабежей и других преступлений. Тебя ожидает виселица, но мы тебя не повесим, не расстреляем… Расскажешь нам о банде, а потом состоится суд, понимаешь?

Мои подчиненные — сорок солдат — заняли один из дворов. Часть спала на земле, одни чистили оружие, другие курили табак, а четверо стояли на посту. Мы охраняли штаб батальона.

В хате допрашивают бандитов. Начальник разведки постарается узнать у них все, что надо. Вместе с ним присутствует сотрудник службы безопасности и милиции. Мы отдохнем до сумерек, а позже направимся в другую деревню.

Кругом тихо. Однако сон не идет. Слышу разговор моих солдат.

— Хомич лучше всех сделал: подполз сзади и ударил гранатой. На чердак не полез, наверно, душа ушла в пятки.

— Нет, я не испугался. Командир приказал брать их живыми, — ответил Хомич.

— Приказ надо выполнять, — бросил Петровский.

— Не всегда. Иногда лучше стрелять в подлеца — и тогда пусть удирает. Этот высокий — видели, как упал на колени?

— Наш командир хорошо стреляет, я даже не знал этого, — сказал Грудзень.

— Уже месяц командует батареей, а еще не привык к нам.

Заснул я неожиданно, слушая солдат. Разбудил меня Хомич.

— Пан поручник, ступайте отдыхать. Мы приготовили вам постель. Я вам покажу.

Вот такие дела. Приготовили постель на сене, мягкую, удобную. Еще не так давно я сам подыскивал себе ночлег, сам носил сено либо солому, а сегодня они приготовили мне — их командиру. Хорошо, пойду посплю. Не знаю, о чем они разговаривали, когда я спал, не знаю, к чему пришли в своих рассуждениях.

Постель была отличная. Снимая сапоги, я знал, что уже не засну. Буду одиноко лежать на чердаке дома, думать о войне, о тех днях, когда меня вызвали в штаб…

Я прибыл к командиру дивизиона. Рядом с ним сидел его заместитель по политической части и капитан Верин. Сбоку стоял командир 8-й батареи.

— Садитесь, — сказал командир.

Я сел, ожидая разговора, из которого должен был узнать, зачем меня вызвали. Они тоже молчали. Командир дивизиона вертел в руках какую-то бумагу, заместитель смотрел в окно. Капитан Верин чертил что-то на крышке стола.