Гранитный линкор

— О! То добре будет хата! — осветив просторную теплую землянку, радовался старшина.— Да тут, товарищ капитан, сто человек обогреть можно!

Но капитан молча ощупывал массивные из сухого дерева нары и толстые деревянные балки перекрытий.

— Не то, что у нас... Лес под боком — вот и роскошничают! А дрова будут хорошие, — сухо сказал он.

— Дрова?

— Все землянки; пока не рассветлело, разобрать на дрова!

— Ничего не розумию! — чуть не плача, удивился старшина.— А як же люди? Они ж два дня очей не смыкали...

— Знаю.

— То ж за каким бисом губить таки добры хаты?

— Мы поместим в них людей, а артиллерия Шредера прямой наводкой уничтожит эта землянки.

— О то ж правда! — виновато улыбнулся старшина.— Была бы нам у сих хоромах могила...

Из всех трофейных землянок капитан облюбовал только две. Они находились между скал, были хорошо укрыты от артиллерийского огня.

— Одна будет нашим госпиталем, в другой станем обогревать людей и сушить одежду.

У землянок собрались матросы — главный резерв командира отряда. Они прятались от пронизывающей вьюги, прижимались друг к другу, прыгали, но когда подошел к ним командир отряда, все на секунду замерли, вытянулись.

— Положение тяжелое,— сказал Углов.— Мы окружены, отрезаны от наших баз. Продовольствия вместе с трофейным, если брать по норме, хватит еще на сутки... Буря не утихает. Сколько она продлится — неизвестно...

Матросы плотнее окружили командира. Углов ничего не скрывал. Он выслушивал советы, жалобы, предложения. Это помогало находить нужное решение.

— Самое главное — у нас нет связи с Угрюмым, — продолжал капитан. — Из посланных через линию фронта матросов один с трудом вернулся, другой погиб... Теперь перед нами задача — любым путем сообщить нашим, что мы держим в своих руках вершину Гранитного линкора.— Он с силой, всем корпусом, стряхнул с себя снег.

— Надо крепче подтянуть ремни! Суточную норму продовольствия разбить на пять суток. Мокрую одежду высушить в землянке-сушилке. Для смены на период сушки разрешаю использовать трофейную одежду. Как зеницу ока беречь каждую гранату, каждый кусок взрывчатки. Бить врага его же оружием. Трофеи большие! Отечественное — для крайнего случая!—Углов внимательно, строго всмотрелся в суровее лица матросов. — Точное выполнение этого распоряжения поможет нам удержать высоту! — Он до боли сжал в кулаки закоченевшие пальцы. — Гранитный линкор не отдадим!

Матросы мрачно молчали.

Не унимается, кружит вьюга, хрипло стонет в продырявленных пулями, темнеющих из-под снега касках и плачет, свистит в консервных банках.

Зорко смотрит в амбразуру из крытого окопа матрос Камушко, прислушивается к завыванию вьюги.

— Угомонились! — говорит он, разминая озябшие пальцы.

— А может, в другом месте хотят сунуться? — подал голос Гудков.

— Кругом уже совались, да охоту отбили.

— Мало нас,— сквозь сон бормочет Егоров.

— А как же наш капитан в начале войны в этих самых местах с одним взводом шредеровский полк не пустил на Угрюмый? — спросил Камушко.

Все замолчали. Кто-то облегченно вздохнул.

— Братва, а что ежели с этого пупка да рвануть нам через линию фронта? — вскочил всегда неуемный, нетерпеливый, как и Ерохин, Паша Гудков.— К ихнему Фугелю в гости!

— Сиди уж, Пашка! — потянул Гудкова за ногу сосед. — Да крепче держись за этот пупок!

— Ежели за одно место держаться — руки обморозишь! — огрызнулся Гудков.— Да черт возьми, у нас гранаты, автоматы в руках! — свирепел он.— Нападать, крушить, сметать все на своем пути надо!

— Остынь, Пашка! — сердился сосед.— Всем хвалишься, что из-под Енисея, сибиряк, а кипишь, как Амас.

— Не могу не кипеть!—не унимался Гудков. — С командиром отряда будут говорить! Только один он может понять меня!

— Тихо, — поднял руку Камушко, — гениальная идея!

Гудков сразу утихомирился: за гениальную идею он на все был готов.

— Выкладывай, Ваня, гениальную!—сказал он и настороженно притих.

Притихли и другие.

— Надо попросить разрешения у лейтенанта и прогуляться до фрицевских складов,— глотнул слюну Камушко.— Всем хлебушка хочется!

Гудков обхватил шею Камушко и чуть было не свернул ее.

— Золото у тебя, Ваня, а не голова!— Гудков еще раз тряхнул друга. — Черт возьми, да ты же герой!—сдержанно продолжал он. — Чую, зряшняя была против тебя раньше сплетня...

От этих слов Камушко даже присел. «Как ножом по сердцу полоснул!»

— Нет, не зряшняя, — опустив глаза, с трудом выдавил он.— Был я Паша, трусом... С поля боя однажды бежал! Трусом бы и остался, да спасибо майору Карпову и Ерохину,— он снова гордо поднялся.— Теперь не побегу!

— Лейтенант! — настороженно крикнул кто-то.

В окопе стало тихо.

— К нам идет, — луч включенного кем-то фонарика на секунду скользнул по стройной фигуре лейтенанта и погас.

— И здесь, как на параде!..— прошептал Камушко.

По просторному окопу четким, уверенным шагом, весь собранный, строгий, шел лейтенант.

«Вот это настоящий командир!» — восхищались матросы. Те, у кого был непорядок в одежде, чувствовали себя неловко и виновато. «А, черт возьми, почему бы и мне не быть таким!» — подумал Паша Гудков, вытягиваясь перед лейтенантом.

Юрушкин озабоченно всматривался в знакомые лица матросов. Несмотря на трудный бой, он был удовлетворен внешним видом подчиненных.

— Отдохнули? — спросил лейтенант.

— Пару часиков! Теперь закусить бы...

На лице лейтенанта собрались мелкие морщинки. Он промолчал. Ему тоже хотелось есть.

— К-как чувствует с-себя матрос Гудков? — оглядывая матроса, ласково спросил он.

— Плохо, товарищ лейтенант!—вызывающе бросил тот.

— 3-знаю, есть хотите?

— Хочу, конечно, но не это, товарищ командир, главное!

— А ч-что же?

— На одном месте киснуть не хочу! А еду я штыком добуду! Руки чешутся!

— П-понимаю вас, т-товарищ Гудков, и согласен с вами! — снова повеселел лейтенант.— С-скоро ударим по ним!

— Не могу больше, не могу!—вплотную придвинувшись к Юрушкину, хныкал молодой матрос.— Ноги не слушаются уже... Есть, есть, хочу...

Лейтенант на мгновение растерялся: он не знал, как ответить на справедливое требование подчиненного. Вместо ответа Юрушкин достал из кармана кусочек хлеба и торопливо протянул его матросу.

— Возьмите!

— Эх ты! Нытик!— Егоров гневно отвел протянутую за хлебом руку матроса.— Командира обидеть не дадим!.. Да ты такой же энзэ получил, как и он...

— Командир тоже не железный!

— Стыдно! — зашумели матросы.— Не по-товарищески это!

— Отставить! — строго поднял руку Юрушкин.

Матросы притихли.

— В-возьмите! — приказал он матросу.

— Лучше на гауптвахту пойду, товариш лейтенант, но теперь не возьму! Не подумал я...

Юрушкин положил кусочек хлеба обратно. Камушко рассказал ему о своей идее.

— М-молодец, хорошо! — загорелся и Юрушкин. — Немедленно доложу к-командиру отряда, уверен, что он р-разрешит!

— Расположение складов противника я знаю!— обрадовался Камушко.— Разрешите только!

Выслушав предложения матросов, Юрушкин ушел к командиру отряда.

— Ды хошь убейте, в голове не умещается, — проводив взглядом Юрушкина, задумчиво сказал Камушко.

— Что, Ваня? — озабоченно спросил Гудков.— Не ту идею придумал?

— Ды не про то я!

— А о чем же?

— О лейтенанте Юрушкине... Когда в полку был — пять незаслуженных взысканий дал мне...

— А мне шесть!

— Мне восемь! — подал голос еще кто-то.

— Он их сыпал направо и налево! — вмешался Гудков. — Мне тоже попадало... Но он спас мне жизнь!

— Теперь его не узнаю,— продолжал задумчиво Камушко.

...Завидев лейтенанта, Углов с досадой провел ладонью по небритому лицу. Юрушкин, по-прежнему соблюдая все правила устава, подошел к командиру. Бледное, тоже сильно осунувшееся лицо его было гладко выбрито. Если бы не воспаленные от недосыпания глаза и припухшие от недоедания губы, он выглядел бы так, как выглядит образцовый офицер на приеме.