Страница 27 из 46
Юрушкин нервно взялся за автомат. Сердце тревожно колотилось. В ушах появился звон. «Кажется, тут нам конец! — подумал он и вдруг сплюнул.— Что это? Трусость? Отставить трусость!»
Справа и слева, уже совсем близко, торопливо, зигзагами двигались темные фигурки.
— Окружают! — сдавленно вырвалось у молодого, сидевшего за круглым камнем матроса.
Обстановка складывалась не в пользу североморцев. Юрушкин это хорошо понимал. Егерей было в пять— шесть раз больше. Ожидаемая левофланговая группа где-то застряла. Нижний дот продолжал вести сильный огонь. Значит, Камушко погиб! Не выполнил задачи!
Расположив матросов для обороны, Юрушкин ждал удобного момента, чтобы открыть огонь. Матросы нетерпеливо ерзали на своих местах. Их пальцы непослушно льнули к спусковым крючкам автомата. То здесь, то там сквозь снежную пыль мелькали темные силуэты врагов.
— Стрелять надо! — не терпелось матросам.— По зубам им!
Вражеское полукольцо сжималось, а лейтенант медлил открывать огонь.
И вдруг в нижнем доте грохнул взрыв. Наконец-то!
Заметались, закружились вместе с пургой солдаты противника, попадали в снег.
Дот замолк. Егеря тоже замерли.
— Ура, ура! — не удержался кто-то из матросов.
Юрушкин свирепо рванул к себе кричавшего.
— Молчать! — и, выждав, когда противник снова поднялся, скомандовал:
— Огонь!
Огонь десяти автоматов обрушился на егерей. Но егеря не останавливались: укрываясь за камнями, они упрямо сжимали полукольцо окружения. Положение матросов ухудшалось: они были прижаты к стене, патроны и гранаты были на исходе, помощь не приходила.
— Ударить по ним! Прорвемся! — горячились матросы.— Ух, мать честна! Все равно умирать!
— Головы оторвем от камней — перестреляют!— бросил Гудков.
— Держаться будем!—строго сказал лейтенант.
Он видел, что выйти из окружения некуда: с трех сторон егеря, позади — гранитная стена, выше — вражеский дот, вокруг, рикошетируя от гранитной стены, свистели пули.
Стиснув в руках автоматы и уткнувшись в снег, лежали два матроса, третий, не выпуская оружия, глухо стонал.
Теперь семеро сдерживали натиск егерей.
— Хенде хох! — вдруг выросли в пяти шагах от Юрушкина четыре чужих фигуры. Лейтенант с виртуозной быстротой вскинул автомат, ударила свинцовая очередь, и трое из четырех остались лежать на свежем снегу.
...Матрос Камушко хотел как можно быстрее пробраться к лейтенанту Юрушкину и доложить ему о выполнении приказа, но на его пути выросли вражеские автоматчики. Он повернул обратно, автоматчики были и позади, и по бокам.
«Как быть? — лихорадочно думал матрос.— Не попадать же живым в лапы врага? Нет, я должен помочь товарищам... Предупредить капитана!» Камушко вошел во внутрь дота, включил фонарик: у пулеметов лежали уничтоженные им расчеты. Лицо матроса оживилось.
Он быстро стащил с рослого унтера маскхалат и надел: так к своим легче добраться! Прихватив еще вражеский автомат, Камушко направился к выходу и... остановился: за дверью слышались незнакомые голоса.
Камушко схватил гранату, приготовив ее к броску, упал между пулеметчиками, притворился мертвым.
Дверь широко распахнулась, по доту забегали лучи карманных фонариков. Подавленные тяжелым зрелищем, егеря молчали. Один из них подошел к Камушко.
«Ну, конец! — заколотилось у матроса сердце.— Брошу ему в нош гранату, и все!» — он уже решился на это, но стоявший около солдат отошел в сторону.
Постояв еще минуту, егеря вышли.
Выбравшись из дота, Камушко смело двинулся в путь. «Ды они меня за своего признали,— он озорно выбросил вперед руку.— Хайль Гитлер! — прорепетировал для всякого случая.— Хай ему ни дна ни покрышки!» — и брезгливо сплюнул.
Пристроившись к солдатам противника, он ближе подобрался к скале. Положение товарищей было нерадостным. «Наши долго не продержатся!»
Благополучно миновав опасный участок, он очутился у невысокого обрыва. Посмотрев вниз, отдышался, постоял с минуту: «Кажется, никого»— и прыгнул в снежный сугроб. Тут случилось непонятное: из сугроба выросли заснеженные человеческие фигуры.
— Хайль Гитлер! — Камушко неуклюже выбросил руку вперед: свои, мол.
Широкоплечий детина с такой силой двинул его в грудь прикладом автомата, что из глаз Камушко, как из двухамбразурного дота, брызнули искры.
«А, не любите своего фюрера, гады!» — рассвирепел он и обрушил на голову детины приклад автомата. Противник не удержался на ногах. Тут на Камушко насел второй немец, он и его угостил кулаком в челюсть, третьего ударил ногой в живот.
— А, гады! Хенде хох! — торжествующе закричал он и уже хотел было резануть по врагам автоматной очередью, как чьи-то руки, словно стальные клещи, схватили его за шиворот да тряхнули так, что весь заряд из автомата выпорхнул неизвестно куда.
— Я тебе хохну! — вдруг услышал Камушко над самым ухом. — Один против десяти да еще «хох» орешь!
— Ух и сильнущий фриц! — скручивая назад руки Камушко, сказал кто-то.— Впервые такой попался!
— Очередью в него, гада!
— Капитану покажем!
— Леня Ерохин! Сеня! — вдруг, словно после кошмарного сна, радостно закричал Камушко.— Ды это же я, я! Не фриц, свой!
— Правда, свой! —выплюнув вместе с кровью выбитый зуб, крикнул Егоров.
Ерохин неодобрительно осматривал Камушко:
— Зачем же это ты, дорогой ученик, во фрицевскую робу обрядился?!
— Да потом, Леня, отвечу... Сейчас не до того... Лейтенанта Юрушкина выручать надо!
— Юрушкина? — помрачнел было Ерохин.— Выручим лейтенанта из беды!..— громко сказал он и подумал: «Расквитаюсь с ним после!»
Две группы морских пехотинцев: одна под командованием Сибиряка, другая — Ерохина, не задерживаясь, с двух сторон стали подкрадываться к егерям.
Все подступы к шести камням, за которыми укрылись матросы, были усеяны вражескими трупами.
Противник готовился к новой рукопашной, она могла быть последней для группы лейтенанта Юрушкина.
Глядя на подтянутого командира, оставшиеся в живых три матроса туже затянули ремни, застегнули полушубки на вое пуговицы.
— Умереть, так воинами! — сказал один из них, готовясь к последней схватке.
— Умирать не собираюсь! — закладывая в автомат последнюю обойму, сердито прогудел Гудков.— Опять идут!
Огонь врага вдруг оборвался. Лейтенант настороженно сжал в руках автомат, матросы вынули ножи, приготовили последние гранаты.
Рука Юрушкина, сжимавшая автомат, задрожала. Вот уже враг в пяти шагах.
— Огонь! — сдавленно бросил Юрушкин.
Четыре автомата выпустили по врагу последние заряды.
— За Родину! — закричал Юрушкин.
— Ура, ура!—сжимая в руках ножи, подхватили трое.
Егеря на какой-то момент растерялись, заметались из стороны в сторону. Неожиданно с двух сторон по ним ударили новые группы матросов.
— Рус!..
— «Черные дьяволы»!..— выкрикивали солдаты противника и, отстреливаясь, быстро карабкались вверх к пологой части скалы.
Первым к Юрушкину подбежал Ерохин.
— Товарищ лейтенант, живы? — вырвалось у него.— Пугнули мы их! — посмотрев на подтянутого лейтенанта, смутился.— Простите!— стал торопливо заправляться.— Виноват!
— С-спасибо вам, т-товарищ Ерохин! — с трудом сдерживая какое-то новое чувство, сказал Юрушкин.— В-выручили нас из беды!
Успешно выполнив приказ командира, штурмовые группы североморцев сосредоточились вокруг центральной скалы. На северо-западных пологих ее скатах укрепились остатки разгромленного батальона противника. Несколько попыток Углова выбить врага из этой созданной природой крепости не привели к нужным результатам. А время шло...
Полковник Шредер, оправившись от неожиданного удара, готовил план уничтожения североморцев. Он накапливал силы на правом фланге.
Углов предвидел это и спешил покончить с остатками противника на Центральной. Много неприятностей доставлял матросам одноамбразурный дот, расположенный на юго-восточной, отвесной части скалы. Он вел губительный огонь по тылам правофлангового заслона, выставленного Юрушкиным. Этому заслону с фронта угрожали свежие силы егерей, с тыла — одноамбразурный дот.