Страница 77 из 137
Одновременно с этим большинство населения страны целиком и полностью поддерживало позицию Сталина и советского правительства в отношении Финляндии. Еще до начала боевых действий в советской официальной прессе развернулась пропагандистская кампания с целью дискредитации Финляндии. Финское правительство обвинялось в нежелании идти на уступки Советскому Союзу. Политика Финляндии называлась «провокационной И агрессивной». Объявлялось, что финское правительство идет на поводу у «мировой буржуазию в лице Великобритании, Франции, США и других капиталистических стран.
Инцидент в Майнила вызвал бурю негодования в советской прессе. По всей стране прошли митинги, осуждающие Финляндию и призывающие советское правительство и Красную Армию дать отпор финской военщине. С началом боевых действий ситуация в стране накалилась еще больше. Пресса, а также выступающие на митингах ораторы уже не стеснялись в выражениях в адрес Финляндии.
В стране шла разъяснительная работа о политике правительства в отношении Финляндии, о целях и задачах, стоящих перед Красной Армией и советским народом. Наиболее распространенными были высказывания о том, что Советский Союз «чужой земли не хочет ни пяди, но и своей земли не отдаст ни вершка», что СССР «не покушается на национальную и политическую независимость финского народа», что «Красная Армия оказывает братскую помощь финским рабочим и крестьянам в их борьбе с теми, кто вверг страну в войну с Советским Союзом»[176].
На предприятия, заводы, фабрики, в деревни и в части Красной Армии направлялись опытные пропагандисты, политработники и агитаторы. Известные писатели, поэты, композиторы активно выступали в печати и на радио, объясняли гражданам страны причины войны.
Начало боевых действий вызвало небывалый энтузиазм масс, особенно среди молодежи. Только в Ленинграде на войну добровольцами ушли около 4000 человек Из них были сформированы лыжные отряды. Такие же добровольческие отряды формировались по всей стране.
Между тем еще перед началом боевых действий у некоторой части населения, проживавшей в Карелии, Ленинграде и Ленинградской области, то есть в районах, прилегающих к линии фронта, появилось недовольство сложившейся ситуацией в снабжении товарами первой необходимости. В докладных записках районных отделов НКВД СССР отмечалось, что «распространившиеся слухи о войне у населения вызвали опасения срыва снабжения, в связи с чем наиболее отсталая часть населения занялась скупкой продуктов, создавая себе запасы»[177]. Но если в ноябре — декабре 1939 года в Ленинграде продукты еще имелись, то с февраля 1940 года в письмах в действующую армию появились многочисленные жалобы на их нехватку и дороговизну.
Отсутствие у людей достоверной информации и развернутая советской прессой кампания против Финляндии порождали у населения массу слухов и «антисоветских» высказываний. Антисоветские настроения, по мнению сотрудников органов НКВД, проявлялись и в призывах некоторых граждан к свержению колхозного строя. Родные репрессированных и трудпоселенцы выражали надежду на то, что начало войны поможет их близким остаться в живых.
Начавшаяся война, в общем и целом, не изменила сложившейся ситуации. Недовольство, вызванное перебоями со снабжением, не исчезло, а недостаток информации порождал самые разнообразные слухи. Например, ходили слухи о нападениях в Медвежьегорске финских диверсантов на бойцов и командиров РККА, появлениях финских подводных лодок в Онежском озере, передачи территорий Карелии вместе с населением Финляндии и т. п. Районные отделы НКВД отмечали, что среди населения наблюдаются настроения панического и пораженческого характера, «неуверенности в мощи Красной Армии и успешном окончании этой войны». Часть жителей Медвежьегорска даже в спешном порядке продавали свои дома и уезжали из города. Эти факты, по мнению сотрудников спецорганов, были связаны с отсутствием должной политико-массовой и воспитательной работы среди населения. Одновременно с этим работники НКВД отмечали усиление «антисоветских» высказываний, особенно среди той части населения, которая имела связи с Финляндией или родственников среди репрессированных.
Целесообразно отметить, что не менее тревожная обстановка складывалась и в Ленинграде. Еще перед самым началом войны в городе была введена светомаскировка. Это было связано как с близостью фронта, так и с нехваткой электроэнергии. И как следствие этого — с началом войны был отмечен значительный рост уголовных преступлений, прежде всего случаев злостного хулиганства. Во многих письмах, приходящих в Красную Армию, писалось об этом факте. В беседе с сотрудником «Ленинградской правды» прокурор города Н. Ф. Попов заявил, что «всякое посягательство на спокойствие ленинградцев, на их достоинство, жизнь и имущество, всякое проявление хулиганства в настоящих условиях являются тягчайшими преступлениями. Эти преступления должны немедленно пресекаться и караться по всей строгости советского закона».
14-17 декабря 1939 года состоялось несколько показательных судебных процессов. Коллегией Областного суда был рассмотрен ряд дел по обвинению группы лиц в совершении хулиганских действий, повлекших за собой нанесение тяжких телесных повреждений. В народном суде Выборгского района состоялось слушание по делу некоего В. Зудилина, который из хулиганских побуждений не затемнил окно своей квартиры и всячески препятствовал представителям общественности в его затемнении. Областной суд приговорил трех человек к высшей мере наказания — расстрелу, а остальные преступники получили от 6 до 10 лет лишения свободы. Что касается злостного нарушителя светомаскировки, то он был осужден на 6 лет «Ленинградская правда», 14, 15, 16, 17 декабря 1939 г.).
В конце декабря в горкоме партии было рассмотрено спецсообщение начальника ленинградского управления НКВД С. А. Гоглидзе, где отмечалось, что «увеличение преступности и хулиганства в городе принимает политический характер». В сообщении приводилась и статистика роста правонарушений по сравнению с 1938 годом. Если в 1938 году было отмечено всего четыре вооруженных грабежа с убийствами, то в 1939 году уже шесть случаев, невооруженных грабежей соответственно — 16 и 57, краж со взломом — 70 и 94. Общее количество уголовных проявлений всех видов составило в 1938 году 8571, а в 1939 –13 740.
30 декабря 1939 года в горкоме партии состоялось совещание «по укреплению общественного порядка в Ленинграде». Горком признал целесообразным дальнейшее проведение показательных процессов, предложил органам суда и прокуратуры принимать самые суровые меры к нарушителям общественного порядка, а также «во время затемнений ежедневно выделять 600–700 комсомольцев для поддержания общественного порядка; организовать патрулирование на вокзалах и сопровождение товарных железнодорожных поездов; предусматривать привлечение родителей к ответственности за хулиганское поведение детей; запретить подросткам до 16 лет появляться на улицах после 21 часа без сопровождения взрослых; ввести для всех школьников ученические билеты». Необходимо отметить, что принятые меры сыграли положительную роль в укреплении правопорядка в Ленинграде.
В самих войсках также наметились тревожные тенденции. Особенно явно недовольство стало проявляться с января — февраля 1940 года, когда война стала приобретать затяжной характер, а части Красной Армии понесли большие потери. Беспокойство и паника отражались в письмах из тыла на фронт, что, несомненно, оказывало негативное влияние на морально-психологическое состояние бойцов и командиров РККА. Многие не до конца понимали официальные цели и задачи данной кампании и считали, что «противоречий с Финляндией можно было избежать». В войсках наблюдались случаи отказа воевать, дезертирства, бойцы и командиры нередко самовольно оставляли поле боя и уходили в тыл.
Первые критические высказывания в адрес советского режима провоцировались сравнением бытовых условий колхозной жизни и хуторских сельских хозяйств и проявились еще во время «освободительного похода» РККА в Западную Украину и Западную Белоруссию в сентябре 1939 года. Аналогичная реакция возникала при виде деревень, оставленных финским населением при эвакуации из сопредельной полосы в глубь страны в октябре — ноябре 1939 года. Традиционные утверждения советской пропаганды о «невыносимой эксплуатации трудящихся» и «крестьянской нищете» в Финляндии оказались несостоятельными при первом же знакомстве красноармейцев с бытом и условиями труда на многочисленных хуторах Карельского перешейка.
176
Д. Фролов. «И для чего только война…» // Новые Рубежи, 2001, № 12. С. 43.
177
Неизвестная Карелия. Документы спецорганов о жизни республики 1921–1940 гг. Составители: А. Климова, В. Макуров, А. Филатова; Петрозаводск, 1997. С. 306.