Страница 1 из 36

Дневник

Островская Софья Казимировна

Софья Островская

Дневник

Серия выходит под редакцией А. И. Рейтблата

Вступ. статья Т. С. Поздняковой, Послесл. П. Ю. Барсковой, Подгот. текста и коммент. Т. С. Поздняковой и П. Ю. Барсковой

«Экспериментальное поле для наблюдений над человеком и человеческим»

В конце 1950-х годов, продолжая свои пушкинские штудии, Анна Ахматова размышляла над «тайнописью Пушкина», над тем, как спрятаны в подтекст его произведений его реальные переживания, как переплавлены они в художественные образы.

Жгучая обида на предавших друзей, гнев за клевету[1], гнев на самого себя, не могущего освободиться от их прельщений, от их демонического влияния («мне стыдно идолов моих») – все это у Пушкина «предстало в опосредованной форме, не в той откровенно биографической, прямо лирической». Последняя цитата – из статьи Л. Я. Гинзбург «Пушкин и реалистический метод в лирике». Против этой фразы на полях страницы оттиска названной статьи рукой Ахматовой написано: «Завидую»[2]. Она сама прослеживает под этим углом психологию пушкинского творчества от «Разговора книгопродавца с поэтом» (1824) до 8-й главы «Евгения Онегина», «Каменного гостя» (1830) и поздней прозы. Ахматова убедительно доказывает: эти тексты во многом спровоцированы мучительными отношениями Пушкина с его «другом-врагом» Александром Раевским и «черной мутной страстью» к Каролине Собаньской. «Это одна из тех женщин, – пишет Ахматова, – которых Пушкин не только не возносит, как Татьяну или дочь мельника, это та, кого он боится и к которой тянется против силы. Милый Демон!»[3]

Ахматовой известно и то, что не могло быть известно Пушкину: Каролина Собаньская с ее «страшной, темной, грешной женской душой» была к тому же тайным агентом III отделения, приложила руку к арестам братьев Раевских, М. Орлова и В. Давыдова, к организации политического сыска за Пушкиным…

Занимаясь исследованием психологии пушкинского творчества, Ахматова пристрастно рассматривает историю его отношений с Каролиной Собаньской. Возможно, что эти ахматовские пушкинские штудии опосредованно связаны с реалиями ее собственной жизни: в 1944 году Ахматова познакомилась с Софьей Казимировной Островской.

В середине 1940-х очарованная Островской, Ахматова искала в общении с ней спасение от одиночества. Потом у нее появились подозрения относительно ее тайной профессии, какое-то время она испытывала тягостную от нее зависимость.

Р. Д. Тименчик в своем фундаментальном исследовании на основе сличения «воспоминаний Исайи Берлина о свидетельницах его визита к А.А. в 1945 г. и обнародованных чекистом сведений о дамах, написавших донесения об этом визите» называет имена секретных сотрудниц[4]. Сопоставление данных статьи О. Калугина «Дело КГБ на Анну Ахматову»[5], справки начальника УВД по Ленинградской области, протоколов допроса Л. Н. Гумилева, воспоминаний Исайи Берлина и его отчетов для британского Министерства иностранных дел предлагается в издании Музея Анны Ахматовой в Фонтанном доме[6]. Сегодня можно сказать со всей определенностью: тайными агентами, внедренными в окружение Ахматовой и отличавшимися, по словам Калугина, «особой активностью»[7], были Софья Казимировна Островская и Антонина Михайловна Оранжиреева.

Секретные сотрудники МГБ в окружении писателя – эта тема была поднята в свое время М. О. Чудаковой, опубликовавшей со своими подробными комментариями фрагменты дневника Е. С. Булгаковой[8]. Более того, Чудакова, привлекая дополнительные материалы, а именно протоколы допросов арестованных Э. Л. Жуховицкого и К. М. Добраницкого, смогла определить моменты их непосредственной вербовки и ситуации, в которых эта вербовка происходила. В уже упомянутой книге об Анне Ахматовой и Исайе Берлине приведены достоверные данные о тайной второй профессии директора Ленинградской Книжной лавки писателей Г. М. Рахлина. И опять-таки получить эти данные оказалось возможным в результате анализа его следственного дела[9].

Подобными материалами о С. К. Островской мы не располагаем. Перед нами только ее личный дневник. Скажем сразу – в дневнике секретного сотрудника НКВД об этой ее работе нет ни единого слова. Но сам дневник может стать источником для исследования психологии носителя определенной, необходимой в тоталитарном государстве социальной роли – роли тайного агента, осведомителя, «стукача». Конечно, носители этой роли принадлежали к разным социально-психологическим типам с разными мотивациями[10]. Дневник Островской позволяет сделать определенные выводы об одном из этих типов.

Но сначала обратимся к биографии автора дневника.

Она сама рассказывает об истории своей семьи в письме от 4 января 1969 года, адресованном в дирекцию Музея-квартиры А. С. Пушкина, куда продавала хранившиеся в ее доме реликвии[11], и в развернутой характеристике брата, написанной в 1960-е годы по просьбе врача-психиатра[12]. Информацию о том, где и когда начинала С. Островская свое образование, можно почерпнуть из фотоальбома московской католической гимназии св. апостолов Петра и Павла за 1910 год[13]. Отсутствие дневниковых записей за 1918–1920 годы компенсируется сведениями об этом периоде ее жизни, зафиксированными в личном деле студентки Петроградского государственного университета С. К. Островской[14]; за 1924–1925 годы – записями на страницах домовой книги[15]; за 1926–1929 годы – пометами в ее тетрадях[16], подкрепленными материалами из дневников ее приятеля, философа И. А. Боричевского[17]. Основные сведения о ее отце дают материалы следственного дела № 1920–1929 (архив Центра «Возвращенные имена»). Уточнение деталей биографии получено из переписки С. К. Островской, в частности, с А. Ф. Арутюновым[18].

С. К. Островская родилась в 1902 году в семье московского купца 2-й гильдии, поляка Казимира Владиславовича Островского. Мать Софьи Казимировны, Анастасия Францисковна, принадлежала к польскому дворянскому роду Корчак-Михневичей. Бабушка по материнской линии, Стефания, урожденная Жебровская, воспитывалась в доме своего родственника графа Евстафия Тышкевича, историка, создателя Виленского музея древностей. Скорее всего, в его доме она и познакомилась с будущим мужем Франциском Адамовичем Корчак-Михневичем.

Ф. А. Корчак-Михневичу, «запятнавшему» себя участием в Польском восстании 1861–1862 годов, грозили лишение прав и имущества и даже высылка в Сибирь. Однако, благодаря ходатайству перед властями его друга А. О. Россета, все кончилось только конфискацией имения в Царстве Польском. Михневичи поселились в Москве, на Тверской, возле Страстного монастыря. Крестной матерью их младшей дочери Анастасии стала давняя приятельница Пушкина, сестра Аркадия Россета, А. О. Смирнова-Россет.

Об отношениях А.С. Пушкина с Александром Раевским и Каролиной Собаньской см., например: Эйдельман Н.Я. Пушкин и декабристы: Из истории взаимоотношений. М., 1979. С. 155–159.

Гинзбург Л.Я. Пушкин и реалистический метод в лирике // Русская литература. 1962. № 1. С. 35. (Оттиск из журнала хранится в Книжном фонде Музея Анны Ахматовой в Фонтанном доме по шифру КП 8905/ МБ3903-А).

Ахматова А. Две новые повести Пушкина // Анна Ахматова о Пушкине. М., 1989. С. 199.

Тименчик Р. Анна Ахматова в 1960-е годы. М.; Toronto, 2005. С. 101.

Калугин О. Дело КГБ на Анну Ахматову // Госбезопасность и литература на опыте России и Германии (СССР и ГДР). М., 1994. С. 72–79.

См.: Копылов Л., Позднякова Т., Попова Н. «И это было так»: Анна Ахматова и Исайя Берлин. СПб., 2009. С. 29–30

Калугин О. Указ. соч. С. 75.

См.: Чудакова М.О. Осведомители в доме Булгакова в середине 1930-х годов // Тыняновский сборник. Рига; М., 1995–1996. Вып. 9. С. 385–463.

См.: Копылов Л., Позднякова Т., Попова Н. Указ. соч. С. 44, 93.

Характеристики некоторых фигур доносителей по материалам пьес М. Булгакова дает М.О. Чудакова. См.: Чудакова М.О. Указ. соч. С. 399.

См.: ОР РНБ. Ф. 1448. Ед. хр. 80.

См.: Там же. Ф. 1448. Ед. хр. 116.

См.: Там же. Ед. хр. 122. Л. 12.

См.: ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 3. Ед. хр. 872.

См.: Там же. Ф. 7965. Оп. 1. Д. 2319. Л. 37.

См.: ОР РНБ. Ф. 1448. Ед. хр. 76. Л. 90; Ед. хр. 73. Л. 89.

См.: Там же. Ф. 93. Ед. хр. 5–12.

См.: Там же. Ф. 1448. Ед. хр. 83. Л. 14, 15.