Страница 19 из 19
Теперь стало очевидно, что мешкать в Палестине нет смысла. Ричард уже готовился отплыть из Акры, когда пришло известие, что сарацины обложили Яффу, где небольшому отряду защитников-христиан грозила неминуемая гибель. Словно бы сама судьба вмешалась, чтобы загладить горькое унижение храброго человека. Ведь в битве под Яффой Ричард совершил такие ратные подвиги и завоевал такую славу, что она была у всех на устах. Воспоминания о вынужденном провале поблекли в свете рассказов о его доблести, и когда три года спустя королева Элеонора переворачивала страну вверх дном, чтобы собрать гигантский выкуп, какого потребовал тюремщик Ричарда, англичане откликнулись каждым пенни, так велика была их гордость своим королем Львиное Сердце.
Рассказ IRR об освобождении Яффы, возможно, записанный той самой ночью, переполнен гордостью за восторг битвы и могучие подвиги короля. Ричард, пишет ее автор, прервав всех, кто предостерегал против поспешности, воскликнул: «Господь мне свидетель, я буду с ними и окажу им всю помощь, какую смогу». Он велел развернуть корабль, высадить его у Яффы и практически пошел по пояс вброд во главе небольшого отряда из всего 80 рыцарей и 300 лучников. Лично вооружившись арбалетом, который вскоре сменил на свой «яростный меч», он бросился на турок, вышедших на берег, и вскоре заставил их отступить. После потрясающей битвы город был освобожден, а христианский гарнизон спасен, но турки, устыдившись, что дали прогнать себя столь малому числу христиан, послали новое войско, чтобы застать Ричарда врасплох, когда он спал у себя в шатре. Раздавшийся в последнюю минуту крик «К оружию! К оружию!» разбудил короля.
«Господь всех добродетелей! Жил ли на свете человек, которого не поразил бы столь внезапный тревожный клич?.. О, кто мог бы в полной мере рассказать об ужасных нападениях неверных? Поначалу турки набежали с ужасающими воплями, стали метать копья и выпускать стрелы. Король пошел вдоль рядов и призывал каждого к твердости. Снова и снова турки налетали как ураган, делая вид, будто наступают, дабы наши люди поддались, а когда оказывались поблизости, отворачивали коней в сторону. Увидев это, король и его рыцари, которые были верхом, дали шпоры коням и бросились в гущу врагов, выбрасывая их из седел направо и налево, и многих протыкали насквозь длинными копьями… Какая страшная битва велась тогда! Множество турок… ринулись к королевскому знамени со львом, ибо лучше зарубили бы короля, нежели тысячу прочих… Но такова была его храбрость, что словно бы возрадовалась, что ей представился случай проявить себя. Его меч, сверкавший подобно молнии, разил равно людей и лошадей, разрубая их надвое».
Он сражался весь день, и в IRR говорится, как временами он рубился с мечом в одной руке и легким копьем в другой, как прорубал себе дорогу, точно жнец серпом, как внушил туркам такой ужас, что среди них возникла паника, так старались все убраться с его пути, как он увидел, что благородный граф Лейчестерский упал с лошади и храбро сражается пешим, как погнал к нему коня и снова посадил его в седло, как вырвал у врагов Ральфа де Мобона и вернул его отряду, как Саладин посреди битвы послал ему в знак почтения его храбрости двух свежих лошадей, и как король сказал, что примет любое число лошадей и от врага худшего, чем Саладин, так велика его в них нужда, как, наконец, «король, горячий, замечательный король… благополучно вернулся невредимым к своим друзьям… утыканный дротиками, как олень стрелами, и попона его коня была также густо усеяна стрелами». И когда Саладин спросил своих павших духом воинов, почему они не захватили Мелека Рика, те ответили: «Воистину, господин, не было такого рыцаря с начала времен… сразиться с ним смерти подобно, а его подвиги превыше человеческой природы».
После битвы было подписано трехлетнее перемирие, по условиям которого Иерусалим и его окрестности оставались за сарацинами, но Гроб Господень и права паломников на доступ к нему возвращались христианам, которым также оставалась прибрежная равнина с портами от Тира до Яффы. Три группы крестоносцев отправились посмотреть на Святой город, но без Ричарда, который, если не мог прийти туда как завоеватель, вообще отказался вступить в Иерусалим. Ричард Львиное Сердце уплыл, но легенда о его мощи стала присловьем среди арабов. Если лошадь шарахалась от шума в кустах, считалось, что ее напугал дух Мелека Рика, а на плачущего ребенка шикали: «Шшш, Англия идет!»37.
Одним из следствий Крестовых походов для Англии стали существенные изменения и даже хаос в землевладении, поскольку очень многие рыцари закладывали свои земли ради средств на снаряжение. Король был не единственным, кто в поисках денег доходил до крайности. Некий Эндрю Астли всю свою собственность продал аббатству Комбе в Варвикшире за триста двадцать марок серебром. Другие закладывали земли, обычно богатым аббатствам на три, четыре или семь лет, и если им удавалось выжить, зачастую возвращались домой слишком обнищавшими, чтобы выкупить свою собственность, и остаток жизни проводили приживалами в монастырях38.
Изыскания, предпринятые в XVI в. Лилендом и Кэмденом в монастырских архивах и приходских записях, выявили множество фактов о Крестовых походах. Например, некоего Осборна Джиффорда отлучили от церкви за похищение двух монахинь (одной, по всей очевидности, было недостаточно), а в качестве платы за отпущения грехов он должен был на три года отправиться в крестовый поход в Святую землю, за кои три года он не должен был носить ни рубахи, ни одежды рыцаря и никогда в жизни не входить в женский монастырь. История Роджера Моубрей — редкость для Крестовых походов. В годы Второго крестового похода он побывал в Святой земле дважды и пережил даже пребывание в плену у сарацин. Разумеется, любой, кому так благоволит фортуна, превращается в героя романтических приключений, и про Роджера говорили, что он вмешался в смертный бой дракона со львом и, зарубив дракона, заслужил такую благодарность льва, что тот последовал за ним до самой Англии. Его сын Найджел Моубрей отправился с королем Ричардом в Третий крестовый. Еще одним попавшим в плен к сарацинам был Гуго де Хаттон, который сбежал через семь лет и добрался на родину в лохмотьях. Услышав от пастуха, который его не узнал, что его считают умершим, Гуго вошел в собственный замок — впрочем, какой прием его ожидал, нам не известно. История оставляет его на пороге — еще одного в череде давно списанных воинов, которые возвращались домой инкогнито со времен возвращения из-под Трои Одиссея.
Часто причиной отправиться на священную войну оказывалась ссылка. Бесстрашный Фульк Фитц-Варен настолько прогневал принца Иоанна за игрой в шахматы, что Иоанн ударил его по голове доской, на что Фульк ответил ударом, едва не убившим раздражительного принца. Немедленно отосланный от двора Фульк выехал в Палестину, но шторм пригнал его корабль к Берберскому берегу, где он был взят в плен сарацинами. Его плен как будто проходил приятно, поскольку в свое пребывание во владениях султана он якобы наслаждался любовью «благородной дамы по имени Идония». Со временем он добрался в Святую землю и примкнул к армии Ричарда, осаждавшей Акру39. К этому рыцарственному кругу принадлежал также Уильям де Прателлес, прославившийся тем, что спас Ричарда от плена, когда во время охоты короля захватила врасплох внезапная вылазка в врага. Уильям закричал: «Это я король!», и его уволокли в оковах, но по счастью последнее, что сделал Ричард перед тем, как покинуть Палестину, — обменял десять турок на своего галантного друга40.
Даже пресловутый Иоанн, когда стал королем после Ричарда, принял крест41: среди поблекших строк Великой хартии вольностей 1215 г. есть запись о том, как он обещал удовлетворить все предъявляемые ему земельные претензии «перед тем, как мы предпримем крестовый поход». Но, не доверяя его намерениям, суровые бароны вынудили его удовлетворить свои требования немедленно, «на случай, если мы задержимся дома и не совершим паломничества».
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.