Особый талант

— Ты закончил, мужик? — кто-то грубо спросил у него прямо над ухом.

— Что? — встрепенулся Пашков, отрываясь от сладких грез наяву.

Рядом с ним стояла троица крепких парней лет по двадцать и требовательно на него смотрела.

— Вали отсюда, тебе же сказали.

На мгновение он растерялся. Белый день, кругом полно народу, а эти явно затевают скандал. Даже, похоже, драку.

— Почему это я должен валить? — не слишком уверенно спросил он.

— А потому! Отдохнул — а теперь дай другим отдохнуть. Мы тоже люди.

Почти бессознательно он выбрал крайний, самый дальний от продавщицы столик, стоявший в тени пыльного сиреневого куста, и сел так, чтобы не видеть других таких же, как он, устроивших себе сиесту. Теперь он оглянулся и увидел, что почти все места заняты и лишь за одним столиком, за которым сидел он сам, был только один человек. За остальными было по трое, четверо и даже по пятеро. И никто не собирался приходить к нему на помощь, хотя многие исподтишка посматривали в его сторону.

В принципе он почти допил вторую бутылку. Один-два глотка, и можно встать и уйти. Но неожиданно Пашков почувствовал, что просто не может этого сделать. Не будь этих любопытных взглядов, особенно женщин, он не стал бы ерепениться, утерся и тихо убрался бы восвояси. В конце концов, он не дурак, чтобы связываться с дураками, да к тому же поддатыми. Он отчетливо представлял, что от них можно ждать. Набьют физиономию. Потом утирай на виду у всех кровавые сопли, а то еще и по врачам ходи. Но бояться на виду у всех было стыдно. И он, пряча под столом трясущиеся руки, сказал, вскидывая голову:

— Здесь занято.

— Чего? — с нескрываемой угрозой переспросил парень в белой футболке.

— Занято. Поищите другое место.

— Ну ты и козел, — прокомментировал другой, с мокро-красными, пухлыми губами, и без замаха ткнул Пашкова раскрытой ладонью в лицо. Не ударил, а отпихнул, как какое-нибудь дерьмо. С усмешкой, пренебрежительно.

Тот не успел ни закрыться, ни увернуться. Качнулся назад и вместе с креслом упал на спину, одной рукой пытаясь спасти очки, а другой стараясь самортизировать падение и одновременно ожидая удара затылком об асфальт.

Происходившее дальше он видел снизу. Сначала лежа с нелепо задранными в небо ногами, так что штанины джинсов обнажили лодыжки в синих носках и часть икр, а потом сидя.

К троице подскочил худощавый человек и с ходу ударил кулаком в пухлые, как у картинного купидона, губы. Их обладатель от неожиданности и боли хрюкнул, мотнул головой и упал, с маху сев на асфальт. Второй — тот, что в белой футболке, — ринулся было на нападавшего, но нарвался на жесткий удар ребром подошвы в живот и согнулся, обхватывая себя руками и подвывая. Третий, сдаваясь, выставил перед собой ладони с растопыренными пальцами и глядел на напавшего расширенными от страха глазами.

— А теперь валите отсюда, — сказал тот и вполоборота повернулся к Пашкову: — Ты как?

— Ничего, — ответил писатель, нашаривая на асфальте очки и со второй попытки вставляя лицо между дужками.

— Вставай давай, — спаситель протянул ему руку и резким рывком поставил его на ноги. — Простудишься.

— Спасибо вам…

— Ага, — небрежно ответил мужчина и посмотрел на троицу.

Парни теперь совсем не выглядели ни агрессивными, ни даже просто бравыми. Под одобрительными взглядами и комментариями публики, которая, наоборот, стала вдруг смелой и язвительной, готовой рукоплескать победителю, они потихоньку ретировались.

— Давайте я вас угощу, — неловко предложил Пашков, поднимая пластмассовое кресло и делая нелепый приглашающий жест. — Пивом.

— Пойду я, — проговорил мужчина, быстро и хищно оглянулся, одновременно правой рукой трогая локоть левой. И, отворачиваясь от посетителей летнего кафе, двинулся по тротуару.

Пашков тоже обернулся на зрителей. В их взглядах ему почудилось презрение. Ему стало неуютно. Остаться здесь, сидеть и как ни в чем не бывало пить пиво было невозможно. Стыдно. Неловко. Нехорошо.

— Минуту! — негромко воскликнул он и бросился догонять своего заступника, который успел отойти метров на десять. Шел тот вроде и не спеша, но удалялся достаточно быстро. Так что, для того чтобы сократить расстояние, Пашкову даже пришлось перейти на неловкую рысь.

— Постойте, — сбиваясь с дыхания, сказал Пашков, хватая его за рукав рубашки, потому что мужчина шел и даже не думал оборачиваться.

Тот резко дернул рукой и быстро, как-то хищно оглянулся через плечо, так что у писателя пропало всякое желание быть настойчивым. Но и назад возвращаться было нельзя и встать столбом на виду у всей публики тоже невозможно. Но кроме этого, кроме опасности выглядеть дураком и кроме чувства благодарности, которое нужно было излить, у него появилась еще одна причина задержать этого человека и поговорить с ним. Обязательно поговорить. Он столько раз высасывал своих героев из пальца, придумывал их, подсматривая на телеэкране и по кусочку отщипывая в чужих книжках, что решил — вот он. Рядом, буквально в полуметре от него, был человек, который запросто может стать прототипом для героя его новой вещи.

— Чего тебе? — через плечо спросил его заступник, даже не спросил, а огрызнулся, одновременно сворачивая в арку.

— Я хочу поблагодарить вас.

— Уже поблагодарил.

— Нет-нет, еще. Давайте посидим. Можно я угощу вас?

— Переживу.

Мужчина стал быстро расстегивать рубашку и прямо на ходу довольно неловко снял ее. Сначала стянул с левой руки, потом, тряхнув плечом, с правой. Под ней оказалась майка защитно-пятнистого цвета армейского образца.

Пашков обратил внимание на неловкость его движений.

— Вы ранены? Они вас задели? — обеспокоенно спросил он, чувствуя неловкость. Человек пострадал из-за него, а сам он — ни царапинки. Даже на голове нет шишки, хотя в первый момент был уверен, что без сотрясения мозга дело не обойдется.

— Эти щенки? — презрительно спросил мужчина, доставая из кармана черных слаксов полиэтиленовый пакет, разворачивая его и запихивая внутрь небрежно скомканную рубашку. — Перебьются.

Они вышли на параллельную улицу, прошли пару десятков метров и вновь нырнули в прохладную арку. Теперь Пашков понял действия этого человека. Вряд ли он сам когда-нибудь смог бы до них додуматься, по крайней мере вот так, с ходу, хотя писал о подобном бессчетное количество раз. Тот уходил от возможного преследования, скорее всего от милиции. Быстренько поменял внешность, убрав с глаз долой яркую приметную рубашку, и уходил проходными дворами с маршрута возможного преследования.

Вскоре они вышли к станции метро. Пашков больше не пытался приставать с разговорами. Он пока удовлетворился тем, что его не гнали и старался запомнить происходивший прямо на его глазах маневр и одновременно приглядывался к своему спутнику. На вид ему было около тридцати или чуть больше. Плечи и руки были перевиты тугими веревками мышц, под обтягивающей торс майкой тоже были хорошо заметны впечатляющие бугры и валики. Темно-русые волосы средней длины, так что в ложбинке шеи образовалась косичка. Лицо худощавое, сосредоточенное. И еще одно. На левой руке — от лопатки до локтя — тянулся неровный шрам со следами от медицинских скобок. Шрам был старый, заживший, но вид его был по меньшей мере впечатляющий. Теперь стала понятна та неловкость движений с которой человек снимал рубашку. Но тогда как он смог справиться с тремя далеко не хилыми парнями?!

— Ну все еще хочешь угостить меня пивком?

— Да, конечно! — с энтузиазмом подтвердил Пашков.

— Тогда давай сюда, — мужчина кивнул на павильон с экзотическим названием над входом, которое мелькнуло и сразу выпало из сознания Пашкова.

Зальчик был маленький, столиков на пять-шесть, барная стойка со скучающим пареньком за ней, застоялая духота и ни одного посетителя.

— Разливное? — спросил Пашков, когда они подошли к стойке.

— Стаканы облизывать? — скривился мужчина.

— Баночное?

— Это для развития импотенции. Бутылочное.