Отсюда и в вечность

В действительности Маггио не пробыл в карцере тридцати дней. Однако, за исключением этого, разработанный им план оказался правильным. Двадцать четыре с половиной дня Маггио продержали в карцере, а затем отправили в психиатрическое отделение тюремной больницы на обследование. О всех перипетиях дела Маггио заключенным рассказывал караульный Хансон. Именно ему обычно поручалось запирать на ночь второй барак, и вот тогда-то он и сообщал заключенным обо всем, что произошло за истекшие сутки. Других новостей заключенные не получали. От самого Маггио, находившегося в карцере, не было никакой весточки.

Хэнсон не знал и даже ничего не подозревал о плане Маггио. Он был уверен, что итальянец действительно сошел с ума, и в то же время отдавал должное ого стойкости.

— Им можно только восхищаться, — говорил Хэнсон, запирая двери барака. — Просто трудно поверить, что у человека может быть столько сил и упорства. Если все сумасшедшие такие, то побольше бы их нам в армии. Маггио — первый такой заключенный за все время, пока я здесь служу. Мне рассказывали о других случаях, но сам я никогда ничего подобного не видел. А вот ты, Джек, кажется, был уже свидетелем таких случаев?

— Да, двух, — ответил Мэллой. — Оба они произошли, когда я отбывал свой первый срок.

— Одним словом, я вижу такое впервые, — продолжал Хэнсон. — И должен вам сказать, что нужно все видеть самому, чтобы поверить. Просто невероятно, чтобы у человека было столько упорства.

— Ты прав, — заметил Мэллой.

— Очень жаль, что нашей армии приходится терять людей, обладающих таким упорством. Ведь настоящие солдаты и должны быть такими.

— Верно, — поддержал Хэнсона Мэллой.

— Для Фэтсо это тоже первый случай, не так ли, Джек?

— Да, Фэтсо недавно здесь. Он сменил сержанта, уволенного в запас.

— Фэтсо утверждает, что сумеет справиться с Маггио, — сказал Хэнсон. — Он говорит, что еще не видел человека, здорового или сумасшедшего, который, побывав у него в руках, не стал бы шелковым.

— Может быть, ему это и удастся доказать, — высказал предположение Мэллой.

— Не думаю, — ответил Хэнсон. — Может, Фэтсо и сумел бы это сделать, если бы на месте Маггио оказался кто-нибудь другой.

— Маггио был хороший человек, — сказал Мэллой.

— Оп хорошим и останется, независимо от того, здоров он или болен, — решительно заметил Хэнсон.

— А что говорит по этому поводу Томпсон? — поинтересовался Мэллой.

— Ничего. Он все доверил Фэтсо, — ответил Хэнсон. — Он только сказал, что ни в коем случае нельзя допустить убийства Маггио. В остальном Фэтсо может делать все, что хочет. Но Фэтсо ничего не добьется. Это уж точно.

Заключенным всегда приходилось прибегать к хитрости, чтобы узнать от Хэнсона какие-нибудь подробности относительно поведения и самочувствия Маггио. Караульный в основном только восхищался выдержкой итальянца, и с большим трудом удавалось заключенным заставить его рассказать то, что их интересовало. Постепенно они довели тактику своих разговоров с Хэнсоном до полного совершенства и узнавали от него все, что хотели.

В первый день Фэтсо самому пришлось заняться тем, чтобы принести Анджелло в чувство. Именно Фэтсо разговаривал с Турнипхэдом по телефону и поэтому знал, что произошло в каменоломне. Тогда Фэтсо и решил на практике проверить действенность своих методов. Вместе с тремя караульными, в числе которых был Хэнсон, он отнес Маггио в «яму» и начал его избивать. Впервые ему приходилось иметь дело с заключенным, которого доставили в карцер в бессознательном состоянии. Фэтсо сразу попытался добиться от Маггио признания, что он притворяется, но итальянец в ответ только громко смеялся и что-то причитал. Три первые попытки Фэтсо успеха не имели, и после четвертой попытки он наконец решил, что Маггио действительно сошел с ума, так как иначе, по его мнению, заключенный не мог бы вынести истязаний.

План Фэтсо был основан на стремлении добиться от заключенного признания в притворстве. Он разработал настоящий график, по которому сначала появлялся перед заключенным через каждые восемь часов, потом через каждые четыре часа, рассчитывая, что такая пунктуальность сломит волю заключенного и страх перед побоями заставит его признаться. Когда этот план не удался, Фэтсо стал являться в камеру неожиданно для Маггио, стараясь создать у него впечатление, что он может подвергнуться побоям в любое время, через час или даже через четверть часа, днем и ночью и даже круглые сутки. Действовал Фэтсо с большим знанием дела. Он выдвигал перед Маггио одно заманчивое предложение за другим: перевести его в число доверенных, сократить срок заключения и даже пересмотреть приговор вообще — ради того, чтобы он признался в притворстве. Маггио только посмеивался, корчил рожи и нес всякую чепуху. Фэтсо был убежден в притворстве Маггио, как и тех, кого пришлось раньше уволить со службы в армии и освободить из тюрьмы но статье восьмой. Фэтсо не останавливался ни перед чем, даже перед применением настоящих орудий пытки. Обо всем этом рассказывал заключенным второго барака Хэнсон. Каждый раз он сообщал, что Маггио не сдается, хотя истязания становятся все более изощренными. Даже Джек Мэллой не мог предполагать о таком. Именно тогда у Прюитта родилась ненависть к сержанту Джадсону, и размышления над планами убийства истязателя начали занимать все свободное время Прюитта. Если бы размышления об убийстве считались таким же преступлением, как и убийство, то Прюитта нужно было бы пятьдесят раз подвергнуть смертной казни на электрическом стуле.

И вот однажды вечером Хэнсон принес новость о том, что в полдень Маггио перевели из карцера в тюремную больницу. Одновременно он сказал, что повышение сержанта Джадсона в звании временно отсрочено. Прюитт сразу же высказал пожелание, чтобы об этом узнал Анджелло, но, видимо, этому не суждено было осуществиться.

О том, что произошло с Маггио в тюремной больнице, заключенные второго барака узнали от вернувшегося оттуда заключенного по имени Джексон. Он был помещен во второй барак примерно через месяц после того, как Маггио очутился в больнице. Выяснилось, что Маггио поместили в. одиночную палату для буйных больных. В первые дни при каждом появлении санитаров Маггио забивался в угол и умоляюще просил, чтобы его не били. В дальнейшем он стал вести себя так же и в присутствии старшего медицинского персонала — психиатров, невропатологов и терапевтов. Джексону удалось поговорить с Маггио только одни раз, после того как тот побывал на комиссии и вопрос о его увольнении из армии был решен. Маггио сначала отнесся к Джексону с явным подозрением, но когда тот доказал, что тоже был заключенным второго барака, улыбнулся и просил передать товарищам, что все в порядке, что его скоро уволят из армии. Все тело Маггио было покрыто шрамами, и он выглядел как какой-нибудь уличный громила, погромщик.

После комиссии Маггио продержали в тюремной больнице еще две недели, а затем отправили в Штаты. Комиссия рекомендовала уволить Маггио без выходного пособия на том основании, что он умственно недоразвит и отличался этим еще до зачисления на службу.

В течение того времени, пока Маггио был в карцере и пока Джексон не принес во второй барак весточку о нем из тюрем ной больницы, Джек Мэллой всегда был рядом с Прюиттом, старался во всем ему помочь. В трудную минуту Прюитт изливал ему душу, и Мэллой с готовностью выслушивал его. Но в большинстве случаев говорил Мэллой. Он рассказывал Прюитту о своей жизни в армии и о прошлом. В эти дни Прюитт узнал о Мэллое больше, чем знал кто-нибудь другой из заключенных.

Где только не успел побывать Мэллой в свои тридцать шесть лет и где он только не работал! А сколько всего он прочитал! Он мог рассказать подробную биографию чуть ли не любого государственного, политического или военного деятеля, начиная от Джона Рокфеллера и кончая губернатором Филиппинских островов генералом Макартуром. Он часто цитировал книги, о которых никто из заключенных даже не слышал. Как можно было его не уважать! Мэллою не приходилось завоевывать себе авторитет среди товарищей по бараку — это выходило само собой.