Страница 112 из 161
— Что за странные времена! — возмущался Холмс. — Офицер должен уговаривать сержанта стать офицером, а тот еще упрямится и, наконец, наотрез отказывается.
Узнав все, что ей было нужно, убедившись, что ее подозрения подтвердились, Карен пропустила мимо ушей все остальные разглагольствования мужа. Она поняла, что попалась па удочку: две недели Уорден водил ее за нос.
Направляясь на свидание с Уорденом, Карен жила счастливой мыслью о том, как она отомстит ему за обман, изольет ему всю накопившуюся в душе обиду, прежде чем он сумеет как-то оправдаться. Но когда Уорден уселся рядом с ней в машину и бросил на нее полный злости взгляд, даже не поздоровавшись, Карен почувствовала, что произошло что-то непоправимое, и забыла о своем желании отомстить ему. Ее охватило чувство любви и материнской нежности к нему. Она теперь ненавидела все то, что заставляло Уордена страдать.
Машина обогнула парк и свернула на дорогу к морю. За все это время ни Карен, ни Уорден не проронили ни слова. Она рассеянно поглядывала по сторонам, а Уорден, внимательно следя за дорогой, не прекращал курить. Они почти выехали за город, когда Уорден решительным жестом бросил окурок и заговорил.
Но вот машина подъехала к пляжу и остановилась. Невдалеке у самого моря резвилась группа ребятишек. Они что-то громко кричали, бегали друг за другом по песчаному пляжу.
Уорден опять вернулся к тому, с чего начал свой рассказ. На этот раз Карен все время прерывала его, задавая то один, то другой вопрос.
— И вот этот сукин сын взял и устроил себе перевод в другую роту, — сказал в заключение Уорден.
— А ты не мог сделать что-нибудь, чтобы не допустить этого? — спросила Карен.
— Ну я мог бы отговорить его, как и случалось уже не раз.
— Нет, это тебе не удалось бы, — решительно возразила Карен.
Уорден раздраженно взглянул на нее.
— Ты ошибаешься. Мне не раз удавалось сделать так, как мне хотелось.
— Почему же ты этого не сделал теперь? — спросила Карен.
— Почему? Потому что я хотел узнать, откажется ли он сам от сделанного ему предложения. Ну и, конечно, он не отказался.
— Это значит, нам придется надолго отложить наши вечерние свидания. Не так ли?
Уорден натянуто улыбнулся.
— Видимо, так.
— И надо же этому случиться как раз тогда, когда у нас уже все пошло на лад. Неужели ничего нельзя сделать?
— Я ничего не могу придумать. Может быть, ты иногда сможешь выбираться из дому по вечерам?
— Ты же знаешь, что это невозможно.
— Но ты говорила, что, если я стану офицером, ты сможешь находить время для наших свидании.
— Тогда другое дело. Я бросила бы Холмса совсем.
— Что же ты теперь предлагаешь?
— Может быть, ты смог бы выполнять большую часть работы утром?
Уорден вспомнил, как много ему пришлось потрудиться в минувшую неделю, и усмехнулся.
— Конечно, я смог бы поработать утром. Дело не в этом.
Мне трудно будет объяснить отсутствие в части в рабочее время. Ведь работы много, и каждый должен быть на месте да еще и смотреть за тем, как работают другие.
Наблюдая за Уорденом, Карен вдруг снова почувствовала желание мстить, но только теперь не Уордену, а своему мужу, который довел дело в роте до такого идиотского состояния. Она решила устроить мужу такую сцену, чтобы он на всю жизнь запомнил этот день.
— Я, конечно, не знаю ваших дел так хорошо, как ты, — сказала Карен, — но мне кажется, что этот Айк Гэлович как снабженец никуда не годится.
— Ты права. Но его так просто не отстранишь. Холмс согласится снять Гэловича только через месяц, не раньше, и только когда Гэлович подведет его лично.
— Он сделает это раньше, если я возьмусь за дело, — решительно заявила Карен. — Кого бы ты хотел видеть на месте Гэловича?
— Пита Карелсена, — без колебаний ответил Уорден, явно сожалея, что но использовал этой блестящей возможности управлять делами в роте раньше. — Он единственный, кто хоть сколько-нибудь знаком со снабженческим делом.
— Он, конечно, будет лучше, чем сержант Гэлович, — согласилась с ним Карен. — С ним и тебе будет лучше. Во всяком случае, другого выбора нет.
— Карелсен, конечно, тоже не находка.
— И все же это выход. Дай мне неделю, только неделю, и Карелсен будет назначен вместо Гэловича. Может быть, потребуется даже меньше недели.
— Это хорошо. Но ведь все равно нужно несколько месяцев, чтобы уладить дела.
— К сожалению, это все, что я могу сделать. С Карелсеном будет лучше, по крайней мере тебе и мне. А пока нам все-таки предстоит разлука, и нужно набраться терпения. Потерпим месяц-другой. Во имя нашего будущего.
— Конечно, месяц-другой — срок небольшой, но ты забываешь, что в следующем году мы вступим в войну.
— С этим я ничего поделать не могу, — спокойно сказала Карен.
— Можешь записать где-нибудь на календаре. Двадцать третьего июля тысяча девятьсот сорок первого года Милт Уорден сказал, что год спустя мы вступим в войну. Увидишь, что я окажусь прав. Возможно, мы начнем воевать даже раньше.
— Предположим, что все произойдет, как ты говоришь, и война начнется раньше чем через год. Что это значит для нас? Значит ли это, что мы должны совершенно отказаться от наших планов на будущее.
— Знаешь, мне просто кажется неразумным жить планами на будущее, когда неизвестно, доживешь ли до этих дней. Неужели планы на будущее важнее, чем то, что можно получить сейчас?
— Но ведь «получить» что-то «сейчас» — значит рисковать и ставить под угрозу будущее счастье.
— Мы не можем сейчас встречаться в послеобеденное время, как раньше. Значит, нужно хоть иногда видеться вечером, — сказал Уорден, чувствуя, что затрагивает вопрос, которого оба, и он и Карен, ждали. — Это немного опаснее, но год спустя может и этого не быть.
— Ты же знаешь мое мнение.
— И мое мнение тебе тоже известно.
— Мне безразлично, что думаешь ты, — зло ответила Карен. — Если что случится, то пострадаю прежде всего я. Но сейчас речь идет не обо мне, а о тебе. Что будет с тобой, с сержантом, если узнают о твоих любовных похождениях с женой офицера, и не просто офицера, а непосредственного начальника?!
— Плевать я хотел на все! — так же зло сказал Уорден. — Со мной ничего не могут сделать хуже, чем может случиться на войне. Раз вот-вот начнется война, нужно наслаждаться жизнью сейчас. Если ты была бы в Китае, когда мне пришлось там быть, ты поняла бы это.
— Возможно, ты прав, — холодно заметила Карен. — Но разреши мне узнать, не эта ли твоя философия удержала тебя от того, чтобы подать рапорт о зачислении на офицерские курсы? Ведь ты обещал мне это. Не так ли?
До сих пор Уордену казалось, что все его доводы были убедительны и ему удастся уговорить Карен. Теперь все рушилось.
Воцарилось молчание.
Карен устремила на Уордена такой же холодный взгляд, каким, в его представлении, она, наверное, обычно встречала Холмса.
— Да, именно в этом причина, — с трудом выдавил из себя Уорден.
— Тогда я не понимаю, как ты можешь ожидать от меня, что я пойду на риск только для того, чтобы провести несколько ночей с тобой в постели. И разреши мне еще сказать тебе несколько слов, мой друг…
Мужчина всегда больше думает о настоящем, чем о будущем. Женщина не может себе этого позволить. Слишком много опасностей ей грозит на каждом шагу. Что ты предлагаешь мне в настоящем? Не хочешь ли ты, чтобы я отказалась от мысли стать женой офицера, повторяю, женой офицера, а не любовницей сержанта?
— Нет, нет. Этого у меня и в мыслях не было. Но мне очень тяжело отказаться от тех встреч, которые были у нас. А ведь если бы я попал на офицерские курсы, то тогда эти встречи стали бы совершенно невозможны в течение долгого времени. Вот в чем дело.
— Почему же ты мне этого не сказал раньше? Почему ты обманывал меня?
— Потому что я знал, как ты будешь на это реагировать. Только поэтому я и говорил неправду.
— Но если бы ты честно во всем признался, я, возможно, и не обиделась бы.