Отсюда и в вечность

— А другие знают о плане Анджелло? — спросил Прюитт у Мэллоя, как только Маггио отошел от них.

— В таком месте секретов быть не может.

— А они не разболтают?

— Нет.

— Ты не пытался его отговорить?

— Нет. Бывают такие дела, от которых не стоит человека отговаривать.

— Верно. Ну пошли.

— Пошли.

Анджелло уже сидел на нарах Прюитта. Сам Прюитт с удовольствием снова залез на нары и закутался в одеяло. Бэрри и остальные заключенные начали шагать из угла в угол. Здесь собрались упрямые, вольнолюбивые люди, готовые бороться за свое достоинство. Большинство из них уже успели немало поездить по стране, поработать на разных работах, и только начавшийся кризис заставил их отказаться от гражданской жизни и вступить в армию. А во время бума они трудились па бумажных фабриках в Северной Каролине, рубили лес в Вашингтоне, выращивали овощи во Флориде, работали па шахтах в Индиане, варили сталь в Пенсильвании, собирали урожаи пшеницы в Канзасе и фруктов в Калифорнии, работали грузчиками в портах Сан-Франциско и Сиэттла, бурили нефтяные скважины в Техасе. Они хорошо знали свою страну и, несмотря ни на что, любили ее. Их отцы и деды, во многом похожие на них, пытались изменить порядки в стране, они действовали организованно, теперь же никакой организации не существовало, да людям и не хотелось вступать ни в какие организации. Это было другое поколение. Разразившийся кризис пустил их в плавание по жизни, оно-то и привело этих людей в армию, как к последнему пристанищу. В армии они снова прошли процесс отбора и оказались сначала просто заключенными, а потом заключенными из второго барака.

Глава тридцать девятая

Милтон Энтони Уорден, каждый вечер встречаясь с Карен Холмс, больше не задумывался над причинами, побудившими Блюма к самоубийству. Достаточно было самого по себе факта, что это случилось.

Уорден стал встречаться с Карен каждый вечер, после того как освободился от дел, связанных с расследованием обстоятельств самоубийства Блюма. И Уорден и Карен считали послеобеденное время наиболее удобным для встреч. Оба они хотели одного — чтобы свидания их были регулярными и вполне безопасными. Если у Уордена оказывалась какая-либо работа на вечер, он всегда поручал ее Маззиоли. На складе все содержалось в полном порядке усилиями Лева, а в кухне Уорден всю власть передал Старку. Он встречался с Карен в городе, на одной из переполненных туристами улиц, усаживался в старый открытый «бьюик», принадлежавший мужу Карен, и они отправлялись кататься по острову. Маршрут их обычно пролегал по тихим улочкам и вдоль побережья.

Между ними не было ни ссор, ни споров, поскольку с самого начала они договорились, что Милт подаст рапорт о зачислении его на заочные офицерские курсы.

Карен совершенно ясно дала понять, что она никогда не станет об этом напоминать Уордену, поскольку он сам, по собственной инициативе, решил подать рапорт. Уорден считал слоим долгом сделать это ради Карен и все время говорил об этом, хотя на самом деле ничего не предпринимал — ему не хотелось лишать себя удовольствия встреч с Карен из-за необходимости заниматься на курсах.

Когда Карен все-таки спрашивала Уордена, как у него дела, тот отвечал, что уже отправил рапорт. Про себя он в это время думал, что действительно надо бы подать рапорт Холмсу на подпись, но все равно не делал этого. А устроить все можно было легко: ведь Карен уже не раз заводила разговор об этом с мужем, и Холмс тоже уговаривал Уордена. А Уорден так ничего и не делал. Занятия на офицерских курсах казались ему журавлем в небе, а ежедневные встречи с Карен — синицей в руках. Думать о будущем ему не хотелось — слишком прекрасным было настоящее.

Между тем служебных дел у Уордена все прибавлялось. Па следующей неделе предстояло сдать старые винтовки и вместо них получить новые, недавно принятые па вооружение. Оформление различных документов на выдачу новых винтовок требовало огромной работы, и Лева один с этим справиться не мог. Из военного министерства поступила директива о введении нового штатного расписания, согласно которому все унтер-офицеры повышались в звании на одну ступень. В связи с этим Уордену нужно было подготовить ряд приказов по роте, внести изменения в личные дела, подготовить к выдаче новые нашивки для унтер-офицеров. О’Хейер, конечно, был не в силах все это сделать один.

Однако, несмотря на все эти дела, не было вечера, чтобы Уорден не встретился с Карен.

Если правительство и готовилось вступить в войну, то до фактического ведения войны было еще, далеко. То, что война в конце концов обязательно начнется, не значило, что это случится завтра. Требовалось еще многое, чтобы страна была готова начать войну.

По расчетам Милта Уордена, это должно было случиться нескоро. Работа, которая ждала его в канцелярии роты, не особенно обременяла, и он надеялся, что и в дальнейшем сумеет находить время для своих развлечений.

Уорден тогда, конечно, не мог предвидеть, что какой-то дурак из его роты решит покончить жизнь самоубийством. Самоубийство — это было нечто новое. Уордену еще не приходилось иметь дело с таким явлением. Самоубийство в армии считалось более серьезным происшествием, чем убийство. От ротного начальства потребовали множества докладных, и все они имели целью доказать, что во всем виновен сам погибший солдат.

Помимо составления докладных нужно было разобраться в личных вещах погибшего и подготовить их к отправке родным, сделать окончательный расчет по денежному содержанию и вместе с личными вещами погибшего переслать деньги родным, организовать похороны, внести соответствующие изменения в списки личного состава роты и различные ведомости.

В тот вечер, когда Блюм покончил с собой, Уордену удалось выкроить время, чтобы позвонить Карен по телефону. Как только дежурный офицер официально зафиксировал смерть Блюма, Уорден стремглав бросился к телефону, который был в винном магазине, находившемся неподалеку от военного городка. Хозяин магазина хорошо знал Уордена и часто разрешал ему пользоваться своим телефоном. Карен он едва застал дома — она уже собиралась отправляться в город, к нему на свидание.

Сначала она очень рассердилась на Уордена за то, что он осмелился звонить ей по телефону домой. Дело в том, что квартирные телефоны офицеров обслуживались коммутатором гарнизона и операторы любили подслушивать, о чем говорят в офицерских семьях. Поэтому Карен и Уорден избегали пользоваться телефоном, а когда это было необходимо, пользовались условным кодом.

Карен немного успокоилась, когда узнала, что Уорден звонит из винного магазина, но все же заставила его ждать там се звонка, пока она найдет место вне дома, откуда можно было бы спокойно поговорить.

Уорден, конечно, подождал, пока Карен не позвонила ему из городского автомата. Ему было очень трудно объяснить ей, что случилось, потому что в их кодовом языке но предусматривалось такого случая, как самоубийство Исаака Блюма.

— Я попытаюсь закончить всю работу за неделю, — сказал под конец разговора Уорден.

— Это было бы прекрасно.

— Буду ждать тебя там, где всегда, — пообещал Уорден. — И тогда мы устроим настоящее веселье. Там, где всегда. Ты поняла? Через неделю мы встречаемся на том же месте.

— Да, да, — донеслось в ответ.

Уорден повесил трубку и, покачиваясь, вышел из винного магазина, не забыв, как всегда, остановиться у бара и выпить стакан виски. «Если от меня будет исходить запах спиртного, легче будет оправдать неожиданное исчезновение из казармы», — подумал он.

Размышляя о предстоящих делах, о том, что нужно ухитриться закончить все за неделю, Уорден медленно направился назад в городок.

В роте царил хаос. Никто не знал, что делать. Все обращались к Уордену. Он вынужден был за все браться сам, то и дело заглядывая в толстые папки с инструкциями.

Уорден уговорил Холмса послать не письмо, а телеграмму родным Блюма. Телеграмма вернулась с пометкой: «Не доставлена. Адресат выбыл из города».