Страница 8 из 62
Скажу прямо, — этого у меня не было и нет. Вдумайтесь… Ведь если бы не возникла и не окрепла в душе деревенского мальчишки «одна, но пламенная страсть», то иной была бы и моя профессия, и моя судьба. Мечта овладела мной так сильно, что и сквозь годы направляла мои помыслы и дела. В конце концов, я полетел в космос.
А тогда, в далеком детстве, я до запятой изучал все, что печаталось в газетах и журналах, начиная понемногу понимать, чем же космические условия отличаются от земных. Много говорилось и о невесомости. А это что такое? Призвав на помощь физику, старался представить, отчего и как она возникает. Ну, а что будет с человеком в невесомости? Как это он «все время будет свободно падать на Землю и не упадет»? Много возникало вопросов, на которые не находил ответа.
После того как в космос полетела Лайка, а потом Белка и Стрелка, стали появляться статьи о влиянии невесомости и других факторов космического полета на живой организм. Я обратил внимание на такую деталь: эти статьи подписывали врачи. К тому же люди, сфотографированные рядом со знаменитыми собачками, тоже были в белых халатах! Значит, решил я, первыми в космос полетят врачи. Только они сумеют справиться с этой задачей.
…Въехали в Мангейм. В гостинице ожидало известие о том, что решением магистрата меня занесли в «Золотую книгу» почетных гостей города.
На следующий день в городской ратуше Мангейма была совершена эта торжественная церемония. Здесь же мне передали предложение совершить, полет на воздушном шаре над Мангеймом и его окрестностями. Предложение было настолько неожиданным, что я не нашел сразу нужных слов для ответа. Потом спросил: «А высоко ли будем лететь? Боюсь, как бы не закружилась голова от высоты». Шутка понравилась.
Вскоре приехал Бюшер, директор клуба воздухоплавателей, и мы, пригласив Валерия Баканова в качестве переводчика, отправились на аэродром.
Ни с чем нельзя сравнить ощущение полета на воздушном шаре. Волнующее, захватывающее зрелище открывается твоим глазам. Подгоняемый легким ветерком, пестрый шар медленно плывет над городом. Воздух, нагретый газовой горелкой, заполняет шар, и тот поднимается все выше и выше. Решили лететь на высоте 300 метров.
Бюшер — владелец шара и командир нашего экипажа — рассказал об истории воздухоплавания в Германии. Кстати, недавно Мангейм отметил 200-летие со дня первого полета.
Приземлились через два часа возле небольшой деревни на вспаханное поле. Сбежалось много ребятишек, жителей окрестных ферм.
Прямо на месте приземления Бюшер вручил мне почетный диплом члена международной ассоциации воздухоплавателей.
И тут произошел смешной случай. Когда Бюшер, кончив церемонию вручения диплома, объявил собравшимся, что я — советский космонавт, по толпе прошла волна замешательства. Я увидел в глазах людей удивление, недоверие. Всматриваюсь в лица и не могу понять — в чем дело. Вижу, что и мои спутники ничего не понимают.
Наконец из толпы посыпались робкие вопросы, в которых угадывалось недоумение. Бюшер ответил длинной тирадой, и тогда в толпе послышались смущенные смешки, а потом грянул дружный хохот.
Вскоре все выяснилось. Дело в том, что в это время в космосе на станции «Салют-7» летал экипаж: Владимир Васютин, Александр Волков и Виктор Савиных. Узнав, что один из спустившихся к нам на воздушном шаре, — советский космонавт, люди, собравшиеся вокруг нас, решили, что я — один из тройки, находящейся в космосе. Но разве из космоса на землю возвращаются вот так, на воздушном шаре?..
Тут уж до слез смеялись не только жители, но и мы.
По дороге на аэродром я сказал Бюшеру:
— До сих пор я летал в составе четырех международных космических экспедиций. А вот сегодня стал членом пятого международного экипажа! Как вы смотрите на это, что я — советский военный летчик и летчик-космонавт СССР — стал почетным членом вашего клуба?
Бюшер долго молчал. Потом ответил:
— Я рад этому и никогда не забуду полета с советскими парнями. Хотелось бы, чтобы как можно больше людей нашей страны, и как можно быстрее, поняли, что на земле, в воздухе и в космосе мы всегда можем найти взаимный интерес, подружиться. Вот с таких маленьких, на первый взгляд, событий и слагаются основы мира и дружбы между народами.
Дорога проходила мимо полей. Везде убирали урожай. И здесь у крестьян те же самые заботы: посеять, вырастить, убрать, сохранить. Везде трудятся люди. Трудятся на полях родной Белоруссии, трудятся на полях под Мангеймом.
Поглядывая на проплывающие мимо поля, я увидел вдали телегу, на которой крестьянин вез сено, и вспомнил, как летом 1977 года на дороге возле Белого встретил Николая Прокофьевича Тихоновича. Он вез сено, которое накосил на окраинах Клюквенного болота.
Я узнал его сразу. Посигналил, вышел из машины. Присели возле дороги, рядом с полем. Начались расспросы. Я тогда был уже в звании подполковника. Бывший партизан, учитель астрономии, директор школы, Николай Прокофьевич особенно гордился выпускниками, которые становились военными.
Мне нельзя было раскрывать своих планов, но все же не удержался:
— Николай Прокофьевич, а вы помните, как мы во дворе школы смотрели на первый спутник?
— Помню. Но при чем здесь спутник?— он внимательно посмотрел на меня.
— В октябре будет мой первый старт в космос, Николай Прокофьевич. Полечу на станцию, которая будет запущена в сентябре. Больше пока ничего не могу сказать.
— Володька, я ведь догадывался, хотел раньше спросить, но не решался! Неужели с того вечера, когда ты сказал: «Полетят…»?
— Да, Николай Прокофьевич, с того момента.
— Трудно было?
— Было…
Мы сидели и беседовали на обочине дороги, по которой в военную пору партизан Николай Тихонович шел пускать под откос вражеские эшелоны, громить фашистские гарнизоны. Я же, окончив десятый класс, по этой дороге ушел на станцию Приямино, чтобы ехать в Ленинград. К тому времени я уже был твердо убежден, что первыми в космос полетят врачи и, когда пришло время, не колеблясь, подал в райвоенкомат документы, необходимые для поступления в Ленинградскую Военно-медицинскую академию имени С. М. Кирова. Именно через нее, как я тогда считал, лежит самый прямой и близкий путь в космос. Мне и в голову не приходило, что первыми полетят летчики. Однако «летчицкую шапку» все же взял с собой.
Зачистская школа
Специалисты ФРГ в области космических исследований, узнав о моем пребывании в Мангейме, пригласили посетить их космические лаборатории в Кельне.
Особого удивления у меня этот факт приглашения на встречу с западногерманскими учеными не вызывал. Дело в том, что еще в 1979 году вместе с Г.Т. Береговым, А.В. Филипченко и А.С. Иванченковым я встречался с ними в Кельне и, как говорится, в первом приближении познакомился с направлениями научных исследований их космического института.
Группу ученых Западной Германии на той встрече возглавлял профессор Кляйн. Именно он сейчас и передал приглашение на повторную встречу.
К этому времени в научных кругах за рубежом обо мне немного знали не только как о космонавте, но и как о специалисте в области исследования процессов в верхней атмосфере, океанологии и космической технологии. Кроме этого, в двух длительных полетах я участвовал в проведении широкого спектра биологических исследований. Ряд моих научных работ был издан за рубежом, а работу по исследованию полярных сияний опубликовал институт Макса Планка здесь, в ФРГ.
Профессор Кляйн не без гордости показывал лаборатории института. Его ухоженная территория напоминала чем-то наш Звездный. Зелень и простор парковой зоны покоряли особым уютом.
Большую часть времени мы провели в кабине тренажера орбитального научного модуля, разработанного специалистами западноевропейских стран для совместных космических полетов по американской программе «Шаттл». Отмечу, что методики проведения многих медико-биологических исследований и подготовки космонавтов были схожи с нашими. В этом нет ничего удивительного. На всех международных астронавтических конгрессах наши специалисты в области космической медицины откровенно делились результатами, полученными советскими космонавтами.