Я успею, ребята!

— Можно?

А там, оказывается, две комнаты, и Пигузов из второй выходит.

— Чего на пороге стоишь? Дверь закрой, соседка опять рыбу жарит. Напустила, понимаешь, вони.

Во дает, у самого воняет, как на помойке, а рыба ему помешала.

— Ты чего бабке сказал? Ты ей скажи, что ты мне брат. Нет, лучше — племянник из Петрозаводска. Усек?

Он все время по комнате носился и всякую дрянь в углы ногами расталкивал.

— Старуха вредная, ей в крематорий пора, а она рыбу каждый день жарит. В милицию ходит.

Тот человек на диване храпеть начал.

— Устал, — говорит Пигузов, — наломался. Тебе Юрка сказал, что я барахло не беру? Ты для барахла других дураков ищи. Чего смеешься? У меня техника — экстра, мне фирменную музыку давай. За мою технику один чудак мотоцикл давал. Дурень, точно? Кто ж музыку на тарахтелку менять будет?

Я говорю:

— Техника-то где?

У него в другой комнате в углу центр, куском обоев накрытый. Он обои снял, рукавом там чего-то потер.

— Видал?

А мне на эту аппаратуру смотреть жалко. Блоки исцарапаны, у одного фальшпанель краской заляпана, и ручки кто-то сменил, сразу видно: не те ручки.

— Ну, кассеты свои давай!

Кучей все на стол высыпал. Одну послушал, вторую.

— Говорил ведь, чтоб ерунду не носили. Вот я тебе сейчас поставлю.

Свои кассеты притащил, поставил одну. Ну музыка пошла! Поют вроде по-русски, а ничего не понять.

— Класс, точно? Аркадий Северный. Ну, твоих я парочку возьму, чтоб Юрку не обижать.

Деньги дает, я же вижу — за одну кассету. Я говорю:

— За вторую-то?

А он запсиховал сразу.

— Много ты, сынок, понимаешь! — орет. — Мы с Юркой по телефону договаривались. Я вот ему скажу, как ты на его товаре заколачиваешь. Сопляк паршивый! Думаешь, если Псих не знает, так и можно все? Ничего, сынок, Псих сегодня не знает, а завтра — раз — и с приветом. А ну катись отсюда со своим барахлом!

Понятно теперь, почему в комнате воняет: это от Ленечки. И слюной меня всего забрызгал. Ругаться начал, я думал — побьет. От стола оттащил.

— Нет, — говорю, — врешь. Сначала я свое заберу.

Кассеты свои забрал, а остальное в сумку ссыпал.

Иду к двери и чувствую, как ему ударить хочется. Дверь на лестницу открываю, а у самого руки дрожат. Я же никого ещё не боялся так.

Бабуля с кухни пришла, выпустила.

Дома кассеты из сумки вынул — нету одной. Ленечка-то! Ясно теперь, зачем он со своими кассетами суету устроил. Пошел из автомата Юре звонить. Он говорит:

— Ладно, сам я виноват, надо было мне к Ленечке ехать. Что он там про Психа говорил? Плевать, не обращай внимания. Пигузов тип, конечно, только не будет он шум поднимать. Ему шум поднимать никакого смысла. Сам же погорит. А тебе и вообще до этого дела нет, нам с тобой дальше раскручивать надо. А ты как думал?

Ничего я не думал и отказываться не собирался. Нехорошо как-то было. Юра помолчал.

— Никак мне без тебя, Витек, ну просто не выкрутиться.

Скорей бы эта беготня кончилась, поговорили бы.

ещё чуть-чуть — и я бы все Ваньчику про Юру рассказал. Ну просто напрочь забыл, что молчать надо. Уже рот раскрыл — вдруг кто-то сзади за руку тянет, а у Ваньчика лицо какое-то деревянное. Елки-палки, Гудилин! Вот подарочек-то. В руку вцепился — не вырвешь.

— Поговорить надо.

И тянет по коридору. Я обернулся — Ваньчик тоже идет. Гудилин говорит:

— Этот, ржавый твой, пусть останется.

Ваньчик ко мне совсем близко подошел.

— Жди, — говорит, — больше. Отстану я, как же.

Гудилин подумал и руку мою выпустил.

— Зуб даю, мужики, бить не буду.

Мы по лестнице до самой чердачной двери дошли. Я вниз посмотрел. Ваньчик на площадке стоит и кашляет как заведенный. Это чтобы я знал.

— Слышь, Кухтин, ты того кадра что, знаешь?

Я сперва не понял.

— Ну того… Ну когда я на крыльце…

— Юра?

— Да почем я знаю, Юра он или кто там ещё! Вспомнил, в общем. Он чего, точно в музыке петрит или трепался?

— А чего ему трепаться? — говорю. — Получше нас разбирается.

— Ага. — Гудок вниз посмотрел. — Ну подожди тогда.

Быстро на площадку вернулся. С коробкой.

— Классная, Кухтин, вещь. Стереонаушники. Фирма. Видал?

Там правда какая-то блестящая наклейка была, только я ее разглядеть не успел. Он коробку закрыл и сует ее мне в руки.

— Знакомый продает, понял? Десять рублей — вообще, понимаешь, даром. Вот гад буду, сам бы взял, только есть уже. Ну, отнесешь своему Юре?

К стене меня прижал, в живот коробкой тычет. Взял я эти наушники.

— Ладно, — говорю. Хоть бы, думаю, отстал поскорей, а он, как увидел, что я уходить собрался, прямо взвился.

— А задаток, — говорит, — кто давать будет? Вы там импортную вещь замотаете, а Гудилин отвечай? Задаток давай. Чего вылупился? Давай сколько есть. Не возьмет, так верну.

Вот история. Мне папа с утра трешку на столовую выдал. Отдал я ему. Ваньчик ко мне поднялся, коробку повертел.

— Я-то думал — он просто шпана, а он и спекулянт ещё. Тю-тю твоя треха. Нашел тоже с кем связываться.

А я, честное слово, разозлился.

— Ну да, — говорю, — ты у нас один умный. Чем по площадке внизу ходить, сам бы тут с Гудком попробовал.

Так в класс врозь и вернулись.

Не пошел я к Борису Николаевичу. Ну их!

Нет, как до девчонок дойдет, ничего не поймешь. Такое придумают, что хочешь — стой, а хочешь — падай. Весь вечер соображал, как бы Ленку похитрее спросить. Только с утра с Ленкой уселся, она ко мне поворачивается и говорит:

— Слушай, Кухтин, вы что, каждый день у Бориса Николаевича работаете?

— А как же, — говорю, — человеку надо помочь. Там работы знаешь сколько.

— А если ты один раз не придешь, человеку очень плохо будет?

Вот въедливая!

— Да не обижайся ты, Вить, просто я тебя сегодня в кино приглашаю.

Я Ленку все уроки рассматривал: чего это с ней? Так ничего и не понял. Может, шутит?

Какие там шутки! Только литература кончилась — она у нас последняя была — Ленка раз — и два билета на парту. Тут у меня Ваньчик стоит дожидается, а она мне свидание назначает.

— Смотри, Кухтин, не опаздывай, ладно?

Ваньчик стоит — рот до ушей, а у меня коленки, наверное, и те покраснели. Ну что за привычка дурацкая!

Я от всего этого даже про свои вопросы забыл.

На десять минут раньше пришел, думал — Ленку ждать буду. Ничего подобного: сидит в сквере на качелях, ногами болтает.

— Ты, Витя, в кино пойдешь?

— Билет, что ли, — спрашиваю, — потеряла?

— Да ну тебя, ничего я не потеряла.

И пошли мы вокруг сквера. Лена идет еле-еле и очень уж тихая какая-то. Вот привыкнешь к человеку в школе, а он — раз — и ещё какой-нибудь оказывается. Ну никогда бы не подумал, что Ленка столько времени молчать может. Мы сквер обошли — Ленка спрашивает:

— Витя, а Юра где учится?

— В кино, — говорю, — опоздаем. В техникуме он учится, а в каком — не знаю. Ты ему про меня докладываешь, могла бы и спросить. Говорила ведь с ним?

Ленка вздохнула, но к кинотеатру поворачивает.

— Юра, вообще-то, про моего отца спрашивал, а я вспомнила, как ты про своего говорил, что он во всякой радиотехнике разбирается здорово, ну я про него и сказала. Витя, а у них в техникум после какого класса берут?

Мы уже с ней в зале сидим, уже свет не горит, а она все свое:

— А техникум у них на какой улице?

Ну чего она у меня все про Юру выпытывает? Был бы хоть фильм плохой, а то нормальная картина. Я шепчу:

— Вопросы на бумажку перепиши, я тебе к четвергу отвечу.

Долго молчала, я думал — фильм смотрит.

— Витя, Витька, а день рождения у Юры когда?

Ну зачем было в кино приглашать?