Страница 65 из 90
В ночь на 3 июля (14 июня) передовые части под началом самого короля выступили к заболоченной пойме речки Бабич. План был прост, как большинство тактических решений Карла XII. Удар наносился там, где его менее всего ожидали, — через реку и болото, разделявшие дивизии Шереметева и Репнина, с задачей обойти правый фланг последней. Драгунов Гольца должна была сковать кавалерия. Простота не исключала риска: при известной расторопности русские легко могли сбросить шведов в воду.
Форсирование сразу пошло не так, как было задумано. Гренадеры, тащившие понтонный мост, не поспевали — дождь и бездорожье превратили каждую секцию понтона в непосильную ношу. Весь график движения был поставлен под угрозу. Но главное, часовые Репнина подняли тревогу тогда, когда головная колонна лишь вышла к правому берегу реки. А ведь надо было еще переправиться через Бабич и преодолеть заболоченную пойму. Срыв внезапной атаки можно было компенсировать лишь быстрыми и согласованными действиями. Идущие за головной колонной шведские артиллеристы развернули орудия и ударили по позициям Репнина. Гвардейцы, чертыхаясь, полезли за королем в черную воду.
Артиллеристы Репнина ответили беглым огнем. Огонь не отличался меткостью — мешал стоявший над поймой предрассветный туман. Однако звуки разрывавшихся над головой гранат смутили шведов. Увязшие в вязкой прибрежной жиже гвардейцы замешкались. Здесь их настигла вторая волна наступающих. Все смешалось. Если бы Репнин в этот момент решился атаковать противника, то едва ли шведам пришлось бы праздновать победу. Но генерал проявил нерешительность, если не сказать больше. Драгоценное время было упущено. Шведы выбрались на твердую землю. Минуты ушли, чтобы подразделения разобрались и выстроились в линию. И хотя заряды и подсумки у многих оказались подмочены, это никого не смутило. Палаши и багинеты и мокрыми годились в дело. Король, не мешкая, повел гвардейцев в атаку.
Растерявшийся Репнин взывал о помощи. Его адъютанты мчались к Шереметеву и Гольцу с просьбой прислать подкрепления. Фельдмаршал, отчетливо слышавший нарастающий шум боя со стороны дивизии Репнина, пребывал в нерешительности. Не есть ли это ловушка, отвлекающий маневр, до которых был так охоч «король Карлус»? В конце концов Борис Петрович внял призывам Репнина и отрядил на левый фланг генерала Ренне с Ингерманландским полком. Позднее к Репнину направили еще и бригаду Айгустова. Но и Ренне, и тем более Айгустов опоздали.
Репнин не долго цеплялся за раскисший от дождя ретраншемент. Мысль об «отводном бое» быстро овладела им. Робкие попытки контрактовать противника им же самим и были остановлены. Когда полковник Головин повел свои батальоны в штыковую атаку, генерал завернул его, сопроводив свое решение невнятными выкриками: «Что мне делать, коли мочи моей нет, и меня не слушаются, и коли гнев Божий на нас!»
Шведы наседали, не давая времени прийти в себя. Особенно трудно приходилось на правом фланге дивизии, где неприятель действовал особенно напористо. Похоже, что именно здесь подразделения Репнина сбились на простой навал, завершившийся тем, чем и должен был завершиться подобный бой, — беспорядочным отступлением. Впрочем, отступали все же не совсем так, как под Нарвой. Бросали полупики, фузеи, зарядные ящики, оставили даже 6 полковых, увязших в грязи орудий, но не знамена — полотнища срывали с древка, обматывали вокруг туловища и уходили.
Многие роты вели «отводной бой» в полном порядке. То была несомненная заслуга офицеров, сумевших привести в чувство растерявшихся рядовых. Позднее шведы признавались сопровождавшему их армию англичанину Джону Джеффрсу, что если бы русские солдаты «продемонстрировали хотя бы половину того мужества, что их офицеры, то победить их было бы намного труднее».
Во время отступления дивизии наконец подоспели кавалеристы Гольца. Ситуация переменилась — совместная атака драгун и пехоты могла поставить шведов в трудное положение. Но Репнин уже ни о каком контрнаступлении не помышлял. Да и кавалеристы Гольца действовали не лучшим образом. Реншильд, собрав все, что оказалось у него под рукой — немногих драгун и драбантов, всего около 400 человек, — кинулся на русские эскадроны и привел их в замешательство. Затем к шведам подошел Смоландский кавалерийский полк, который заставил русских драгун и вовсе скрыться в лесу.
Покончив с дивизией Репнина, Карл XII стал перебрасывать силы на север с намерением завязать бой с Шереметевым. Однако это потребовало много времени, тем более что короля отвлекло известие о якобы возникших осложнениях на правом фланге. Тревога оказалась ложной. Но темп был потерян, и король остановил войска. Все это дало возможность Борису Петровичу в полном порядке отвести войска за Днепр.
Головчинский бой окончился победой Карла. Сказалось преимущество в выучке, взаимодействии родов войск и умении навязывать противнику свою волю. Довольный король, особенно гордившийся этой победой, приказал выбить памятную медаль с надписью: «Побеждены леса, болота, укрепления и неприятель». По шведским данным, победа обошлась королю в 1200 человек убитых и раненых против 5 тысяч русских. В царском лагере оценили успех шведов скромнее: свои потери исчислили цифрой около 1600 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести против двух тысяч шведов. По всей видимости, в этом случае мы имеем дело с обычным для воюющих сторон стремлением превысить потери противника и преуменьшить или по крайней мере точно обозначить свои. Учитывая итог боя, сомнительно, чтобы шведы понесли большие потери, чем русские. Но и цифра в пять тысяч, составляющая почти половину численности дивизии Репнина, кажется чрезмерной. Шведы, по-видимому, действовали по принципу, позднее афористично сформулированному Суворовым, который в боевом запале мог превысить цифры турецких потерь: «А чего его жалеть, басурмана-то?»
Главное, однако, в нашем случае не споры о потерях победителя и побежденного, а реакция царя на поведение войск. Петру не сразу стала ведома вся правда о сражении. Донесение Шереметева о бое было вполне благоприятным. «Жестокий бой» выдержали, неприятеля, как того желали, потрепали, Репнин успешно отбился и соединился с главными силами «без великого урону». Словом, «кроме уступления места, неприятелю из сей баталии утехи мало».
Известие о Головчине Петр получил по пути в армию. Для царя оно было лучшим лекарством. Армия выдержала настоящий бой с Карлом. Однако по приезду, разобравшись в деталях боя, царь изменил свою оценку. Лекарство оказалось горьким. Особенно возмутило царя поведение Репнина, потерявшего управление войсками. На восьмом году войны такое было недопустимо. Насторожило и то, как быстро были расстроены боевые порядки. «Многие полки пришли в конфузию, непорядочно отступили, а иные и не бився, а которые и бились, и те казацким, а не солдатским боем», — заключил царь.
Биться по-казацки — биться наскоком, нерегулярно, когда так требовался «солдатский бой», по правилам линейной тактики. Не случайно царь в «Учреждении к бою» настойчиво внушал, что подразделения обязаны всегда и везде — наступая, обороняясь, двигаясь в отход — непременно держать строй. А тут стоило шведам чуть поднажать, как все уроки и наставления в момент забылись. Петр понял: нужны выводы, строгие и нелицеприятные. Меншикову было приказано «накрепко розыскать виновных, с первого до последняго».
Репнин попытался оправдаться. Ставил себе в заслугу, что держался, пока была возможность; когда же наступил предел, никто «вспоможения» не учинил; что «управлялся везде один», поскольку остальные офицеры были «в управлении искусства» не на высоте. Но царь не внял мольбам генерала. Военный суд — кригсрехт — признал его главным виновником поражения. Приговор был суров: объявили, что сорокалетний Аникита Иванович «достоин быть жития лишен». Однако, принимая во внимание прежние заслуги, князя оставили в живых. Разжалованный в рядовые, Репнин получил в руки тяжелую фузею и отправился в солдатский строй — искупать вину кровью.