Страница 49 из 90
После Фрауштадта у Петра не осталось более сомнений относительно того, как надо поступать. Тем более что болезни, холод и недостаток продовольствия все более давали о себе знать. Прорыв и только прорыв мог дать шанс на сохранение «целостности войска». Но теперь его следовало подготовить особенно тщательно, выбрав подходящий момент и направление. Полки выступили из лагеря 22 марта. Двинулись они не на восток, где их ждал Карл XII, а на юго-запад, в сторону Киева, огибая обширные припятские болота. Теперь, чтобы настигнуть русских, королю надо было переправиться на другой берег Немана. Но недаром операция по совету царя была приурочена к ледоходу. Едва шведы навели понтонный мост, как ледяные глыбы снесли его. Лишь через неделю, когда по реке пошло мелкое сало, шведам удалось ступить на правый берег. Но Карл не был бы Карлом, если бы сразу признал свое поражение. Он надеялся настичь противника, двигаясь напрямую через припятские болота. Однако погода преподнесла королю неприятный сюрприз. Ранняя весна сделала дороги совершенно непроходимыми. В непролазной грязи вязло и тонуло все, от орудий до королевской кареты. С трудом достигнув в двадцатых числах апреля Пинска, Карл прекратил бесполезное преследование. «Я вижу, что здесь написано мое „поп plus ultra (предел возможного. — И.А.)“», — объяснил он свое решение окружающим.
Известие о благополучном выходе из гродненской «мышеловки» чрезвычайно обрадовало царя. До сих пор у него, по собственному признанию, «всегда на сердце скребло». Петру не терпелось отправиться к армии, но его не пускали доктора. Обычно несговорчивый, Петр, едва болезнь отпускала, игнорировал их советы. Но на этот раз скрутило так, что пришлось подчиниться. Царь появился в Киеве, где после всего пережитого приходила в себя армия, лишь в начале июля 1706 года.
Гродненская история не прошла даром. Шведы еще раз напомнили о своей разящей силе. К финалу двигалась и эпопея с Августом. Было ясно, что загнанный в угол союзник лишь искал подходящий момент, чтобы хлопнуть дверью. Петр уже не сомневался, что вскоре «…вся война на однех нас обрушается». Между тем случившееся показало, что ни армия, ни офицерский корпус к этому «обрушению» еще окончательно не готовы. За три с лишним года до Полтавы прорех оказалось слишком много, чтобы чувствовать себя спокойно. Следовало воспользоваться оставшимся временем, чтобы укрепить войска и вселить в них уверенность.
Решено было отказаться от услуг фельдмаршала Огильви, который не оправдал связанных с ним больших надежд и еще больших денег. Петру вообще не везло в попытках пригласить на должность главнокомандующего фельдмаршала, чьи знания и опыт полностью устроили бы его. Не имея возможности найти ничего более «стоящего», Петр почти смирился с этим печальным обстоятельством, тем более что принимать окончательное решение выпадало все равно ему. Огильви тем не менее отпустили по-доброму. «Невзирая на все худые поступки, надобно отпустить его с милостью, с ласкою, даже с каким-нибудь подарком, чтоб не хулил государя…» — писал Шафиров Меншикову, не без иронии замечая, что к подаркам фельдмаршал «зело лаком и душу свою готов за них продать». Справедливости ради заметим, что эти высоконравственные рассуждения о склонности фельдмаршала к подаркам звучат довольно комично: если, по Шафирову, Огильви «зело лаком» на подношения, то какие определения следует применять к самому автору письма, едва не угодившему за вымогательство и взяточничество под топор, не говоря уже об адресате?
Существовавшие после Гродно опасения, что по весне Карл двинется на Киев, рассеялись, когда стало известно о возвращении шведских войск на запад. Август II вновь собрал армию, после чего шведский монарх уже не мог идти в Россию без оглядки на свои тылы. К тому же изменившаяся внешнеполитическая ситуация дала наконец возможность Карлу XII без особых для него последствий перенести военные действия на территорию Саксонии. А что могло быть более убедительным для упорствующего Августа, как не вид бравых шведских драгун на улицах Дрездена? В конце августа Карл XII пересек границу имперской Силезии. Демарши императорских министров его на этот раз не пугали — на новую войну Вена не была способна. К тому же в Силезии шведы не задержались. Спустя несколько дней их обозные фуры уже подпрыгивали на брусчатых мостовых саксонских городов.
Вот где шведы сполна узнали, что такое «цивилизованная» страна. В отличие от жителей Речи Посполитой, саксонцы и не помышляли о сопротивлении. Во-первых, потому, что на то не было никаких указаний. Во-вторых, немцы здраво рассудили, что лучше потерять часть, чем все. Иными словами, они изъявили готовность откупиться от шведов контрибуцией. Пребывавший в полном упадке духа Август II был вполне солидарен со своими подданными: надо было мириться с Карлом, мириться любой ценой, пока неугомонный родственничек не додумался лишить его еще и курфюршества. Последовало указание Августа договориться с Карлом XII, для чего камер-президенту А. А. Имхофу и тайному советнику Г. Э. Пфингстену был выдан чистый лист с одной лишь подписью монарха. Такое доверие было сродни капитуляции: при угрозе срыва переговоров саксонские дипломаты должны были просто заполнить под диктовку победителей этот заранее заверенный Августом лист. Против такой сговорчивости даже Карлу XII трудно было что-то возразить.
13 (24) сентября в Альтранштадтском замке, близ Лейпцига, был заключен мир. Август II отказывался от польской короны и признавал права Станислава Лещинского. Саксония прекращала войну со Швецией и разрывала союз с Россией. Победителям выплачивалась контрибуция и предоставлялись зимние квартиры.
Несомненно, это были тяжелые и унизительные условия. Курфюрсту впору было петь песенку про «милого Августина», для которого, как известно, «все прошло, все!». Впрочем, пел ли ее курфюрст или нет, тайна. Зато документально подтверждено, что в продолжение одиннадцати месяцев шведской оккупации песенку охотно распевали подданные Августа, причем в варианте, прямо-таки убийственном для короля. Согласно новой версии, милый Август-Августин потерял все — и Польшу, и Саксонию — и остался ни с чем, «по горло в…» зловонной жиже.
Август в самом деле угодил в сентябре 1706 года в незавидное положение. Будучи во главе саксонского и присланного ему на помощь русского войска, он не смел объявить об Альтранштадтском договоре своему недавнему союзнику. То была тайна, старательно оберегаемая курфюрстом, благо, о тайне десятинедельного перемирия удалось договориться со шведами. Но останавливал Августа не стыд, а страх. Он опасался Петра, боялся реакции стоявшего во главе русского корпуса А. Д. Меншикова. И в самом деле, чего только стоило одно только обязательство передать шведам в плен все русские вспомогательные войска, оказавшиеся в Саксонии! Король принужден был разыгрывать перед Светлейшим настоящий спектакль, то проявляя показную воинственность, то призывая к умеренности и осторожности: надо ударить по шведам наверняка, но… со временем, попозже. Одновременно Август попытался связаться с командующим шведским корпусом генералом А. Мардефельтом и убедить его всеми силами избегать сражения. Аргумент был веский — мир с королем, пускай пока тайный, им уже подписан! Но здесь случился неприятный конфуз. Мардефельт Августу не поверил, посчитав послание короля очередной уловкой. Таким образом, редкая попытка Августа сказать правду завершилась полной неудачей. Король так много лгал, что ему просто перестали верить.
Пока шла эта странная игра в «веришь — неверишь», Мардефельт был настигнут польско-саксонско-русским войском у Калиша. Меншиков рвался в бой, Август, стоявший формально во главе союзных войск, как мог, уклонялся. К этому времени до Александра Даниловича дошли неясные толки о переговорах курфюрста со шведами. Август уверил его, что это наглая ложь. Сдаваться шведам он не собирается и готов «жестокие разорения терпеть». Меншиков успокоился и отписал царю: в тех злых слухах «зело сумневаюсь». С позиций тогдашней дипломатии произошедшее говорит скорее в пользу Августа, нежели Александра Даниловича, любившего кичиться своей прозорливостью. Подобные обманы, если словесно и осуждались, наделе широко применялись. Несколько лет назад Петр также пытался ввести в заблуждение Карла. Но одно дело обманывать самому, другое — быть обманутым другим. Узнав в конце концов об Альтранштатдском мире, Петр будет искренне возмущен поступком своего «друга, брата и соседа».