Страница 25 из 90
В конце XVII века, когда Петр ступил на землю Голландии, ее экономическое и торговое могущество клонилось к закату. Первенство перехватила Англия, торговый флот которой еще уступал голландскому (в середине столетия торговый и рыболовный флот Республики насчитывал 22 тыс. судов — больше, чем флоты всех европейских стран, вместе взятые), но военный уже безраздельно господствовал на море. Пройдет немного времени, и Петр сам убедится в этом. Но пока все его мысли были о Голландии и ее верфях. Петр даже не стал останавливаться в Амстердаме. Он предпочел сразу ехать в небольшой городок Саардам. Царь пал жертвой «местечкового патриотизма». Жившие в России голландцы уверили его, что именно со здешних стапелей сходят в воду самые лучшие в мире суда. Действительно, некогда корабелы из Саардама были причастны к созданию нового типа парусных кораблей — знаменитых флейтов, способных пересекать океаны. Но к концу столетия саардамские верфи утратили былую славу. Здесь все измельчало — и суда, и люди.
В Саардаме по рекомендации знакомого еще по немецкой слободе купца Киста Петр снял за семь флоринов дом у его соседки, вдовы. Домик был небольшой, в два окна, по-голландски чистенький, с изразцовой печкой и нишей для постели, столь небольшой, что остается лишь удивляться, как Петр помещался на ней. Но это был как раз тот случай, когда вещи и обстановка лучше всего характеризуют человека. Петр просто не замечал неудобств. Главное для него — верфи. В понедельник, 9 августа, Петр отправился наниматься на верфь. Место его работы — «частные» верфи Линста Рогге.
Короткая саардамская жизнь Петра добавляет несколько ярких черт к его характеристике. Он по-прежнему чрезвычайно любопытен и трудолюбив. Ему до всего надо дойти самому, понять суть. После работы Петр заходит в семьи мастеров, работающих в России. Объяснение визита лаконичное: «Я ведь и сам плотник». Среди тех, кого царь навестил, — вдова плотника, которой после смерти мужа в России Петр послал пятьсот флоринов. Вдова поведала, что часто молилась, чтобы Бог дал ей случай поблагодарить за этот щедрый дар московского царя. Петр растроган. Нам же остается удивляться тому, каким разным бывал царь. Вот он, скорбящий, приказывает послать деньги не известной ему вдове голландского плотника. И он же, как заправский заплечных дел мастер, пытающий Цыклера со товарищами. И еще одно невольное сравнение: чувствуется, что ему много легче находиться в компании простых мастеровых и торговцев, чем в аристократическом обществе. В сравнении со званым обедом с курфюрстинами в Германии он в Саардаме совершенно другой — не скован, весел и общителен. Но из этого вовсе не следует, что царь прост. Он прост в обращении. Как ни странно, свободная манера поведения Петра — обратная сторона российского авторитаризма. Ни один европейский монарх, включая Людовика XIV, не мог позволить себе столь открыто игнорировать церемониал и мнение высшего света. Петр мог.
Инкогнито Петра не долго оставалось тайной. Скоро не только в Саардаме — во всей Голландии заговорили о плотнике Петре Михайлове, который на самом деле был царем далекой и таинственной Московии. Для гостя настали нелегкие времена. Магистрат и купцы всячески досаждали царю своим вниманием. Петр и его спутники заявляли, что они — не знатные персоны, простые «государевы холопы». Но по улице уже нельзя было пройти спокойно — толпа зевак тотчас увязывалась за царем. Однажды назойливые преследователи настолько допекли Петра, что он наградил одного чрезмерно настырного зрителя тумаком. Голландцы пришли в восторг: «Браво! Марсье, тебя посвятили в рыцари!» В другой раз мальчишки забросали царя сливами, так что тот принужден был спасаться в трактире «Три лебедя». Пришлось обращаться за помощью к бургомистру города, который издал престранное распоряжение: «Прибывшим в Заандам знатным господам, кои хотят остаться неизвестными, не делать никаких оскорблений». В конце концов Петр принужден был спасаться от чрезмерно любопытствующих голландцев в… Амстердаме. Мечта о нескольких неделях спокойной работы на саардармских верфях лопнула как мыльный пузырь!
Свое обучение Петр продолжает уже в Амстердаме, на островке Остенбюрхе, в западной части Амстердамского порта, где находилась центральная верфь Ост-Индской компании. В отличие от саардамских верфей здесь строились действительно первоклассные суда. Верфь имела три эллинга, парусную мастерскую и лейнбан — дорожку для свивания каната в пятьсот метров длиной. Царю предоставлялась возможность познакомиться с самыми передовыми достижениями в области кораблестроения в Соединенных провинциях.
Любезность Совета директоров компании не была случайной. Россия являлась слишком важным рынком для голландских купцов. Петр стоил того, чтобы за ним ухаживать. Компания постановила пригласить высокого гостя на верфи с обязательством огородить «инкогнито» от назойливых посетителей. Кроме того, чтобы Петр мог досконально ознакомиться с кораблестроением, решено было заложить новый фрегат с длиной киля в сто или даже сто тридцать футов. Царь пришел в восторг. Все волонтеры были разосланы овладевать морскими ремеслами. Сам же Петр стал учеником у корабельного мастера Геррита Клааса Пооля.
Каждое утро Петр появлялся на верфях, как обыкновенный мастеровой, с инструментами в руках. Обращение к царю было самое простое: «плотник Питер» или «мастер Питер». Петр даже пищу готовил себе сам, отказавшись от слуг. Конечно, это удивительное трудолюбие московского государя шло во многом от его натуры — он просто не мог сидеть без дела. Однако это было, несомненно, одухотворенное чувство. Интересно письмо, написанное Петром в эти месяцы патриарху Андриану.
Оно — о чувстве долга в петровском понимании. Царь писал, что трудится на верфи не по принуждению, «но доброго ради приобретения морского пути, дабы, искусясь совершенно, могли возвратись против врагов имени Иисуса Христа победителями и христиан тамо будущих освободителями благодатиею Его быть, чего до последнего издыхания желать не престану». Здесь невольно возникает параллель с Алексеем Михайловичем. Христосуясь с греческими купцами на Пасху 1650 года, царь обещал, если то будет угодно Богу, освободить от неволи единоверцев. Для этого он готов был принести в жертву войско, казну и даже кровь свою. Но вот сходство и разница лиц и эпох: оба готовы отдать жизни, но Петр еще и трудился на верфи в далекой Голландии, чтобы, «искусясь», побороть неприятеля.
В эти месяцы царь делил свое время между верфью и Амстердамом. В Амстердаме, одном из богатейших городов мира, было на что посмотреть. Только кунсткамер здесь было более 40. Царь посещал мануфактуры, заглядывал в мастерские, ботанические сады и лаборатории. Необычайно широк был круг его общения: военные инженеры, архитекторы, изобретатели, художники. Побывал царь у Левенгука, изобретателя микроскопа, беседа с которым затянулась на два часа. Не забыты были амстердамский Ботанический сад с «врачебным градским огородом» и Ост-Индский двор с «пряными зельями» и коллекциями китайского и ост-индского оружия, картин и карт. У профессора Рюйша царь познакомился с анатомической коллекцией. Увиденное так увлекло Петра, что он принялся за изучение анатомии. Разумеется, полученные им знания были поверхностными, и нужна была немалая доля самоуверенности, помноженная на безответственный оптимизм, чтобы возомнить себя знающим специалистом. Тем не менее царь очень скоро стал считать себя таковым и принялся практиковаться во врачевании, диапазон которого простирался от хирургии до стоматологии.
Именно после Великого посольства у Петра появилась привычка, вызывающая приступы паники у окружающих. Царь стал повсюду возить с собой готовальню и ящик с хирургическими инструментами. Первая нужна была ему для всевозможных измерений и не представляла угрозы для подданных, разве кто по неразумению попадал под руку легкого на расправу царя с… готовальней. Зато хирургический ящик в некоторых случаях таил смертельную опасность. Стоило кому-то по неосторожности сообщить царю о своем недуге, как Петр ненавязчиво предлагал свои услуги, от которых трудно было отказаться. Особенно державному врачевателю нравилось рвать зубы. Петр коллекционировал их, как удачливые охотники — рога подстреленных оленей, держал в специальном мешочке и часто хвастался. Справедливости ради надо признать, что, имея твердую руку, царь выдирал зуб не без шика. Хуже обстояли дела с хирургическими операциями. Дело, однако, не в сомнительных знаниях царя. Правы те исследователи, которые, отказавшись от воспевания необычайных дарований схватывающего все на лету государя (раз — и хирург!) или, напротив, от иронии по поводу смертельной опасности, исходящей от врача-самоучки, обратили внимание на другое: дело не в ремесленнике Петре, а в Петре — государе, осознавшем жизненную необходимость всех этих ремесел и наук для страны. Он уже не ограничивается подобно своим предшественникам одним только приглашением специалистов в Россию. Речь идет о переносе целых отраслей знаний и технологий, создании своих школ и «выращивании» своих специалистов. Прежде главное — воспользоваться чужими знаниями и умениями. Теперь — овладеть ими.