Страница 20 из 90
Кожуховские баталии стали генеральной репетицией перед куда более серьезной премьерой — штурмом Азова. «Шутили под Кожуховом, а теперь под Азов играть едем», — в обычной для себя манере говорить о серьезном несерьезно прокомментировал связь между маневрами и предстоящим походом Петр. Возможно, с надеждой, что войска заберутся на стены Азова стой же легкостью, с какой влезали навалы «потешных» укреплений. Но не сбылось. В 1695 году царю пришлось испытать большое разочарование, тем более чувствительное, что еще совсем недавно он насмехался над «большим воеводой» Василием Голицыным за куда меньшую неудачу.
Азов, точно наглухо вбитая в узкое горлышко бутылки пробка, накрепко закупоривал Азовское море. После знаменитого «азовского сидения», когда донские казаки выбили турок из крепости и просидели в ней пять лет, отбиваясь от громадных орд султана, турки всерьез занялись укреплением стен и башен города. В дополнение они возвели на берегах Дона две каланчи, перегородившие реку цепями. Нельзя сказать, чтобы путь казаков в Азовское и Черное море был полностью перекрыт. Дончаки правдами и неправдами прорывались на большую воду. Но потери возросли многократно. Конечно, это был удар по Донскому войску, для которого военная добыча являлась важной статьей дохода. Поневоле пришлось искать новые направления для грабительских экспедиций — «походов за зипунами». Мудрствовать долго не приходилось. Вспомнили про Каспий с богатыми персидскими городами. Но Каспий — это еще и Волга с купеческими, боярскими, патриаршими и даже царскими насадами — кораблями, полными всевозможного добра. Как тут удержаться, не погулять и не пограбить? Начали с малого — принялись разбивать торговые караваны посреди реки, кончили большим — «тряхнули» всем царством, да так, что набатный всполох разинской вольницы прокатился от низовьев Волги почти до ее истоков. Вот и получалось, что между крепостью Азов и движением Разина, пускай не прямо, пускай косвенно, существовала связь: замысловатыми тропинками одна история привела к истории другой.
Разумеется, Петр об этом не задумывался. Им двигали совсем иные мотивы. Азов — это возможность ограничить, урезать могущество Турции в Причерноморье. Правда, с этим можно было и поспорить. Не лучше ли было идти прежним путем, поражая Крым, противника, куда более опасного, нежели азовский паша? Но здесь к государственным соображениям Петр прибавил личные, которые в силу того, что Петр — царь, естественно, тут же превратились в государственные! «Шкипер не пойдет в степной поход», — так определил психологию выбирающего Петра С. М. Соловьев. И в самом деле, после Плещеева озера и Белого моря идти выгоревшей степью к Перекопу, по следам незадачливого Василия Голицына у Петра не было никакого желания. Было другое намерение: спуститься водою к устью Днепра и Дона, взять здешние, затворявшие выход к морю крепости, и, таким образом, прорваться на морские просторы.
К походу — все равно, в какую сторону — подталкивали и союзники. Они были чрезвычайно недовольны бездействием царя Петра. Ведь после второго Крымского похода военные столкновения на севере приобрели локальный характер и мало влияли на ход войны в Европе. Польский король Ян Собеский грозил сепаратным миром, заключенным помимо Москвы, ведь Москва самоустранилась от общей борьбы!
Петр был совсем не против того, чтобы испытать себя и свое войско. В конце концов, разве не для войны он сжег в «потехах» столько пороху? Пора было показать себя.
Первым в поход выступил воевода Борис Петрович Шереметев. Его армия двигалась к устью Днепра, во-первых, для того, чтобы усыпить бдительность азовского гарнизона, во-вторых, чтобы связать крымские орды. Из-за полков Шереметева крымский хан не мог помочь ни Азову, где наносился главный удар, ни султану, воюющему на Балканах против австрийцев.
К осаде Азова приступили в июне 1695 года. С самого начала все пошло вкривь и вкось. Все трое командующих — Гордон, Головин и Лефорт — действовали разрозненно. Виноват в этом Петр. Он не стал назначать главнокомандующего, понадеявшись на то, что все решения удастся принять и выполнить совместно. Это оказалось роковой ошибкой. Генералы, надеясь опередить друг друга, действовали на свой страх и риск. Все приступы отражались азовским гарнизоном. Но не столько благодаря мужеству защищавшихся, сколько из-за несогласованности в действиях русских. Случалось так, что одни шли на приступ, тогда как другие уже пятились назад.
Не удалось добиться и полной блокады Азова. Бреши были солидные, особенно со стороны Дона. Турки беспрепятственно поднимались на судах вверх по реке и подвозили осажденным свежее подкрепление и припасы. Такая картина Петру была особенно тягостна. Нужны были корабли.
Патрик Гордон настаивал на правильной осаде. Петр, умом понимавший правоту старого генерала, сгорал от нетерпения. Хотелось победы без томления в долгой осаде. Лефорт и Головин, завидовавшие авторитетному Гордону, уговаривали царя: к чему тратить силы на строительство траншей, если можно решить дело молодецкой атакой? 15 августа пошли на штурм и… захлебнулись собственной кровью, пока бежали по открытому пространству к азовским рвам. Гордон оставил в своем дневнике укоризненную запись об этом дне: «Вот итог этого несвоевременного и поспешного предприятия. В четырех полках убиты полторы тысячи человек, не считая офицеров. Около 9 часов Его Величество послал за мной и за другими офицерами. Кругом были одни сердитые взгляды и унылые физиономии».
Так в бесполезном топтании под Азовом пролетело лето. Ощутимым единственным успехом стало взятие каланчей. Удача Петру запомнилась: позднее, выстраивая свой послужной список, он сделает их чуть ли не «географической точкой» начала своей службы. В материалах к «Гистории Свейской войны» он собственноручно напишет: «…Начал служить с первого Азовского походу бомбардиром, когда каланчи взяты».
Осада подошла к концу осенью. Съестные припасы кончились, зарядили такие дожди, что нельзя было разжечь огонь. Ненастье и болезни заставили покинуть окопы. Возвращение стало настоящей катастрофой. Обессиленные люди умирали прямо в степи. «По дороге я видел, какие большие потери понесла армия во время своего марша… — писал один из иностранцев, свидетель отступления. — Нельзя было без слез видеть, как по всей степи на протяжении 800 верст лежали трупы людей и лошадей, наполовину объеденные волками».
«Игра» с Азовом получилась бесславной. Петр, правда, попытался обмануть и обмануться: войска вошли в Москву с триумфом, ведя с собой… одного турка. Такое окончание кампании должно было навсегда покрыть царя позором. Но этого не случилось! Причиной тому сам царь. После первого Азова в нем впервые во всей полноте проявилась та черта характера, которая, собственно, сделала Петра — ПЕТРОМ. Оказалось, чтобы стать Великим, Петру надо было споткнуться! Парадоксально, но у него получалось все наоборот: чем хуже, тем лучше. Неудачи — и тогда, и после — только подстегивали царя. В нем пробуждались железная воля и неиссякаемая, все преодолевающая энергия. Поражение оказывалось стартовой площадкой будущего успеха. Но между поражением и успехом не пустота — огромный, непосильный, подъяремный труд десятков тысяч людей.
Следовало найти главные причины «азовского невзятия» и устранить их. Ими были признаны: отсутствие флота, необходимого для блокады крепости; отсутствие единоначалия; недостатки подготовки войск, особенно инженерной; пробелы в снабжении. Решено было на следующий год вновь подступаться к Азову под началом одного командующего, генералиссимуса Шеина, с подготовленной армией и отстроенными кораблями.
Шеин, поднаторевший преимущественно в битвах с «Ивашкой Хмельницким», был командующий номинальный. Но к нему уже привыкли все генералы, включая Гордона, и, значит, больших обид не будет. К тому же все знали, что реальная власть у бомбардира Петра Михайлова. Отчасти так было и во время первого похода на Азов. Но Петр образца 1696 года сильно отличался от Петра 1695 года. Он стал обладателем бесценного опыта битого, который, как известно, чрезвычайно способствует просветлению головы.