Страница 54 из 71
Я пригласил тебя, капитан, в Можжевеловый овраг не только ради «охоты на акул». Как ты теперь знаешь, этим мы могли бы заняться и где-то еще. Но берег Волги около горы Сырт и сама эта возвышенность — единственное место в Саратовской области, где можно видеть на поверхности земли «документы» всех веков, составляющих вторую половину мелового периода. И вот сейчас, стоит нам только поднять голову, как над «черным многоточием» фосфоритового слоя мы увидим мощную белую толщу, «написанную» уже в туроне, сменившем сеноман.
Почти 50 миллионов лет — всю первую половину мелового периода — шаг за шагом моря двигались на сушу, расширяя свои владения. Иногда они останавливались, даже немного отходили, словно для разбега, но затем снова шли вперед. И вот в восьмом веке мелового периода в соленых водах, разлившихся по континентам, вдруг в несметных количествах стали размножаться кокколитофоры — крохотные водоросли с кальцитовыми скелетиками. Остатки этих существ, вместе с небольшой примесью раковинок одноклеточных животных — фораминифер, накапливаясь в виде ила на дне, положили начало слоям горной породы, именем которой был назван целый период в истории планеты, связанный с небывалым нашествием морей.
Мел знаком нам с детства. Казалось бы, какие тайны могут храниться в белом кусочке, которым можно только писать или рисовать? Ведь если он состоит из скелетиков и раковинок, то именно они, размазываясь, скажем, по черной школьной доске, и оставляют белый след?
Все так… Однако известняк из отложений, допустим, Московского моря, если ты не забыл, тоже сложен в основном из остатков крохотных морских водорослей и животных. Но им ничего не напишешь, только доску исцарапаешь, так как он очень жесткий. А почему?..
Не морщь лоб, капитан! Я не требую от тебя ответа. Над этим вопросом десятки ученых ломали голову более ста лет. И только совсем недавно, когда были применены новейшие электронные микроскопы и тончайшие методы химического анализа, завесу тайны удалось несколько приоткрыть.
Оказалось, что микроскопические существа, заполонившие воды Московского моря в карбоне, имели скелетики и раковинки из арагонита, который по составу был таким же, как и кальцит, а по строению немного отличался. Падая на дно, частички арагонита превращались в кальцит и при этом сцеплялись друг с другом, образуя впоследствии прочный, жесткий известняк. А у тех водорослей и микроскопических животных, что расплодились в водах меловых морей, остовы и «защитные доспехи» сразу были из кальцита, и ил, слагавшийся из них, а затем превращавшийся в горную породу, перестройкам не подвергался, частички его не сцеплялись, а потому они и сейчас легко отделяются друг от друга, сообщая мелу мягкость и способность оставлять след на школьной доске.
Во многом продолжают оставаться загадкой и моря, в которых рождался мел. Долгое время ученые считали их очень глубокими, так как современные меловые илы отлагаются только в океанах, в нескольких километрах от поверхности воды. Однако это представление никак не вязалось с характером окаменелостей, встречавшихся в слоях мела. Эти остатки принадлежали животным, обитавшим на мелководьях. Да и потом, едва ли очень глубокими могли быть моря, разливавшиеся по континентам. Сейчас большинство исследователей склонно думать, что меловые илы могли осаждаться и там, где слой воды не превышал 50— 100 метров.
До сих пор не ясно до конца и то, какими были берега у многих меловых морей, сухими или, наоборот, — очень влажными. Загадкой является и то, почему именно в восьмом веке стали так бурно размножаться микроскопические водоросли — кокколитофоры? Было это связано только с увеличением площади морей, с их, скажем, температурой или это следствие бурных извержений вулканов в середине мелового периода? Ведь выбросив в атмосферу массы углекислоты, «огнедышащие горы» могли существенно расширить «пищевую базу» растений, вызвав резкое увеличение их численности, в том числе и в водах морей.
В общем, мел, оказывается, совсем не прост!..
Ну, хорошо… Теперь найдем в белой туронской толще промытый водой отвершек и начнем подниматься по нему, присматриваясь к кускам породы… Одни слои кажутся совсем безжизненными. В других окаменелостей много, но все они очень однообразны и видом своим напоминают обломки каких-то белесых костей… Но — кости ли это? Приглядись… Загадочные обломки сложены множеством плотно прижатых друг к другу призмочек кальцита. В костях животных такого не увидишь. И по форме обломки иные. Вот явно часть створки какой-то огромной раковины, вот кусок ее макушки, вот обломок, бывший когда-то замком, устройством створки. На нем — ряд углублений, ступы другой половинки раковины.
Перед нами остатки «защитных доспехов» крупных двустворчаток, из всех когда-либо обитавших в наших краях. Диаметр их раковин иногда достигал полутора метров! А толщина створок, судя по обломкам, трех сантиметров! Имя этих огромных моллюсков — «Иноцерамус ламарки Паркинсон», что в переводе значит «подобные черепичной крыше, названные в честь французского естествоиспытателя Ламарка, впервые описанные английским палеонтологом Паркинсоном». Они — представители многочисленного рода, включающего в себя более 700 различных видов, большинство из которых обитало в морях во второй половине мелового периода. И наконец, это остатки главных «маяков» Туронского моря!..
Гигантские размеры иноцерамусов, или иноцерамов, — не прихоть природы. Они давали возможность этим моллюскам безбедно жить на дне Туронского моря в условиях, очень похожих на те, что были в Московском бассейне карбона; тут тоже постоянно случались «известкопады», грунт состоял из топкого ила, а при малейшем движении воды поднимались облака известковой мути. В такой обстановке большая раковина — это не только гарантия, что моллюска не засыплет вдруг частичками кальцита, но и возможность забирать воду из слоев, что повыше, а стало быть, и почище. Однако у иноцерамусов раковина не просто стояла торчком, а располагалась под некоторым углом к дну, при котором большая и выпуклая створка надежно прикрывала вход в «дом». Кстати, наклонное положение давало возможность еще и опираться на очень небольшой участок грунта. И это тоже было очень важно.
Судя по «перекошенной» форме раковины, иноцерамусы жили на дне, прикрепившись к чему-нибудь надежному с помощью роговых нитей — бисуса. Этим «чем-то» могли быть участки уплотненного ила, обломки чьих-то раковин, скелетов, лежащие на дне конкреции. Ясно, что желающих жить на таких местах было предостаточно. И «наклонная поза» позволяла моллюскам предельно плотно заселять удобные клочки поверхности грунта.
Почему в слоях мела попадаются только обломки створок иноцерамусов и совсем нет целых? Нередко приходится слышать мнение, что раковины этих моллюсков были хрупкими. В это как-то не очень верится. Едва ли природа в таких массовых количествах выпускала когда-то «брак». Ясно, что при жизни иноцерамусов их раковины не должны были ломаться. Другое дело, что после смерти «владельцев» их «постройки» могли терять прочность, поскольку разрушались какие-то слои створок, скажем, перламутровый, конхиолиновый. И вот тогда, при размывах осадка на дне моря, а они наверняка случались, раковины могли ломаться.
Есть в белой толще остатки и других живых существ. Похожие на небольшие веретена ростры белемнитов актинокамаксов интермедия, раковины двустворчаток-спонцилюсов («позвонков»), грифей никитини… Если задержаться у меловых слоев подольше, то в них можно найти и еще кое-какие окаменелости…
Туронское море, придя на место своего предшественника, размыло часть песчаных «страниц», написанных в Сеноманском бассейне, добавило в фосфоритовый слой черных желваков, акульих зубов, раковин и окаменевших костей ящеров, а поверх этой «коллекции» стало отлагать светлые меловые илы. На западе нашей области они были с примесью песка и глины, поступавших с полузатопленного Воронежского острова. На востоке — с глиной, принесенной водой с какой-то недалекой суши. в конце века Туронский бассейн стал мелеть. Его дно основательно поднялось на западе и севере области, а в центре образовался даже обширный остров. В результате во всех этих местах о первом, по-настоящему «меловом» море можно теперь узнать только по белым галькам, темным фосфоритовым желвакам, характерным зубам акул и по многочисленным обломкам раковин крупных иноцерамов, уцелевшим при размывах.