Страница 69 из 91
Один из последних романов «артурианы», «Смерть Артура» не стала произведением эпигонским. Этим, конечно, а не только сюжетом, объясняется исключительная популярность книги на протяжении всего средневековья. Впервые напечатан роман был уже в 1488 г.
Если «Смерть Артура» сохранилась почти в 50 списках, что говорит о популярности произведения, то еще более популярен был прозаический «Роман о Тристане» (до нас дошло более 75 его рукописей), о котором мы уже кратко говорили в предыдущих главах.
Прозаический «Роман о Тристане» [154] сохраняет основные мотивы романов стихотворных, такие, как печальная история родителей героя, битва юноши с ирландцем Морхольтом, узнавание юного рыцаря по осколку меча, любовный напиток, «Божий суд» и многие другие. Но появляется огромное число новых эпизодов и новых персонажей, разрушающих лаконичную экспрессию первоначального сюжета. Отныне легенда прочно связывается с артуровским циклом, а протагонисты последнего — Ланселот, Говен, Персеваль — становятся ведущими персонажами прозаического романа. Об их авантюрах рассказывается подробно и заинтересованно. Приключения же нашего героя получают теперь иную мотивировку. Из любовника, всецело поглощенного своим чувством, Тристан превращается в обыкновенного странствующего рыцаря, бездумного искателя приключений. Циклизирующие тенденции сказались и в появлении подробной генеалогии героя, предки которого, якобы, восходят к самому Иосифу Аримафейскому. Изменился и мотив трагического рождения Тристана. Отец его Мелиадук (а не Ривален) теперь не погибает, он просто исчезает на некоторое время. Потом же он снова женится, и это дает возможность автору рассказать о преступном коварстве мачехи, задумавшей извести ненавистного пасынка.
Герой в прозаическом романе не оказывается таким убежденным однолюбцем, как это было в стихотворных версиях. Уже в одиннадцать лет ему случилось иметь любовную интрижку с одной молодой принцессой. Да и позже Тристан оказывается втянутым в разные любовные авантюры. Интересно отметить, что в прозаическом романе появляется новое объяснение увлечению героя ирландской принцессой. Первоначально он к ней довольно равнодушен. Но он проникается к Изольде глубокой страстью после того, как замечает, что ею увлечен сарацинский рыцарь Паламед. Этот персонаж, вечный неудачливый соперник Тристана, остается тем не менее верным другом героя. В прозаическом романе Паламеду отведено заметное место, и он обрисован с нескрываемой симпатией. Он исключительно благороден и учтив, великодушен и справедлив, в чем он намного превосходит своего более счастливого соперника. Паламед имеет б романе и свои собственные «авантюры»; это позволило позже выделить их в самостоятельный «Роман о Паламеде», сложившийся в XIV в.
Как уже говорилось в предшествующих главах, наиболее существенно изменился характер короля Марка. Показательно, что возвращение Изольды к мужу после жизни в лесу с любимым продиктовано в прозаическом романе не раскаянием, не увещеваниями отшельника Огрина, не чувством усталости. Вовсе нет. Просто Марк силой уводит молодую женщину, в то время, как ее возлюбленный охотится в отдаленном уголке леса. Отрицательные душевные качества Марка освобождали героя от каких-либо обязательств по отношению к нему. Но тем самым и снижался трагизм положения юноши: в его душе уже не было столкновения двух побуждений — привязанности к королю Марку и любви к Изольде.
Прозаический «Роман о Тристане» не был, конечно, совершенно лишен поэтичности. В нем можно найти лирические или остро драматические пассажи. Более того, и это отличает нашу книгу от многих куртуазных повествований в прозе, прозаический текст довольно часто прерывался стихотворными вставками, как будто автор стремился таким наивным способом сделать книгу более интимной и непосредственной. Удачный в отдельных деталях, прозаический роман о Тристане разваливается как единая постройка. Поэтому в нем интересны тенденции, заявки, а не их реализация. А мимо этих своеобразных «заявок» нельзя пройти, не обратив внимания на некоторые из них.
Нельзя, например, не сказать о появлении в прозаическом романе нового персонажа, который своим скепсисом и иронией активно демифологизировал куртуазные идеалы. Это рыцарь Динадан. Как писал Ж.-Ш. Пайен, «сведя фатальную любовь к более скромным размерам любви рыцарской, «Тристан в прозе» одновременно принялся критиковать эту унаследованную у Кретьена де Труа любовную идеологию, отведя столь значительное место насмешкам Динадана над глупостью рыцарей, навлекающих на себя всяческие несчастья тем, что они ввязываются во всевозможные авантюры, желая прославиться во имя своей прекрасной возлюбленной» [155]. Т. е. перед нами не только разрушение и демифологизация основных мотивов нашей легенды и замена их новыми мифологемами (на этот раз связанными с идеалами странствующего рыцарства), но и развенчание последних.
Мы не раз уже говорили в связи с рыцарским романом в прозе о циклизирующих тенденциях, в сферу действия которых такой роман попадал. Причем перед нами довольно сложные процессы циклизации, отличные от тех, с которыми мы сталкиваемся в эпосе. В эпосе обычно происходит объединение разрозненных рассказов (поэм, песен) о каком-либо популярном герое вокруг единого сюжетного стержня. Иногда рассказы о подвигах такого героя выстраиваются в логически последовательное повествование о его жизни от рождения до героической гибели (это так называемая биографическая циклизация). Популярный герой может быть снабжен далекими предками и наделен потомками («генеалогическая» циклизация). С генеалогической циклизацией мы сталкиваемся в случае прозаического «Романа о Тристане»: о сочинении герою предков мы уже говорили; на исходе средневековья появился роман «Печальный Иссайя», где протагонистом является сын Тристана. Вообще же применительно к рыцарскому роману в прозе во всем его многообразии и объеме речь должна идти о более сложной циклизации — вокруг единого центра, когда повествование ведется уже о нескольких героях, связанных родством, дружбой, побратимством и т. д.
В более поздний период существования рыцарского романа (т. е. после XIII в.) циклизирующие тенденции вступают в свой новый этап. Это возникновение «маргинальных» произведений, вплетающих в общий корпус цикла приключения какого-нибудь второстепенного персонажа, либо втягивающих одного из основных протагонистов в новые, непредуказанные ему приключения. Для этого часто используется очень удобный композиционный ход: рыцари Круглого Стола отправляются на поиски своего внезапно исчезнувшего собрата (впрочем, с этим мы сталкивались и в стихотворном романе, например у Рауля де Уденка).
Таков, например, созданный в начале XIV в. (одна из его редакций, возможно, относится к XV в.) небольшой роман «Эрек», сюжет которого не имеет ничего общего с книгой Кретьена. Этот роман наполнен всевозможными поисками, в которых принимают участие Боор, Лионель, Морожис, Эктор и другие рыцари Круглого Стола. Но далеко не все они теперь благородны и великодушны. Нередко некоторыми из них движет чувство мести, а также зависть и тщеславие. В романе немало трагического. Так, Эрек, пойманный на слове, вынужден отрубить голову собственной сестре. После ряда поединков герой погибает от руки Говена.
Другой пример — это роман Пьера Сала «Тристан» [156], созданный уже в самом начале XVI в. И здесь почти ничего не осталось от первоначального сюжета. Отпочковавшись от гигантского корпуса «Тристана в прозе», этот роман зажил самостоятельной жизнью, предлагая свое решение основных конфликтов. Для нас в данном случае не так уж важно, что любовь Тристана и Изольды изображена в этом произведении не просто как разделенная и не знающая сомнений, но и как счастливая, а король Марк напоминает комические персонажи фаблио. Важнее, что центр тяжести сюжета был перемещен с изображения превратностей любви на описание похождений рыцаря. Эта черта — ведущая в рыцарском романе в прозе, возникшем после «Ланселота-Грааля». Как помним, там в центре книги были обычно серьезные проблемы, драматические столкновения противоположных интересов, сильные чувства. Между прочим, эта обостренная проблемность и особенно трагический колорит этого цикла, особенно его последней части («Смерть Артура»), находит отклик в ряде памятников романа в стихах (о которых речь пойдет в следующей главе). Прозаический роман, возникший как результат следующего этапа циклизации, и такой обширный, как написанный во второй половине XIII в. «Куртуазный Гирон» 17, и маленький «Эрек», и тем более «Тристан» Сала тяготеют к авантюрности нового типа, авантюрности странствующего рыцарства.