Страница 50 из 107
Через несколько дней, 16 июня, Маклаков телеграфировал:
«…Вопрос снабжения решен благоприятно, непосредственная, ближайшая опасность временно устранилась».
Хотя в дальнейшем англичане и продолжали чинить нам различные препятствия, но путем личных переговоров в Севастополе, Константинополе и Париже большинство грузов удавалось, хотя и с трудом, доставлять в Крым.
С переходом к нам новых областей необходимо было принять самые неотложные меры по установлению во вновь занятых местностях должного правопорядка. Многое было уже сделано. На местах, при командирах корпусов, имелся готовый аппарат гражданской власти; армия высоко несла знамя законности. Отдельные случаи нарушения закона войсками беспощадно карались. Военно-судные комиссии с представителями от населения зорко следили за соблюдением законности в прифронтовой полосе, однако настоятельно необходим был и ряд других мер. [257]
Одной из таких насущных мер являлось упорядочение дела контрразведочных органов (наблюдательных отделений), о чем 28 мая был отдан соответствующий приказ:
«Ввиду того, что в прошлом году в занимаемых Вооруженными Силами на Юге России местностях самочинно возникали, а иногда и организовывались комендантами городов и другими военными властями [органы] контрразведки, которые совершали массу злоупотреблений и преступлений, чем возбуждали население против чинов армии и, в частности, против законных контрразведывательных органов, приказываю:
1. Борьбу с коммунистическими организациями и большевистскими агентами, остающимися для преступной работы во вновь занимаемых нашими войсками местностях, возложить исключительно на наблюдательные пункты при штабах корпусов, дивизий и другие, организованные и подчиненные наблюдательному отделению.
2. Всякую организацию наблюдательных органов комендантами городов и вообще какими бы то ни было властями, помимо наблюдательного отделения, воспретить.
3. Виновных в неисполнении этого приказа, как организовавших или допустивших возникновение самочинных контрразведок, так и служащих в этих учреждениях подвергать ответственности по суду».
Ввиду особого характера органов контрразведки и тех тяжких обвинений, которые не без оснований возводились на контрразведывательные органы при моем предшественнике, представлялось необходимым особенно тщательное за ними наблюдение. Решено было возвратиться к существовавшему еще до мартовского переворота порядку наблюдения прокурорского надзора за производством дознаний по государственным преступлениям, [258] производимым чинами корпуса жандармов. По сношению главного военного прокурора с начальником управления юстиции были в дальнейшем выработаны правила такого надзора. Наблюдение за производством дознаний по делам и государственных преступлений было возложено (приказом от 8 июля за № 91) на чинов прокурорского надзора военного и военно-морского ведомств - в прифронтовой полосе и гражданского ведомства в тыловом районе. Лицам этим предписывалось иметь тщательное наблюдение за производством дознаний по государственным преступлениям, для чего они должны были присутствовать, по возможности, при всех важнейших следственных действиях и следить за законностью арестов и правильностью содержания арестованных. За все время трехлетней гражданской войны это был первый случай, когда дело политического розыска ставилось под контроль чинов прокуратуры…
Работа большевистских агентов в Крыму за последнее время значительно сократилась. В апреле в Симферополе была обнаружена часть членов организации коммунистов, руководимой в этот период времени присланным из Советской России «товарищем» Николаем Бабаханом{7}. Организация ставила себе целью порчу железнодорожных путей и стрелок, взрывы мостов и бронепоездов. При обыске было захвачено большое количество взрывчатых веществ. Организация эта имела связь с большевистской ячейкой, образовавшейся в 7-м запасном батальоне, расположенном в Симферополе, с автоброневым дивизионом при Ставке Главнокомандующего и с группировавшимися в горах зелеными, возглавляемыми упомянутым выше капитаном Орловым. Одновременно была разгромлена большевистская организация в городе Керчь, причем захвачены пулемет, винтовки и значительное количество пироксилина.
С наступлением весны коммунисты перенесли центр своей деятельности в леса, оставляя в городах и других населенных пунктах лишь явочные конспиративные квартиры, [259] необходимые для взаимной связи организационных ячеек между собой и с Советской Россией. Отряды зеленых состояли главным образом из всякого сброда - банд бежавших зимой из симферопольской тюрьмы и эвакуированных из Харькова арестантов-большевиков (в то время как раненые, больные, семьи служащих, ценнейшие грузы бросались за неимением свободного подвижного состава, все преступники, заполнявшие тюрьмы, бережно увозились в тыл), дезертиров и прочего преступного люда. Общая численность их к этому времени не превышала нескольких десятков человек, однако имелись сведения, что большевики, используя отсутствие действительной морской охраны берегов Крыма, приняли меры к пополнению отрядов зеленых людьми и снабжению их деньгами и оружием. Морским путем, моторными катерами из Новороссийска и Анапы, люди и оружие перевозились по ночам и, высаживаясь где-либо на пустынном берегу, уходили в горы на присоединение к зеленым…
Упорные бои в районе Мелитополя продолжались, однако противник, видимо, уже выдыхался. Конница 2-го армейского корпуса под командой генерала Шифнер-Маркевича вышла в тыл 2-й кавалерийской дивизии «товарища» Блинова. В районе Нижних Серагоз она перехватила обозы 3-й и 46-й стрелковых дивизий. Остатки этих дивизий и отдельные бригады 15-й, 29-й, 42-й и 52-й стрелковых дивизий потеряли всякую боеспособность и поспешно отходили на линию Орехов - Александровск.
Угрожаемая с тыла кавалерия «товарища» Блинова бросилась из района Ново-Троицкого на Агайман и Рубановку. Сводный корпус получил возможность выдвинуться на поддержку частей генерала Слащева…
Днем 1 июня я получил сообщение, что в Севастополе среди офицеров флота обнаружен «монархический заговор» и что значительное число офицеров арестовано. Сведения эти показались мне весьма странными. Я только что был в Севастополе, и общее настроение там не оставляло желать лучшего. Я приказал запросить подробности.
Оказалось, что накануне два каких-то мичмана явились в расположение Лейб-Казачьего полки и пытались уговаривать казаков по возвращении моем в Севастополь [260] арестовать меня, начальника штаба и некоторых других лиц, не сочувствующих, будто бы, возвращению на русский престол царя. Вместо меня, будто бы, во главе армии станет Великий Князь Николай Николаевич, а временно, до его приезда, пасынок его герцог Сергей Георгиевич Лейхтенбергский. Последний состоял ординарцем при генерале Слащеве. Та атмосфера, которая царила в штабе последнего, беспрерывный разгул и интриги не могли быть полезны юноше, и я, в бытность мою в Феодосии, решил отправить его к отчиму. Одновременно я написал Великому Князю Николаю Николаевичу, прося, в интересах молодого человека, оставить его при себе. Герцог Лейхтенбергский в самый день обнаружения заговора выехал в Константинополь. Наивные агитаторы были задержаны казаками и представлены по начальству. На первом же допросе они проговорились, назвав ряд соучастников.
Вся эта история представлялась мальчишеской выходкой. Мне было неприятно лишь то, что в ней замешан был герцог Лейхтенбергский, близкий Великому Князю Николаю Николаевичу, и упоминалось имя последнего. Я решил не давать делу дальнейшего хода и в тот же день вечером выехал в Севастополь.
Как я и ожидал, вся эта история оказалась глупым фарсом, однако за кулисами действовали большевистские агенты. В общих чертах дело представлялось следующим образом: еще зимою 1919 года среди группы молодых офицеров флота возникла мысль создать особый орден, долженствующий воспитывать среди офицерства высокие понятия о чести, воинском долге, традиции старых Императорских армии и флота, забытые в разрухе смутного времени. О существовании этого ордена я знал и даже видел его устав. Он ничего предосудительного в себе не заключал.