Страница 12 из 65
После ужина к Фролу подошел Ваганов.
— Слышал? Завтра мы поедем на работы.
— Ну и что, — не поднимая головы отозвался Фролов. Он вновь учился подшивать подворотничок. Но узенькая беленькая полоска ситца все время переворачивалась, выскальзывала. Как будто специально эти подворотнички придуманы, чтобы мучиться с ними. И как их можно подшивать за две минуты? Да врут небось сержанты. А черт, и иголка какая-то маленькая, неудобная…
— У-у, зараза, — простонал Фрол, вытаскивая из-под куртки палец. Возле ногтя выступила бусинка крови. Послюнив свой перст, он вновь взглянул на друга:
— Ну, так что из этого?
— Как что? Ты мерзнуть хочешь?
— На морозе целый день оно, конечно, неприятно. Но посмотри, как они одеваются — штаны ватные, куртки теплые. Не бойся!
— Ты что, серьезно? Не собираюсь я работать. Пусть другие пашут, а я служить приехал.
— … и лопатой надо кому-то махать.
— Давай, давай. Сначала лопату доверят. Освоишь этот механизм, сдашь на классность, допустят и к более сложному агрегату, к граблям, например. Кстати, ты знаешь, сколько зубов у граблей? Не знаешь? Ну вот, значит, рано тебя допускать к этому виду малой механизации. Изучишь, тогда и работай.
— Хорош трепаться-то, — недовольно проговорил Фрол, очередной раз вогнав в палец иголку. — Что предлагаешь?
— Заболеть.
— Это мне заболеть? Да кто поверит?
— А что? Ты сегодня бегал на зарядке в тесных сапогах? Бегал. Значит, ногу натер. Вот и освобождение.
— А если проверят?
— Никто проверять не будет.
— Ты так уверенно говоришь, словно армейский «дед»…
— Побольше читай. В книгах все написано. А про потертость мне один парень сказал. Он сам таким образом заработал освобождение. Вон видишь, в валенках ходит? Это он. Прыщик растер и сказал, что сапогом. Его в санчасть, а там освобождение на трое суток. Ты не бойся, там всем дают на трое суток. Ни меньше, ни больше. Главное, к врачу попасть и больную рожу скорчить. У тебя это класс получается…
— Ладно. Подумать надо.
— Да что тут думать?
— Я же сказал — подумать надо. Вон, строятся уже все на вечернюю поверку, а я так и не подшился.
— Ничего, — успокоил друга Ваганов. — После отбоя подошьешься.
— После отбоя нельзя. Сержанты не разрешают. Ладно. Подошьюсь как-нибудь.
Ничто не предвещало беды. Старшина Мишин, зачитав список роты, отметил, кого нет в строю, объявил наряд на завтра и отошел к дежурному по роте. Замкомвзвод Дронов объяснял еще раз как надо складывать, «конвертиком», хэбэ на табурете, чтобы получалось «однообразно»…
Фрол мечтал побыстрее забраться под одеяло и притаиться так на полчаса. А потом, когда все уснут, встать и подшить подворотничок…
К середине строя вышел Мишин, как бы невзначай посмотрел на свои электронные, с музыкой, часы и тихо так, совсем непривычно, проговорил:
— Отбой!
Строй мгновенно рассыпался. Каждый бросился к своей койке, на ходу стягивая обмундирование. Один Фрол недоуменно смотрел. Все это ему почему-то напоминало картину «Последний день Помпеи», которую он сегодня видел в журнале «Огонек».
— Что стоишь, пень? — услышал он голос старшины. — Отбой! Время идет!
Этот рев вывел курсанта из оцепенения, и он рванулся к своей кровати. Помчался, если можно так сказать о парне весом в сто кэгэ, неуклюже переставлявшем свои ноги-тумбы. Врезавшись в кучу курсантов, толпившихся в узком проходе, он мощным тараном пробил себе путь, переворачивая на ходу людей и табуретки. Поднявшийся грохот и возмущенные вопли сослуживцев, попавших под руку Фролу, потонули в старшинском реве «Сми-и-р-р-р-на-а-а!». Стоп-кадр. Театральная немая сцена. Кто-то застыл на одной ноге, как журавль, не успев снять штаны, некто, снимая куртку через голову, не успел снять ее и теперь стоял без штанов, с поднятыми руками и курткой на голове. Другой топтался в полуснятом сапоге. Проворнее всех оказался Ваганов. Он уже лежал в постели полностью раздетый, даже белье успел снять. Только почему-то шапку на голове оставил. И теперь эта ушастая, лысая голова радостно улыбалась Фролову из-под одеяла. «Во, падло, — беззлобно думал Фрол. — И как он все успевает?»
Старшина объявил: время кончилось, никто, кроме Ваганова, не уложился в сорок пять секунд, всем одеться. Будем тренироваться снова.
Фролу нечего было одевать, потому что он ничего не успел снять. Зато Ваганову пришлось туго. На белье не оказалось ни одной пуговицы, — это, раздеваясь, он перестарался. Пришлось кальсоны пристегнуть к брюкам.
Строй вновь выравнялся и замер в ожидании очередной команды. На этот раз она прозвучала громогласно. Фрола пропустили вперед, и он, все равно зацепив два табурета, подскочил к кровати.
Ваганов уже крутился на койке, пытаясь снять куртку… «Во дает! — думал Фрол, стягивая с ляжек брюки. — Мне бы так…»
Но «так» ему не удалось ни в этот, ни на следующий раз. И только после пятнадцатой попытки, упав в изнеможении на кровать и укрывшись одеялом, он с блаженством вытянул ноги, ощущая разгоряченным, вспотевшим телом прохладу чистых простыней. Но тренировка не закончилась. Старшина как попугай повторял одно и то же: «Отбой!», «Смирно!», «Одеваться!», «Строиться!».
Теперь все бегали и прыгали из-за одного ломко-долговязого курсанта, который был за столом у Фролова раздатчиком. Ему никак не удавалось быстро снять куртку и сразу же остаться без сапог и брюк. Фролу этот финт тоже сначала не удавался. Но Ваганов подсказал: брюки надо застегивать на один крючок, а сапоги обувать без портянок, заранее спрятав их под матрац. Но и эта рационализация стала безотказно действовать лишь тогда, когда Фрол начал выделывать невероятные коленца одновременно руками, ногами, туловищем и головой, стараясь выпрыгнуть из формы.
Получалось почти так, как он танцевал еще недавно брейк на танцплощадке, только еще быстрее.
Долговязый, похоже, не только не занимался спортом, но даже не ходил на танцплощадку. Над тетрадками и книжками пыхтел, думал Фрол, оценивающе осматривая прозрачную фигуру курсанта. Эти затянувшиеся прыжки и дикие танцы ему уже порядком надоели. Между тем время близилось к полуночи. Черт возьми! И все из-за этого сморчка, из-за этого слизняка. В душе Фрола вскипала злоба на непутевого курсанта, на упрямого старшину, на странно тупые армейские порядки. Но старшина был представителем власти, а с властью не спорят, да и командир всегда прав. Армейские законы ему все равно не переделать. Оставался долговязый. Он рядом. Вот он, в строю. Уж его-то Фрол в покое не оставит. Выучит, как надо и одеваться и раздеваться, чтобы другие из-за него не страдали. Так думал он, совсем забыв, что пять минут назад вся рота прыгала, бегала и из-за него, Фрола, из-за его неловкости. Но сейчас старшина ругал только долговязого, значит, он и только он во всем виноват. Наконец долгожданный отдых был получен.
— Слышь, Серый, — позвал Фрол Ваганова.
— Ну? — недовольно отозвался тот.
— Этого долговязого надо будет завтра проучить.
— Угу. А как?
— Обычно. По-мужски.
— А не рассыпется?
— Ничего, переживет.
— Эй, слышь, — позвал Фрол соседа по койке. В ответ была тишина. — Слышь, длинный, — и Фрол толкнул того в спину.
— Ты чего толкаешься, — поднимаясь с пола, проговорил долговязый.
— Как твоя фамилия? — ласково поинтересовался Фрол.
— Шелудько. Что, для этого толкаться надо было?
— Так вот, Шелудько, завтра будем тебя учить выполнять команды «Отбой!» и «Подъем!». Понял?
— Учитель нашелся. Сам как валенок.
— Ну ты!
— Что за разговоры? Кто там спать не желает? — услышали они голос старшины и притихли. — Проследи здесь, чтобы было тихо и никто не вставал, — дал он указание дежурному по роте и направился в каптерку.
На столе, накрытом простыней, исходил паром электрочайник. Сержанты, тоже в белом (все были в белье), расположились вокруг. Возле чайника лежала надорванная пачка рафинада, горка печенья и банка сгущенного молока. Напротив каждого командира — казенная фарфоровая чашка из столовой.