Страница 36 из 79
Он вернулся в корчму ночью – по пути опять подходил к церкви Фрола и Лавра, украдкой молился, спрашивая у Господа совета. А может, рассказать все о Таштетле владыке белых? О том, что страшные ацтекские боги давно жаждут их сердец и, похоже, скоро дождутся – не зря же Таштетль и толстый Аканак так настойчиво собирают сведения о Ново-Михайловском. Того же они требуют и от него, Тламака! И торопят – быстрее, быстрее. Иначе… Иначе – его ждет пирамида с храмом Уицилапочтли на плоской вершине. И жертвенный обсидиановый нож в кровавой руке жреца! Тламак не хотел такой смерти, вполне обычной и даже почетной для ацтеков и подвластных им племен. Ацтеки верили – без человеческой крови остановится бег солнца, и все живое на земле погибнет, погрузившись в пучину мрака. Верили. Но он-то, Тламак, знал, что это не так! Что почитаемые его племенем боги – Уицилапочтли, Кецалькоатль, Тескатлипок – вовсе не боги, а мерзкие языческие демоны, что на самом деле мир устроен гораздо добрее и лучше, чем рассказывают жрецы, что… Нет, вряд ли его поволокут на жертвенный камень – слишком много чести. Просто сдернут кожу да кинут священным змеям шевелящийся кусок красного живого мяса. Бррр… От подобной перспективы Тламак передернул плечами и снова подумал: а смог бы он совершить подобный подвиг за православную веру? Покачал головой, усмехнулся. Нет, вряд ли. Нечего и думать. Слишком слаб он, слаб и труслив. И слишком боится боли.
– А что, Гриша, работать, я смотрю, ты совсем разучился? – Олег Иваныч строго взглянул на старшего дьяка. – Уличные грабежи – почитай каждый день, да некоторые – со смертоубийством! Ух, силы небесные!
Старший дьяк Григорий молчал – а что ответишь-то? Сам знал: запустил оперативную обстановку, со статистикой полный беспредел – число грабежей увеличилось в несколько раз по сравнению с весной – если верить записям в писцовых книгах. Олег Иваныч, похоже, верил. Да и попробуй, не поверь тут, когда… Да еще и со смертельным исходом!
– Глянь-ка, Григорий! – Адмирал-воевода потряс пачкой листков, густо исписанных красными чернилами. – Думаешь, что это?
– Тут и думать нечего, – покраснел Гриша. – Челобитные.
– То-то и оно, что челобитные, – усмехнулся Олег Иваныч. – И, заметь, все не от наших, вновь прибывших, а от местных, кто и раньше тут жил. Тати, пишут, бывали и раньше, но нынче уж от них совсем спасу нет! Нынче – это с нашего появления. О чем это говорит?
– Из наших кто-то крысятничает, – тихо произнес Гриша. Он как будто стал ниже ростом – дружба дружбой, а за работу адмирал-воевода строго спрашивал. – Думаю привлечь к раскрытию лучшие силы…
– Чего? – Олег Иваныч скептически усмехнулся. – А они у нас есть, эти лучшие силы? Кроме этого, ну, того, что в церковном хоре поет у отца Меркуша… как его?
– Николай Акатль.
– Во-во. Кроме него, имеется кто-нибудь? Из местных, я имею в виду.
– Есть пара ребят. – Гришаня потупился.
Олег Иваныч лишь вздохнул тяжело:
– То-то и оно, что пара… Чего делать-то будем?
Последнюю фразу Олег Иваныч произнес спокойно, тихо. Понимал – отсутствие агентурной сети вовсе не вина Гриши, тем более не его вина, что кривая преступности с появлением в Ново-Михайловском новгородской экспедиции резко пошла в верх. Кто приплыл-то? Ушкуйники. А ушкуйники через одного с законом не дружат, как ни тщательно отбирал их Олег Иваныч для экспедиции. Однако ж за каждым не уследишь, да и не нужно это. Другое нужно – повышения процента раскрытия и, соответственно, – наказания. Говоря простым языком – сыскать шильников, имать да – до суда – в поруб.
– Сыскать, – обиженно пожал плечами Гришаня. – Легко сказать. Кто искать-то будет? Коли…
– Знаю. Все знаю, Гриша! – Олег Иваныч положил руку на плечо старому другу. – И что агентуры нет, и сотрудников пока мало, и людишки у нас, сам знаешь какие… Но что местные жители о нас с тобой скажут? Да ладно о нас, о Новгороде, Господине Великом? Что нет, мол, порядка, даже шильников имать не могут. Жили-де без них спокойно, и еще прожили бы, лучше б не приезжали. Плохо, Гриша, когда про власть таковы слова глаголют.
– Ясно – плохо.
– Потому – вычислить надобно татей как можно быстрее. Давай-ка вместе думать.
– Давай, Олег Иваныч! – воспрянул духом Гриша.
– Тогда вот тебе первое задание. – Адмирал-воевода потеребил бороду: – Рисуешь чертеж посада и – буквально по улицам – расписываешь все грабежи, с указанием числа и времени. Понятно?
Гришаня кивнул.
– После с чертежом ко мне. Да, и этого с собой захвати, Николая.
Поклонившись, старший дьяк Григорий Сафонов удалился, прихватив с собой челобитные.
Олег Иваныч вышел во двор – сквозь разрывы золотисто-фиолетовых туч ярко голубело небо. Солнечные лучи, высвечивая тучи, падали на Ново-Михайловский посад почти осязаемыми – можно потрогать – параллельными линиями. С моря дул влажный ветер. Было тепло. Олег Иваныч улыбнулся. Ему нравилась здешняя зима. Адмирал-воевода прошелся по двору, перекинулся парой фраз со стражей, остановился на высоком крыльце, вздохнул полной грудью. К чему-то вспомнились стихи про мороз и солнце – день чудесный. Мороз… Олег Иваныч поежился, вспомнив зимовку на берегах Индигирки, унесшую столько жизней. Радоваться морозу может, пожалуй, лишь полный идиот. А вот здесь – хорошо! Ни те снега, ни те льда. Красота! О чем еще и мечтать человеку? Тем более, что заканчивался сезон дождей, и небо все чаще светилось синью.
Сверху по лестнице вдруг прогремели чьи-то шаги. Пронеслись, словно кто скатился кубарем. Распахнулась дверь – чуть не в лоб Олегу Иванычу, – вот и помечтай тут, повспоминай стихи – пришибут!
Словно бы не замечая никого вокруг, сбежал с лестницы во двор купеческий переводчик Тламак. Обернулся на миг и скрылся в воротах. В глазах юноши Олег Иваныч заметил страх.
Интересно. Кто б его мог так напугать? Индейцы вообще не склонны к излишним эмоциям.
Олег Иваныч пожал плечами, задумчиво протянул руку к двери… И получил-таки! Хорошо – по руке, не по лбу, объясняй потом Софье, что не по пьяни.
– Ой, Олег Иваныч… – затормозил на крыльце Ваня, в красной шелковой рубахе, без шапки, с взъерошенными темно-русыми волосами. Светлые глаза смотрели прямо.
– Спасибо, что не зашиб, – усмехнулся адмирал-воевода. – Носитесь тут, на пожар будто.
– Да не на пожар, батюшка! – Ваня был явно взволнован. – Ведь ты ж, Олег Иваныч, самолично мне указал Тламаку божка золоченого показать!
– Ну, показал? – Олег Иваныч начал кое-что припоминать.
– Показал, – кивнул Ваня. – Он, Тламак-то, ровно сам не свой сделался. Прошептал что-то – и ну бежать.
– А что именно прошептал.
– Да не запомнил я. – Ваня махнул рукой. – Ицила… Уцила…
– Уицилапочтли?
– Вот! Так и прошептал. А ты, Олег Иваныч, откуда знаешь?
– Уицилапочтли. – Не отвечая на вопрос, тихо повторил адмирал-воевода. – Уицилапочтли. Это ведь вовсе не божество отоми. Откуда его знает Тламак? Сталкивался раньше? Вполне возможно. А может… Может, этот Тламак вовсе не из отоми? А тогда кто купцы?
Дул ветер, нес по улице коричневую песчаную пыль, еще вчера плотно прибитую дождями. С утра уже проглядывало солнце, высушивая напоенную дождями землю и поднимая пыль, так же как и летом.
Порыв налетевшего ветра качнул плетенную из агавы циновку, закрывавшую узкий вход в глинобитную хижину, маленькую, с плоской тростниковой крышей. Она стояла на самой окраине посада, почти у стены, скрытой колючим кустарником. Сразу же за стеной располагались предгорья, начинались дикие места, с доносившимися по ночам рычаньями оцелота и пумы. Распахнув циновку, ветер швырнул в хижину пыль, разбудив спящих там мужчин – Матоню и Олельку Гнуса.
Проснувшись с чиханьем, Матоня высморкался, выругался, потянулся. Протерев глаза от закиси, ткнул пяткой Олельку. Тот недовольно засопел, пробурчал что-то.
– Вставай, вставай. Хватит спать. На рынок пора!
– Да ну, дядько Матоня, – заныл Олелька. – Завтра сходим.