Страница 141 из 141
Я был на свободе опять, на новой свободе. Стены тюрьмы умеют разрушаться – и во сне, и наяву. Я был на свободе, и весело пел песню заклятие о трех былинках. Мой голос был, свежий и юный, и звуки его доходили до тех, кто мне не был виден.
Все мне грезятся мысли о воле. Выхожу я из дома сам-друг. Выхожу я во чистое поле, Прихожу на зеленый луг. На лугу есть могучие зелья, В них есть сила, а в силе веселье. Все цветы, как и быть надлежит, по местам. И мечту затаив в себе смелую, Три былинки срываю я там, Красную, черную, белую. Как былинку я красную буду метать Так далеко, что здесь никому не видать, За шумящее синее Море, К краю мира, на самый конец, Да на остров Буян, что в кипящем просторе, Да под меч-кладенец. Зашумит и запенится Море. А былинку я черную бросить хочу В чащу леса узорного, Я ее покачу, покачу Под ворона черного. Он гнездо себе свил на семи на дубах, А в гнезде том уздечка покоится бранная, На дубовых ветвях, Заклятая, для сердца желанная, С богатырского взята коня. Упадет та уздечка, блестя и звеня. Вот, былинка еще остается мне, белая. Я за пояс узорчатый эту былинку заткну, Пусть колдует она, онемелая, Там завит, там зашит, зачарован колчан, В заостренной стреле заложил я весну. Трем былинкам удел победительный дан, И мечта – как пожар, если смелая. Мне от красной былинки есть меч-кладенец, Мне от черной былинки есть взнузданный конь, Мне от белой былинки – мечтаний конец – Есть колчан, есть стрела, есть крылатый огонь. О, теперь я доволен, я счастлив, я рад, Что на свете есть враг-супостат. О, на этом веселом зеленом лугу Я навстречу бросаюсь к врагу!Предо мной расстилалась вольная степь, предо мною мелькали луга и поля и леса. Я видел безмерность мира, который весь раскрывается, когда вольно подходишь к нему с свободной, раскрытой душой. Вольные реки Славянской речи ласкали мой слух, и качались, и зыбились, пели в моей трепетавшей душе. Я чувствовал слитность Неба и Земли, великую радость бытия. Радость любви и ненависти. Я, смеясь, продолжал ворожить, и стих мой, мой говор Народной Песни был, как хмель, освободителен. Я пел Наговор на Недруга.
Я ложусь, благословись, Встану я перекрестясь, Из избы пойду дверями, Из сеней я воротами Против недруга иду. Позабывши о неволе, Там далече, в чистом поле, Раноутренней росою Освежусь, утрусь зарею, И зову на бой беду. Белым светом обнадежен, Красным светом опригожен, Я подтычуся звездами, Солнце красное над нами, И в сияющей красе, Как у Господа у Бога, Из небесного чертога, Алый день встает, ликуя, Ненавистника сражу я, Да возрадуются все. 7Я весело шел вперед, и не знаю, какой мир был богаче, тот ли, который зеленел кругом или тот, который светился и пел во мне, в душе моей. Я шел теперь по зеленому лугу. В конце своем он замыкался великой Водой. Великой текучею Влагой. Справа было болото, а слева полноводная река, в которую впадал журчащий ручей, знакомый мне с детства. Над ручьем была серебряная ива, а под ней, под ее трепетавшими листьями, росли камыши – и росли камыши на болоте, и вес они шуршали и шептались.
Шелест, и шорох, и шепот тех камышей, что росли над текучею влагой, которой можно было освежить себя, и тех камышей, что росли на трясине, которая засасывает, слагались в один прерывистый говор, великий, безмерный как Тайна. И мне казалось, что каждый камыш говорит: – Если нас срезать, и сделать из каждой тростинки свирель, мы расскажем о тайнах Жизни и Смерти, и составим великую музыку, поющую музыку флейт. Нас много, и мы победим. Мы царим над другими звуками, и царим над Молчанием. С полупрозрачных намеков на что-то, что мелькает, скользит, убегает, мы доходим до громкого гула, до кричащих угроз, мы доходим до крика убитого, и ведаем слово «Мщенье». Мы шепчем, шуршим, шелестим, мы ждем своего мгновенья, нас много, и мы победим.
И, застыв над Великим Теченьем, я понял с восторгом, что два талисмана со мною, и что знаю я две печали, и что красиво, красиво, отбросивши камень к низинам, развернуть широкие крылья.