Том 6. Статьи, очерки, путевые заметки

Ничего нет чудеснее отдельной, отъединенной, полновольной и полночувствующей личности, которая в себе находит свой законченный мир, и пути к тому, что называется внешним, не – я, Вселенной. Уитман поет именно этого одного, отъединенного.

Мы не чувствуем, что наше тело божественно. Мы не чувствуем и не знаем, что движения страсти, связанные с нашим телом, суть поэма Красоты, которую нужно лелеять. Глубоко извращенные историческим Христианством, полные неумной грубости, самоневниманья, самонебреженья, воплощенные духи несоразмерности частей, среди которых голова стала каким-то самостоятельным от других частей тела чудовищем, насевшим на них, давящим их, насилующим их, искажающим их, мы почти неспособны понимать красоты живущего тела, прекрасного во всех своих движениях и побужденьях, здорового, законченного, одухотворенного, страстного, убедительно-узывчиво-страстного.

Уитман восстановляет человеческое тело в его утраченных правах. Он возвращает ему первородный его венец, и природно-правдивыми, прямо к цели идущими строками заставляет нас чувствовать ошибочность наших обычных восприятий тела и неиссякаемые свойства красоты телесности. «Электрическое тело», восклицает Уитман.

Я пою электрическое тело, Полчища тех, кого я люблю, окружают меня, и я окружаю их, Они не хотят меня отпустить, пока не пойду я с ними, пока, не отвечу им, И сниму с них порчу, и их наполню полнотою души. И еще полагали, что те, кто тела оскверняют свои, могут прятаться? И еще сомневались в том, что тот, кто живых оскверняет, так же дурен, как тот, кто оскверняет мертвых? И в том, что тело значит столько же, сколько душа? Но, если тело не есть душа, что же есть душа? Любовь тела мужского и женского опровергает все счеты, тело само опровергает все счеты, Тело мужское прекрасно, и прекрасно женское тело. Выраженье лица посмеивается над изъясненьями, Но выраженье мужчины стройного, статного не только в его лице, Оно в его членах также, в его суставах, оно любопытно видится в суставах кисти его и бедра, Оно в походке его, и в том, как держит он шею, в сгибе его поясницы, колен, одежда его не скрывает, Видеть, как он идет, это столько же, сколько есть в лучшей поэме, может быть больше, Вы медлите, чтобы увидеть спину его, и задний изгиб его шеи, и линию плеч. Барахтанье полных здоровых детей, груди и головы женщин, складки их одеяний, их манера держаться на улице, очертанье фигур их к низу, Пловец обнаженный, плывущий в купальне, которого видно, когда он плывет, в прозрачном зеленом сияньи, или лежит с лицом, обращенным вверх, и молча качается вправо и влево в подъеме воды, Склоненье вперед и назад гребцов в их гребных судах, ездока в седле его, Девушки, матери, хозяйки, во всем, что они ни делают, Группа рабочих, сидящих в полдень, у открытых своих котелков, меж тем как жены им служат, Няня с ребенком, дочь фермера, в саду или на скотном дворе, Парень, киркой расчищающий землю к посеву, кучер в санях, свою шестерню через толпу направляющий, Борьба двух борцов, двух юных матросов, возросших, веселых, здоровых, с открытыми лицами, естественных, вольных после работы своей, на закате солнца, Плащи и куртки отброшены, объятье любви и упора, Схватка вверху и схватка внизу, растрепаны волосы, разметались, слепят им глаза, Маршировка пожарных в их форменном платье, Возвращенье с пожара неторопливое, замедленье, когда вдруг опять призывает их колокол, внимательность насторожившихся, Совершенные позы, естественные, разнообразные, наклон головы, изогнутая шея, считанье, Таких я люблю, – я весь распускаюсь, свободно иду, у груди материнской я с малым ребенком, Плыву я в пловцами, с борцами борюсь, в ногу иду с пожарными, замедляю свой шаг, считаю, и слушаю.

Уолт Уитман рисует простого сильного человека, старика-фермера, десятки лет вдыхавшего в себя свободный воздух и запах солнца, «отца пяти сыновей, и в них отцов сыновей», он говорит об этом сыне Природы, что, «когда он шел на охоту или рыбную ловлю, с пятью сыновьями своими и многими внуками, вы сразу его увидали бы, он был самый красивый и сильный в этой толпе», – и вы чувствуете, что это так и должно было быть: ведь слишком восемь десятков он прожил, он дольше всех других дышал землей и солнцем, он дольше других ежедневно причащался первородного бытия, и потому вам радостно долго и долго быть вместе с ним, касаться его, – ведь таинств Природы вы здесь касаетесь. Уитман поет как птица, когда говорит о чарах этих телесных, этих духовных касаний.

Вот это женская форма, С головы до ног от нее ореол исходит божественный, Она привлекает к себе притяжением неумолимым, неотрицаемым, Я привлечен дыханьем ее так, как будто бы я не больше чем беспомощный пар, все кругом отпадает, кроме меня и этого. Книги, искусство, религия, время, зримая плотность земли и то, чего ждал от небес, и чего ужасался в аду, все растаяло, Безумные нити растут из этого, ростки пробиваются неудержимо, неудержимый ответ, Волосы, грудь, бедра, ноги, изгиб их, небрежно упавшие руки разъятые, и мои разомкнулись, Отлив, приливом ужаленный, и прилив, отливом ужаленный, любовная плоть восстающая, крепнущая и полная сладостной боли, Безграничные светлые брызги любви горячей, безмерной, дрожащая влага густая любви, белоцветный пленительный сок, Новобрачная ночь любви, верно и нежно входящая в зарю распростертую, Волнообразно входящая в день, хотящий и отдающийся, Потерявшаяся в этом нежном разрыве объявшего сладко-телесного дня. Это узел, а после ребенок рождается женщиной, человек порожден есть от женщины, Омовенье рожденья, слиянье большого и малого, и новый опять исход. Не стыдитесь, о, женщины, исключительность вашего права – что вы обнимаете все остальное в себе, результаты всего остального, Вы ворота тела, и вы же врата души. Если я вижу душу мою отраженной в Природе, Если сквозь дымку я вижу Кого-то в невыразимом здоровьи, законченности, красоте, Вижу склоненную голову, руки крест на крест, Женщину вижу я. – Мужчина не меньше душа, и не больше, он также на месте своем, Он также есть все качества, он сила и действие, Яркая вспышка вселенной, что ведома, в нем, Презренье подходит к нему, хотенья и вызов идут к нему очень, Самые дикие страсти, страсти без удержу, благословенье в предельности, скорбь до предельности, очень ему к лицу, и к лицу ему гордость, Гордость мужчины с полным размахом успокоительна и превосходна есть для души, Знанье идет к нему, он его любит всегда, он каждую вещь по воле своей испытует, Что б ни пришлось обозреть, и какое б то ни было море с парусами какими б то ни было, он свои измерения лотом наконец завершает лишь здесь, (Где как не здесь завершит он свои измеренья?). – Тело мужчины священно и тело женщины священно, Кто б это ни был, неважно, оно есть священно – разве ничтожней всего оно в артели рабочих? Пусть это будет тело одного из них, с загрубелым лицом, эмигрантов, сейчас лишь причаливших к пристани, Каждому место его, или место ее, в процессии. Все есть процессия, Вселенная есть процессия с совершенным размерным движеньем.