Страница 26 из 89
Вода освежила его лоб. Рука, которую он ощутил на лице, была легкой и мягкой. Матотаупа думал, что все это сон. Он думал о своей дочери Уиноне, которую он так хотел видеть рядом с собой и которую он не мог увезти. Он продолжал лежать с закрытыми глазами, не желая спугнуть эти мысли. Но вот ослабло лассо, и он смог пошевелить руками. Он поднял голову и увидел свое дитя.
— Отец, скорее! Тачунка и Унчида вызваны в палатку жреца. Но долго они там не пробудут. Харбстену я выслала из палатки. Беги скорей, иначе тебя убьют.
Матотаупа поднялся. Он искал глазами свое ружье, но его не было. Тачунка забрал его. Угловатым движением точно рука его была парализована, он погладил по волосам Уинону.
— Бедная девочка, — сказал он сдавленным голосом. — Харка думает о тебе. Когда я буду мертв, он может взять тебя к сиксикам. Ты знаешь, что он у сиксиков?..
— Отец, скорее! Беги!
Матотаупа сжался.
— А ты?
— Меня охраняет Унчида.
Матотаупа схватил лассо, которым был связан, и хотел свернуть его в клубок, но руки не подчинялись ему… Он поймал полный страха взгляд Уиноны.
Матотаупа выскользнул из палатки, и ноги понесли его к коням. Даже в темноте он сразу различил своего лучшего мустанга. Не было ножа, чтобы перерезать путы на ногах коня, а пальцы не повиновались. Тогда он опустился на землю и зубами попытался развязать путы. И тут к нему спокойно подошел дозорный. Это был бородатый Том, который теперь стоял у коней. Он, видимо, не знал того, что произошло в палатке Матотаупы, и принял его за одного из воинов, который приехал вместе с Тачункой Витко.
— Снова уезжаешь? — безразлично спросил он. — Подожди, я помогу тебе, — и он снял путы с коня.
— Хау, — ответил Матотаупа, — снова уезжаю. — И его собственные слова кололи сердце.
Он вспрыгнул на коня и галопом понесся в прерию. Его беспомощные руки не мешали скакать, так как индейцы управляют конем шенкелями. И пока Матотаупа гнал коня по тому же пути, которым пришел в лагерь пешком, все еще было темно.
Спустя какое-то время он услышал топот. Это, видимо, были преследователи. Он стал поторапливать коня ласковыми словами и горячить его громкими криками. Он ударял коня пятками по бокам. Мустанг любил своего хозяина, который поймал его и заставил служить себе. Он несся, точно за ним горели прерии, бежал, словно спасая собственную жизнь. Топот преследователей не становился громче и скоро начал даже стихать. Мустанг Тачунки Витко не был плох, но конь, на котором ехал Матотаупа, давно отдыхал и был свежее. Так без труда была выиграна скачка за жизнь.
Когда вспотевшее, с ходящими боками животное перешло на шаг, преследователей было не слышно.
Скоро Матотаупа соскочил с коня и оставил его в долине — он знал, что животное никуда не уйдет, — сам же поднялся на высотку, ту самую, с которой вместе с Рэдом он недавно вел наблюдение. Лучи восходящего солнца заиграли над прерией. Было тихо.
Матотаупа опустился на землю и прижался к ней лицом. Он не хотел больше видеть света, не хотел видеть бесконечной прерии, потому что ему снова пришлось покинуть родину. И он ушел не понятый своей матерью, побежденный тем, кому хотел отомстить, освобожденный маленькой девочкой. Имеет ли право такой человек жить на свете? Человек, который достоин насмешки и презрения каждого! Сердце Матотаупы едва билось, усталость овладела им, и он заснул.
Что разбудило его, он понял не сразу. Что-то едва тронуло его слух. Потом мустанг ткнул его мордой, сначала слабо, потом сильнее. Матотаупа открыл глаза, и его ослепило высоко поднявшееся солнце. И тут он понял, что слышит голоса, слабые голоса изможденных людей. Их было четверо, бородатых, лохматых, совершенно нагих. Они обступили его следы и о чем-то спорили.
Матотаупа поднялся из травы и закричал:
— Хи-йе-хе! Хи-йе-хе!
Люди воспрянули, подтянулись, замахали тощими руками. Продолжая кричать, они, спотыкаясь, направились к холму, на котором их ждал Матотаупа. Он поднял руку, чтобы люди лучше видели его. Их шатало из стороны в сторону, они смеялись и выли, словно сошли с ума.
Наконец они добрались до подножия холма. Один из них тут же попытался схватить мустанга, но не рассчитал. Животное начало кусаться и бить копытами. Человек, который и вообще-то, видно, никогда не имел дела с лошадьми, от страха и слабости упал на траву.
Матотаупа спустился с высотки навстречу людям, а они бросились к нему и пытались, перебивая друг друга, о чем-то его расспрашивать, как будто они и на самом деле потеряли рассудок.
— Джо, Генри, Билл и Шарлемань! — сказал индеец. — Я проведу вас к блокгаузу Беззубого Бена. Вы будете подчиняться мне. Я сказал, хау!
— Он знает наши имена! Дьявольское счастье! Он знает нас! Человек! Индсмен! Э-э!
— Я Топ. Теперь замолчи, Петушиный боец — Билл. Я однажды тебя и твоих людей уже вывел из пустыни. А вы — связали меня. Поберегись, кровавый Билл!
— Но брат… Мой дорогой…
— Заткни глотку!
Индеец подошел к Генри, силы которого были на исходе, взвалил его на мустанга, сел на коня и повел обессиленных людей.
Пять человек, напрягая все силы, пытались добраться до Найобрэры, а в это время в блокгаузе Беззубого Бена шли разговоры о гибели экспедиции, прокладывающей трассу железной дороги. Никто толком ничего не слышал, но если встречались охотники, разведчики или торговцы, сейчас же начинался разговор об экспедиции.
Блокгауз Беззубого Бена был на южном берегу Найобрэры, в стороне от тех мест, где предстояла постройка трансамериканской магистрали. Здесь было сравнительно безопасно, но сенсационные новости, несмотря на расстояния, стекались сюда со всех сторон. Торговля виски в темном, освещенном лишь смоляными факелами помещении блокгауза шла вовсю. Бен — хозяин — жадно прислушивался к речам гостей и тут же пересказывал новости другим, с новыми подробностями, сообразуясь с предполагаемыми вкусами слушателя.
И вот вечер в блокгаузе. Запах сивухи, табачный дым, бесконечные разговоры. За столом в левом углу, за тем самым столом, о котором вспоминал в дозоре Шарлемань, сидел небольшой человечек. Черные растрепанные волосы его падали на лоб. Он уже порядочно выпил. Его руки дрожали, и, хватая очередную кружку, он расплескивал виски. Однако мысли его были ясны.
— Где же пропадает Рэд Джим? — крикнул он хозяину.
— Вечер длинный, придет, — буркнул Беззубый Бен; года два назад, во время восстания дакота на Миннесоте, ему выбили чуть не все зубы, с тех пор его называли Беззубый.
Прошло с полчаса, прежде чем появился тот, кого ждали Он громко хлопнул за собой тяжелой дубовой дверью, осмотрелся, нетерпеливо оттолкнул попытавшегося подойти к нему пьяного неряху и направился к Бену.
— Топа все еще нет? — спросил Джим, он же Фред.
— И сам не слепой, ищи!
— А я и не знал, спасибо за совет.
Джим вышел из дому, подошел к загону с лошадьми, осмотрелся. Он еще не решил, что ему предпринять. Найти в прерии индейца-все равно что поймать какого-нибудь комаришку, который по крайней мере жужжит и не прячется. Джим решил, что лучше всего ждать там, где они договорились.
Перед тем как появиться в блокгаузе, Джим расстался со своей черной крашеной бородой и ходил бритым, каким его здесь и знали. Он не боялся в глуши Небраски полиции из Миннесоты, да и совершенное им в Миннеаполисе преступление было не так уж и велико. Шевелюра у Джима была потешная: черные его волосы ближе к корням становились ярко-рыжими. Однако в зеленовато-серых глазах проглядывала злоба. Ожесточали выражение его лица и узкие губы, и приросшие мочки ушей. Его энергия и сила, которым соответствовали и резкие движения, многим были не по нутру.
Джиму не хотелось спать, не было и желания выпить. Он шатался по берегу реки, рассматривал звезды, подставляя ветру непокрытую голову. Не устроиться ли в железнодорожную компанию возглавить разведчиков изыскательской партии?.. Теперь, когда ушедший на запад отряд уничтожен, можно заработать лучше, чем обычно…