Страница 10 из 14
– Да, – кивнул Владик, – скажите, а что будет с задержанными девушками впоследствии?
Егор строго и подозрительно оглядел Иноземцева, однако подвоха в его словах не обнаружил и ответил со всей серьезностью:
– На них в отделении милиции будет составляться протокол за нарушение общественного порядка. Данный протокол в дальнейшем будет отправляться по месту работы (или учебы) задержанной, а также в ее комсомольскую организацию – хотя подобного рода проститутки, – Поливанов со всей презрительностью скривил на этом слове губу, – я уверен, в рядах ВЛКСМ состоять не могут. А если окажется, что гражданка и ранее замечалась за антиобщественным поведением или, к примеру, ведет тунеядский образ жизни – на нее будет заводиться дело в порядке уголовного производства. Все ясно? Тогда приступаем к несению дежурства.
И они отправились – во главе с Поливановым, которого сопровождал бок о бок один из факультетских подхалимов. Пока шли по цивилизованной части парка – дорожки, скамейки, гуляющие, – держали подобие колонны. Трое друзей – Вилен, Владик и Радий – топали вместе. Радик вполголоса сказал:
– Вот мы за ними, парочками этими, охотимся. А если у них любовь?
– Какая, к чертям, любовь?! – возмутился Вилен. – Только увиделись-познакомились – и сразу под куст?
– Мало ли что бывает? У тебя разве не случалось, чтоб ты при виде девчонки обомлел и сразу готов был с ней идти на край света?
– У меня, может, и бывало. А девушку должна отличать скромность, – сурово возразил Вилен. – Тем более – нашу советскую девушку перед лицом иностранных гостей. Какая, к бесу, любовь – сразу бежать с иноземцем в укромный уголок? В расчете на шелковые чулки и иностранную шоколадку? Сплошная проституция!
Владик промолчал, потому что привык, прежде чем высказаться, взвешивать ситуацию с разных сторон. С одной стороны, получалось, что вроде бы прав Радик и невозможно исключить случай, что двух свободных взрослых людей поразила в самое сердце неожиданная любовь. Но, с другой, Вилен, получалось, ближе к истине – потому что покорное бегство с иностранцем в чащу парка не делает чести советской женщине. Что будут думать, судя по этим отбросам общества, иностранные гости об остальных советских людях? А еще, конечно, задевало (но ни Владик, ни другие парни вслух об том не говорили), что девчонки столь легко вступают в связь с неграми, индусами и прочими французами и штатниками – в то время как ни он, ни один из его друзей не мог похвастаться, чтобы какая-то из столичных девушек проявила подобную прыткость по отношению к ним, простым советским студентам. Чтобы познакомилась – и р-раз, сразу обниматься под куст.
– Вести себя, как эти девчонки, я считаю, свинство, – в конце концов, лапидарно высказался Владик и, как оказалось, поставил точку в споре – потому что они подошли к полузаброшенной части парка. Пейзаж тут скорее походил на сельский: высокая трава, поле с тропинкой, вдали – речка и по-над нею – кусты и заросли ивы. Вечерело, солнце клонилось к закату, и идиллическую картину довершало стадо коз, пасущихся в сторонке, – а рядом с ними, на стульчике, дремала древняя бабка.
– Рассредоточились, – скомандовал вполголоса Поливанов, и отряд разошелся в цепь. Каждый держался друг от друга метрах в пятнадцати, и получалось, что фронт их наступления занял собой едва ли не все поле. Егор махнул рукой, и бойцы побрели по направлению к реке. Высокая трава мочила брюки выпавшей росой. Двое милицейских держались особняком – друг рядом с дружкой и чуть сзади оперотрядовцев. Служивые явно скептически посматривали на происходящее – с подобным выражением отцы порой наблюдают возню своих детишек в песочнице.
Владик тоже шагал без особого энтузиазма. Хотя гончий азарт, который возникает всегда, когда соединяются молодые мужчины, его подстегивал. Что ни говори, в мероприятии было что-то доисторическое: молодые охотники племени выслеживают самку, позволившую себе связь с чужаком. Правда, по первобытным законам им следовало для начала убить чужака, а потом, всем по очереди, надругаться над предательницей. При мысли об этом кровь бросилась Владику в лицо: он, как и большинство студентов, еще не познал радостей плотской любви. Но теперь нравы сильно помягчели. Нынче чужака отпускают – разве дав ему пару пенделей, а женщину всего лишь передают на суд жрецов и привязывают, образно говоря, к позорному столбу.
В высокой траве ничего не шевелилось, не шуршало – лишь носились над цветами шмели и пчелы. А деревья по-над речкой – все ближе, ближе… Вот одно из них: расположено соблазнительно, само собой образуя уютный шатер. Ветви его никли, создавая непроницаемый для взгляда зеленый занавес. Если бы Владик был с девушкой, он бы, наверное, выбрал для утех именно эти своды. С замирающим сердцем юноша двинулся к дереву. Изумрудная завеса листьев приближалась с каждым шагом. А за нею – почудилось мелькание чего-то белого, шепот, возня… Или это шалит его воображение?
Владик оглянулся на товарищей, они держались поодаль, шагах в двадцати – Вилен справа, Радька слева – и тоже подходили к своей части приречных зарослей. Неясные звуки, доносившиеся из-под зеленого полога, прекратились, наступила напряженная тишина, нарушаемая лишь жужжанием шмелей и звоном вдруг появившихся комаров. Иноземцев инстинктивно шлепнул на щеке одного, отвлекся. Он находился на расстоянии метров трех от листвяной завесы. И вдруг оттуда выскочило что-то большое, сопящее, – в первый момент подумалось: кабан! – но то был человек, огромный парень в расстегнутой на груди рубашке. Он пронесся на расстоянии метра от Иноземцева, пихнул его в плечо – так, что дружинник чуть не упал, – и прорычал на чистом русском языке: «Пшел на х**, недоносок!» И помчался дальше, через поле, убегая по направлению к более цивилизованным местам. На ходу он застегивал рубашку. Одежда парня, как и его лексикон, наводила на мысль, что он скорее наш, советский, нежели иностранец.
Впрочем, иной русский бывает хуже любого фашиста. Предателей хватает – недавняя война это показала. От удара, который убегавший нанес в плечо, Владик едва не упал, но удержался. Он глянул на друзей. Оба заметили, как из кустов вылетел громила, и остановились – но никто не побежал вслед за ним. Замерли на месте и служители закона, вероятно, все они вспомнили, что была указивка парней не трогать, основной объект охоты – дамочки. Поэтому мужик беспрепятственно убегал – шумно, словно лось, проламываясь сквозь траву и делая большие прыжки. Значит, было от чего скрываться? И тогда Владик сделал решительный шаг вперед и оказался под кроной могучего дерева. (Краем глаза он увидел, что его друзья, не сговариваясь, наперегонки бегут к нему.) А под пологом ивы (наверно, то была ива), прислонясь к стволу, на постеленном на землю одеяле (почему-то Владик сразу заметил именно старое, кое-где прожженное утюгом одеяло), сидела девушка и, застегивая блузку, испуганно смотрела на оперотрядовца. Юбка ее была сбита на сторону. Босоножки валялись рядом. Голые ноги били в глаза своей белизной.
Девушка нервно вскочила, одновременно возвращаясь на место и пытаясь застегнуть юбку. А тут и друзья подоспели – Вилен и Радька, оба тяжело дышали после пробежки. За прошедшие пару секунд Владик успел рассмотреть гражданку, и ему показалось, что вид у нее нездешний, несоветский. Слишком яркая, цветастая блузка; слишком чудно́й материал у юбки и фасон у босоножек.
– Кто такая? – сразу спросил подоспевший Вилен – скорее у Владика, чем у нее, однако ответила она – непонятно:
– Кой си ти? Това, което трябва? Дэ куа авеву безуа?[5]
– О! Иностранка, что ль? – удивился Кудимов. – Или придуривается? – И спросил у девушки, отчетливо и раздельно: – Ты кто? Как тебя зовут? – А потом добавил по-немецки: – Ви хайзен зи?
Губы у девушки тряслись, она стояла босая у дерева, словно пленная партизанка. Руки ее лихорадочно оглаживали блузку.
– Моето имя Мария Стоичкова, – пробормотала она. – Аз сым от Болгария. Делегат[6].
5
Кто вы такие? Что вам нужно? (франц., болг.)
6
Меня зовут Мария Стоичкова. Я из Болгарии. Делегат.