Корсар с Севера

– Что делать будем?

– А сам как мыслишь?

– Ну, как ты говоришь, ежу понятно, что надо отсюдова выбираться. Хорошо – руки не связаны. Может, доски расшатать? Нет, крепкие… Тогда подождать, а как кто придет…

Люк наверху распахнулся, и в сырую тьму подвала ударил солнечный луч, отраженный металлическим полированным зеркалом, висевшим на стене какого-то просторного помещения, видимо горницы или людской.

– Ну что, сговорщики, попались?!

Этот поганый дребезжащий голос Олег Иваныч узнал бы даже на том свете. Митря! Митря Упадыш! Предатель, садист и гнусный убийца. Значит, версия номер три… Впрочем, стоп. Как Митря выразился? Сговорщики. Значит, знал. Значит, проводник Димитрий никакой не рязанец, и ловушка подстроена еще в Новгороде. И, надо признать, весьма ловко подстроена!

– Нате, чтоб не подохли раньше времени. – Митря бросил в подвал кусок заплесневелой лепешки и баклажку с водой. – То вам до вечера. А вечером… Вечером мы с вами поговорим. Уж так поговорим, так…

Люк захлопнулся. Вновь темнота. Только чувствовал себя Олег Иваныч теперь не в пример лучше. Пусть исполнились самые плохие его предположения, тем не менее это лучше, чем неизвестность.

– Водичку будешь, Олег Иваныч?

– Давай.

Гриша протянул баклажку. Поделив, съели лепешку, хоть и плесневую.

– А подпол-то досками обшит, – сообщил отрок. – Эх, нам бы ножичек какой. Может, расшатали бы.

Олег Иваныч про доски и сам знал уже. Пока Митря с ними гутарил, времени зря не терял, весь подвал осмотрел внимательно: где досочки какие хлипковаты – приметил.

– Ножичек, говоришь? Зачем тебе ножичек. Ты что, некрещеный?

– Что ты, что ты, спаси, Господи, – невидимо замахал руками Гришаня.

– Тогда снимай с шеи крестик… Он у тебя, чай, не медный?

– Серебряный.

– Тьфу ты!

Впрочем, Гриша тут ни при чем. Ну, серебряный у него крестик, и что? Вполне обычное дело. Необычно было б, если б, как у Олега Иваныча – из закаленной стали, по особому заказу оружейником Никитой Анкудиновым выкован. Таким крестиком, при особой нужде и сноровке, людей резать можно, прости, Господи! Давно, по зиме еще, заказал крест Олег Иваныч – так, на всякий случай. О тайном оружии думал, вот и осенило – вдруг пригодится? Похоже, и пригодился.

– Там, позади тебя, хлипковато будет. Попробуем расшатать, затем копать придется, только не шуми, понял?

– Понял!

Олег Иваныч расшатал самолично досочку, вытащил:

– Теперь копай, Гриша!

«Пилите, пилите, Шура. Они золотые». Олег Иваныч понимал, что подкоп из подвала вести – на неделю работа. А времени у них – до вечера – всего ничего оставалось. Однако заставлял Гришу копать.

Да того и заставлять не надо было – рыл с упорством, что твой экскаватор. И хорошо. Пусть отрок работой занят будет. А то начнут мысли дурные в голову лезть, от молчания-то и безделья. Хоть и побывал Гриша в тех еще переделках, а все ж еще не взрослый, характером слабоват. Сломаться может, если сиднем сидеть будет да думы разные думать. Разговаривать же с ним Олегу Иванычу некогда – самому нужно было все четко решить… До вечера. Именно так выразился Митря. Значит, либо ждет кого-то, либо…

Впрочем, это не очень важно. Важнее другое: вряд ли шильники будут сами спускаться в подвал «для беседы», заставят вылезти пленников. А вот тут всякое может произойти. Но и Митря с людишками своими настороже будет. Значит, сразу нападать не надо – пусть чуть успокоятся. С покорностью вылезти, крестик в ладони зажав. Далее, конечно, руки свяжут. Вот до этого момента и нужно успеть.

Сколько там времени будет – от того, как вылезут? Секунд десять наверняка. За десять секунд многое можно успеть. Тем более вдвоем. Самый опасный для Митри, конечно, Олег Иваныч – за ним особый и наипервейший пригляд будет, а Гришу так, пнут для острастки… Софийский отрок, почти монах – чего от него ждут-то? Вот он-то и должен напасть первым, а уж дальше и Олег Иваныч втянется! Только сдюжит ли? Должен. И главное – удар, удар меток должен быть и резок. Не учен такому Григорий. Так ведь и время еще есть – потренироваться! Все ж больше толку, чем землю тут рыть.

– Эй, Гриша, хорош копать! Иди сюда, протяни руку… Чувствуешь, каков мой крестик?

– Тяжелый! Холодный… Ой! Острый! Ладонь поранил.

– Вот то-то, что острый. Человека зарезать им сможешь? Я научу как.

Отрок шумно сглотнул слюну:

– Если надо, смогу, Олег Иваныч. Учи.

…Время тянулось. Уже давно бы пора появится Митре – ан нет, нету! И где только носит шильника? Иль не вечер еще?

Весь испереживался Олег Иваныч. Недаром сказано: ждать да догонять – хуже нету.

А наверху, на улице, давно уже синел вечер. За лесистым холмом пламенело на закате солнце, пуская по речной ряби дрожащие оранжевые дорожки. Гуляли по улицам беспечные горожане, на отмели у перевоза весело плескались дети.

Матони все не было. Именно его ждал Митря. И уж давно пора тому появиться, а вот, поди ж ты, носили где-то черти вместе с отрядцем. Ругался про себя Митря: послал Бог помощничка! Ругался, однако ждал терпеливо – строго-настрого наказывал Матоня не начинать без него пыток, очень уж хотел самолично забавиться. Вот и не смел Митря начинать, боялся. Ну его к черту, с Матоней связываться! Ладно, если сгинул где, а если нет?

В нетерпении прохаживался Митрий по двору, шипел на всех, включая хозяина и предателя Димитрия (или какое там было ему настоящее имя). Последнего достал все-таки! Плюнул Димитрий да на улицу вышел. К перевозу пошел прогуляться. Мало ли, может, первым там Матоню Онфимьевича встретит, сразу и денежки стребует. Задаток-то получил от Митри, а основные деньги ждать приходилось – у Матони они. И где его только носит?

А Матоню носило рядом с Алексиным, по кустам, по холмам, по кочкам. Задержка просто объяснялась: прихватил по пути Матонин отряд славный московский воевода Силантий Ржа. Недаром Харлам всю ноченьку к степи заокской прислушивался – выглядел-таки тумены татарские. Доложил немедля Силантию, тот – сразу в седло. Поехал осторожненько, посмотрел самолично. И правда, татары. Яснее ясного – к Алексину скачут, больше некуда.

Отправив гонца к великому князю, Силантий с отрядом поскакал к городу – предупредить жителей, организовать оборону – полномочия даны ему были широкие. Успеть бы только, успеть бы… По пути всех московских воинов забирал с собой Силантий. Тем более не пропустил Матоню с людишками – княжью грамоту показав, живо велел в дозорах по самому берегу ехать да обо всем докладывать.

Вот и поехал Матоня, плюнув. А куда деваться-то? Хорошо хоть не спрашивал воевода Силантий, чего это он, Матоня, тут болтается, ежели государевой волей в Новгород послан? Не примыслил бы Матоня, что и ответствовать. Потому даже рад был от прямого пригляду избавиться, рысью ускакал дозорить. Не столько, правда, врагов высматривал, сколько от Силантия таился. Задумал даже, гад, в Москву от Силантия тайно отъехать, приотстал от отряда своего, в кустах хотел схорониться. Там и достал его быстрый татарский аркан.

Передовые лазутчики Ахмата через Оку переправились, за «языками». В самый раз взяли Матоню, кинули в лодку да повезли к своему хану. Жди, Митрий, дожидайся!

Вид городских стен привел Силантия в ужас. Он хотел уж было повесить начальника ополчения на городских воротах, да потом махнул рукой – чего уж теперь. Об обороне думать надо. Организовывать. А как ее организовывать? Вернее, с чем? Ни укреплений нормальных, ни пушек, ни ручниц. Даже самострелов больших и то не имелось, одни малые. Плюнул Силантий, выругался да велел всех мужчин к стенам городским собирать – расставил, как смог, хоть что-то.

Утречком, на рассвете, в день 29 июля злой необъятной тучей навалились на город татары. Появились из степи внезапно. Словно волки, обложили Алексин с разных сторон, кинулись…

– Алла! Алла!

Набег! Полон! Женщины!

Десятки тысяч татарских коней топтали траву перед маленьким несчастным городом. Десятки тысяч всадников выли, кричали, ругались, осыпая защитников тучами стрел.