Убить Скорпиона

Взяв связку ключей, он заботливо поправил складки простыней, словно это имело какое-то значение, и вошел в казарму. Проверил все окна и решетки на них, запер входную дверь, поднялся наверх. За дверью, где находилась женщина, ничего не слышно.

— Я здесь, — сказал он, чуть приоткрыв дверь, — в соседней комнате.

И пошел туда.

«Надо или не надо? — подумал он. — Но лучше переспать, чем не доесть!» Этим любимым солдатским каламбуром прогнал сомнения и стал читать инструкции на химпакетах для дезактивации при случаях радиоактивного поражения. На учениях по химической подготовке ему не раз приходилось имитировать эти действия, но сейчас он сделал все более последовательно и тщательнее, чем на учениях. Закончив «обработку», решил узнать, как обстоят дела у спутницы.

— Войдите! — услышал он поспешный возглас на стук в дверь.

Дела у нее обстояли плохо. По-видимому, она была в шоке.

— Вы ничего не делали? — спросил он, хотя можно было и не спрашивать — все лежало на столе нетронутым.

— Что?

Женщина не понимала, что надо делать. Он стал объяснять, хотя сам не был уверен в необходимости принимать какие-то меры.

— Я не знаю, что произошло, — сказал он, — отчего все погибли. Помните, в штольне вы первая сказали: «радиация»?

Женщина что-то сообразила, кивнула головой.

— Ну так вот, — продолжал сержант спокойно. — Нас она не убила, потому что над нами был надежный… экран. Но здесь могут быть остаточные явления того, от чего и погибли все. Поэтому не помешает, если вы протрете себя содержимым этих ампул. Поможет это или нет, не знаю. Но это все, что я нашел. Еще есть спирт. Понятно?

Она кивнула.

Сержант вышел. Через некоторое время, считая, что его прошло достаточно, он снова постучал в дверь.

— Войдите!

Сержант вошел и увидел, что все осталось нетронутым и поза у сидящей не изменилась. «А может, и не надо ничего делать…» — подумал он. Но все же спросил:

— Вы считаете, что ничего не нужно?

— Я почти ничего не вижу, — ответила она. — У меня в глазах дрожит. Я не знаю, что и как надо делать.

Сержант раздумывал: у него в глазах не дрожало. Может быть, это от того, что он успел вовремя себя дезактивировать?

— Вам очень плохо?

Она в ответ только кивнула головой.

И солдат решился: она же ничего не соображает и абсолютно беспомощна. Спокойно, сержант, спокойно. Было не было, была не была радиация, не радиация.

— Встаньте и раздевайтесь, — сказал он решительно. — Повернитесь и смотрите в окно. Или вообще не смотрите.

Он приготовил побольше марлевых тампонов, вскрыл ампулы с дезактиватором, смочил марлю и… Нет! Сержант, рано тебе умирать сегодня. Ты должен жить, пока есть это чудо на свете. Спокойно, сержант, спокойно. Ты сносно держался перед чудовищным ликом смерти, так имей же мужество устоять и не дрогнуть перед… перед ее антиподом, перед прекрасным обнаженным телом женщины. Хотя, может быть, это одно и то же… Ну, чего ты уставился? Для этого что ли заставил ее раздеться? Идиот!

Женщина поежилась от прикосновения холодных и мокрых салфеток. «Спокойно, сержант, спокойно! — повторял он про себя. — Она должна жить, а все остальное — чепуха».

— Все, — сказал он и отошел. — Одежду попытайтесь сами…

В соседней комнате он лег на койку, потер лицо, оно горело. «Глупости, — сказал он себе. — Так нужно». Что делать дальше, он не знал, и лежал в бездействии, а мысли путались, переплетались, словно мыслить разумно он разучился. Попробовал сосредоточиться и составить подобие схемы всего случившегося, но ничего путного с того момента, как он увидел мертвых часовых у входа в штольню, не получалось. Не было объяснения катастрофе. Из тупика сумбурных мыслей его вывел вопрос женщины, стоящей на пороге. Он почти забыл о ней. А она спросила:

— Можно, я буду с вами?

— Конечно. А что случилось?

Она вся дрожала.

— Мне холодно, — ответила, слегка заикаясь. — Я замерзла. И боюсь.

Сержант вспомнил о фляге со спиртом.

— Минутку! — выскочил, принес аква-вита. — Выпейте!

Почему ей было холодно, он мог только догадываться.

Женщина машинально сделала два глотка, закашлялась до слез и еле отдышалась. Но дрожать перестала. Ее бледное лицо порозовело, ожило. И скованность в ее движениях исчезла. Она села на кровать, посмотрела на сержанта и даже улыбнулась:

— Мне стало легче, лучше, — сказала она в ответ на его вопросительный и тревожный взгляд.

Алкоголь снял шоковое состояние.

— Хотите еще? — сержант показал на флягу.

— А что это?

— Спирт.

— A-а… Я не поняла сразу. Нет, не хочу. Я уже пьяная. Я спать хочу.

— Ложитесь.

Он смотрел на нее, не понимая.

— Отвернитесь. Мне… раздеться надо. Не надо уходить! — видя, что сержант поднялся и направился к двери. — Не уходите, не оставляйте меня одну! — чуть не плача, повторяла она.

— Вы сильный и мудрый человек, — говорила она, укладываясь. — Вы мне нравитесь своим спокойствием и выдержкой. А я… я, наверное, мешаю вам. Мне страшно. Все так нелепо и ужасно.

Солнце село. Стало потихоньку смеркаться. Он хотел ответить, что никакой не мудрый он и не сильный, что ему тоже страшно. Хотел сказать, что она ему не мешает, и если бы не она, то… Но сержант не знал, что бы случилось, если бы не было здесь этой женщины. И еще он что-то хотел ей сказать, только ничего не сказал. А вскоре сделалось совсем темно, и голос ее доносится как бы издалека, хотя расстояние между ними было не более двух-трех шагов. Но как велико было это расстояние! Может быть, длиной в жизнь человеческую. А может, и больше…

— Вдруг завтра все-таки прилетит вертолет, — говорила она, засыпая. — Надо будет сходить за тетрадью… Она там осталась… Очень важно…

Он сидел и смотрел в окно, ничего не различая в сгущенном мраке. Мысли перепрыгивали одна через другую, теснились, разбегались. Невозможно было собрать эти ускользающие мысли и додумать до конца — толчея, путаница, обрывки. Что-то звенело, кричало, не умолкая.

Женщина умолкла. Заснула.

Пусть спит. Неизвестно, что ждет их завтра, через час, через минуту. Сержант закурил и при свете спички посмотрел на женщину: чуть вздернутая верхняя губа придавала ей выражение детской серьезности. Он вышел, стараясь не шуметь. Тишина стояла необычайная. Поистине на острове не осталось ничего живого, кроме них, да еще тех пятерых. Что же случилось? Может, ничего не случилось и все это — страшная галлюцинация? Сказка с фантастическим сюжетом? Кошмарная сказка. Чем она кончится? Что делается в мире? Может, везде такое? Надо бы поискать приемник — у кого-то из ребят был. Но заходить в темные комнаты казармы жутковато. Утро вечера мудренее. Но вдруг до утра у них уже нет времени. Тогда тем более бессмысленно что-то делать… И все же сержант вспомнил, что у кого-то есть маленький батарейный приемник, и принялся его разыскивать. Он нашел его, но ответа на вопрос, что же произошло в мире, не было. Сержант вернулся в комнату, сел на койку, привалившись к стене, и пытался услышать какое-либо сообщение. Эфир молчал, равномерное шипение и потрескивание доносилось из динамика — ни одного слова человеческой речи сержант не услышал. Может, на Земле людей уже нет? Странно, но эта мысль его не испугала. Если Земля пришла в такое состояние, значит, люди достойны того. С острова на материк им, пожалуй, не выбраться. И надо ли пытаться? Если человечество погибло, то на материке им делать нечего. Если живо, то их в конце концов найдут. Кого это — их? — позвольте спросить, товарищ сержант. Меня и ее… А пятеро заключенных? Да. Навязались на мою голову. Осудить их на смерть сержант не мог ни по законам человеческим, ни по законам души и совести. Но был почти уверен, что «мирного сосуществования» ждать нечего. Если бы не было женщины… Но кто же осудит Елену за гибель Трои!

Как ее зовут? А не все ли равно. У нее должно быть какое-то очень удивительное имя. Имя, которое он, возможно, никогда не узнает. Сержант зажег спичку и посмотрел на спящую женщину. Ему вдруг захотелось поцеловать ее. Тут же прогнал эту мысль, стал принуждать себя решать деловые вопросы жизни: первое — выжить, второе — оградить ее от возможных посягательств. Таким образом, пребывание на острове в течение продолжительного времени у сержанта не вызывало сомнения. Рассчитывать надо на худшее.