Убить Скорпиона

Она замолкла, смешалась, сказав не то и не так. Что он должен понять? Ее целомудрие? Глупо… Отчего ей неприятно и что?

— Не надо об этом. Я все понимаю, все правильно, — ответил сержант как бы издалека. Его мысли продолжала занимать качнувшаяся за угол тень, если она не почудилась. Добавил: — Если услышите подозрительные звуки, вообще любые звуки в здании или снаружи, разбудите меня. Спокойной ночи!

Спать ей не хотелось, мешала тишина упруго, как проволока, натянутой ночи, и боязно было прикоснуться к этой тишине, словно она могла разорваться — и тогда свершится нечто совсем уж непоправимое и невыносимое. И заговорить с человеком, сказавшим «Спокойной ночи!», женщина не решилась, хотя была уверена, что и сержант не спит в этой напряженной тишине, и ей даже стало обидно, а потом стыдно и за обиду, и за мысли против него. Она вздохнула глубоко и произвольно, чтобы снять напряжение, заснуть и не думать ни о чем, но совершенно случайно подумала о том, что случилось с ее обонянием, которое всегда было острым и чутким, улавливающим на расстоянии даже запахи камней, но теперь усилившимся по непонятной причине. Она различала запахи стен и потолка, окна, двери, не говоря о запахе краски, еще исходившем от солдатских ботинок, одежды и тела сержанта. Все это было естественно и не тревожило ее восприятие. Но было нечто в комнате, некая вещь, которая пахла тяжело и угрюмо, густо и сладковато, словно пожар — потухая, но шевелясь еще волнами дыма, золы и пламени и не желая потухнуть. Всю ночь тревожил ее необыкновенный запах, и женщина силилась понять, что же это, но лишь на рассвете, очнувшись от забытья, увидела бесшумно прошагавшего к двери солдата и поняла: оружие! Это его оружие мучило ее всю ночь особым запахом. Она успокоилась и уснула.

Новый день почти ничем не отличался от предыдущего, если не считать того, что сержант разнообразил его приготовлением и завтрака, и обеда, и ужина. Люди не разговаривали, да и не было причин для этого: сержант появлялся лишь затем, чтобы молча поставить перед ней еду и удалиться. Она опять слышала его передвижения по всей казарме то там, то тут, даже на чердаке он производил некие действия. И еще ночь, и еще день, и еще… По ночам он куда-то исчезал. И все это почти в полном молчании. Наконец женщина не выдержала, заговорила, прошла, может, неделя, а может, и больше.

— Вы все время что-то делаете. Может быть, я что-нибудь, чем-нибудь… помочь могу? Объясните.

Он посмотрел на нее как-то странно, но, как ей показалось, радостно:

— Объясню…

Из объяснений она поняла одно: сержант пытался из казармы соорудить «неприступную крепость», вырыл даже подземный ход. Объяснил, как и когда им можно будет пользоваться.

— Да зачем все это?

Он посмотрел на нее как на дурочку, потом улыбнулся, потом серьезно начал:

— Если все это не пригодится — и ладно. Но…

Появился Скорпион со свитой, и сержант, указав в их сторону, произнес:

— Вот за этим самым.

Разговаривал он с ними, как Цезарь с плебеем — с трибуны балкона. Разговор шел о продуктах, которых должно хватить на год.

— А дальше что? Друг друга жрать начнем? — Скорпион выругался, он нарочно применял иногда сальные словечки, чтобы создать видимость собственной «необразованности». — Слушай, сержант, мы теперь государство почти, надо подумать о перспективе. Остров не так велик, и мы в конце концов по закону эволюции перегрызем друг друга и подохнем. Надо нам на материк, а? Планчик есть. Мы тут с ребятами нашли рыбацкий баркас.

— Утопия, — бросил сержант.

— Почему обязательно утопнем? А если не утопнем, а выплывем? Если с умом взяться, а мы беремся движок на нем установить по всем правилам, то доберемся. Пока у нас есть запас продуктов… На плотах люди океаны пересекали, а тут каких-то сотня километров.

— Двоих Боливар не вывезет.

— Почему? Он полсотни вывезет, а нас всего семеро.

— Ты знаешь, о чем я говорю.

— И ты знаешь, что другого способа у нас нет. Ты — командор, мы — матросы. Доберемся до материка — и веди нас в любую тюрягу. Но я думаю, что их нет, тюряг. Наконец-то человечество освободило себя от тюрьм и войн. Ну, так как?

— Хорошо, — ответил сержант, — Я знаю, что вы от этой бредовой идеи не откажетесь. Делай свой корабль.

— Есть, адмирал! Только у нас ни карты, ни компаса нет. Позаботься об этом. У вас-то найдется?

— Зачем ты разбил рацию? — вместо ответа спросил вдруг сержант.

— По нечаянности, ей-богу, по нечаянности! Или ты думаешь, что я совсем идиот? Случайно получилось.

— Не случайно, а на всякий случай, когда понял, что я лампы вытащил. И вообще ты мародерствуешь.

— Что ты, сержант! Перстень этот? Сдам. Одежду? Тоже сдам. Автомобиль, как видишь, я уже не трогаю, надо топливо экономить. Разве это мародерство. Ладно. Значит, готовимся к отплытию. А карта и компас за тобой. Так?

— Так. За мной.

— Ох, и хитер ты, сержант! — не удержался Скорпион от лести. — Мы не успели опомниться, как ты уже все прибрал: и документы, и медикаменты, не говоря об оружии. Ну что ж, это говорит о том, что с таким капитаном смело можно в кругосветку идти.

Женщина слышала этот разговор, и ей стали понятнее настороженность и деятельность сержанта.

— Вы примете предложение этого человека? — спросила так, что он услышал в ее голосе надежду на возможность возвращения к старой жизни.

Сержант не хотел ее разочаровывать, но ответил почти безнадежно:

— Нет. Скорее всего, нет.

— Почему?! Если есть хоть один шанс, почему его не использовать?

— Как бы это… Как бы это понять самому… почему? Вы уверены, что произошла катастрофа на всей Земле?

— Н-нет. Не уверена.

— Я — тоже. И Скорпион сомневается, хотя старается убедить меня в том, что произошел глобальный катаклизм, например, всесокрушающая ядерная война. Если это так, то есть если катастрофа везде, то чем лучше там? Помочь я ничему и никому не смогу. Это во-первых. Во-вторых, шанса, мне лично, остаться в живых, даже если мы доплывем, Скорпион не оставит. Смогу ли я угадать его ход — не знаю. Всегда, до конца он будет стремиться только к одному — уничтожить меня. Может, это эгоизм с моей стороны, пусть! Допустим, я эгоист. Но такой же эгоист и Скорпион. Наш эгоизм полярный. Я знал, что он нападет на меня в штольне. Не знал только когда. Ваши слова «сегодня я улетаю» были ответом: сегодня. Я был готов. Свернуть конвой и расстроить ваши работы я не мог — не было доказательств. Менять схему, то есть изменить расстановку, не хотел, потому что Скорпион сразу бы догадался и, кто его знает, что бы он выкинул? То есть я мог помешать только себе. Ну и… — сержант усмехнулся, — мы совершенно случайно могли быть на поверхности, когда тут все произошло. Последнее. Если это произошло только на острове, то разумнее ждать: скорее к нам придут, чем мы доплывем до материка. Скорпион рвется, ему надо спешить. Мы будем ждать. Скоро все должно решиться.

— Но если беда только здесь, то почему не прилетел вертолет?..

— Я не хотел вам говорить. Не было радиограммы отсюда на материк об этом, или забыли, или не успели… Правда, одно очень удручает: если там ничего не случилось, почему радиоприемник молчит? Ни одна радиостанция не работает, что ли…

— А мы так и будем сидеть в казарме все время?

— Если хотите, прогуляемся.

Если бы можно было, сержант отказался бы от прогулки и предпочел сидеть в казарме, но в женских глазах увидел бы затеплившуюся радость жизни, которая тут же могла погаснуть, и поэтому согласился. Они пошли к берегу, продолжая начатый в казарме разговор.

— Вы заметили, что ни птиц, ни насекомых не видно?

— Заметил.

— Здесь зона какого-то излучения, оно, может, и создает помехи радиоприема.

Он тоже так считал. Не ощущая физических неприятностей — боли или каких-либо отклонений и видимых проявлений излучения, промолчал, подумав: «Чему быть, того не миновать». Не зная, что в данном случае надо бы предпринять, благоразумно решил не предпринимать ничего.