Страница 14 из 29
— Вот это да, — проговорил теперь уже Рыбкин. — А я иду сегодня по черной лестнице часов так около десяти — это я ходил в двадцать вторую квартиру, потому что там у них опять приключилась драка, — и вдруг гляжу: у Пумпянской в комнате горит свет!.. Ну я и подумал, что старушка нашлась и зря некоторые товарищи закатывали истерики.
— А что мы, в самом деле, гадаем: нашлась старушка, не нашлась старушка… — сказал Чинариков. — Пойдемте поглядим!
Все трое вышли в коридор, наполнив засыпающую квартиру тревожным гулом шагов, и, явившись на кухню, остановились напротив комнаты Пумпянской, которую давеча опечатала разбитная девочка Вострякова; бумажка с печатью была на месте.
— Гм… — задумчиво промычал Рыбкин.
Затем он отколупнул бумажку и толкнул створку двери: увиделся черный квадрат воздуха, от которого пахнуло уже чем–то мертвенным, во всяком случае нежилым.
— Чудные дела твои, господи, — заметил Чинариков. — Не иначе как опять нас привидение посетило.
— Насчет привидений это вы бросьте, — назидательно сказал Рыбкин. — Какой, понимаете, субъективный идеализм!..
С этими словами он вступил в комнату Пумпянской, зажег свет и внимательно огляделся: все здесь было по–прежнему и вроде бы ничего не указывало на противозаконного посетителя; вообще такое складывалось впечатление, что комната Пумпянской пустовала не один год.
— Послушайте, лейтенант, — сказал Белоцветов, — а вы, случаем, не ошиблись?
— Ошибаться на ровном месте я права не имею, — ответил Рыбкин. — Иначе медный грош мне цена.
— Глядите–ка, товарищи! — воскликнул вдруг Чинариков и ткнул пальцем в пол. — Какой–то следок!..
Действительно, сантиметрах в двадцати—тридцати от порога неявственно отпечатался след ботинка.
— Может быть, в прошлый раз кто–нибудь натоптал, — несмело предположил Рыбкин.
— Очень может быть, — согласился Чинариков и остро посмотрел в глаза Белоцветову, как смотрят в тех случаях, когда собираются уличить.
— Честно говоря, не нравится мне все это, — с каким–то недобрым выражением сказал Рыбкин.
— Да уж чего хорошего, — подтвердил Белоцветов. — Ни с того ни с сего исчезает пожилая женщина, причем исчезает при достаточно загадочных обстоятельствах…
— Например? — спросил Рыбкин.
— Например, накануне исчезновения Пумпянской ей кто–то позвонил, но разговаривать отказался. Например, Петька Голова той ночью сидел в темной кухне на горшке и демонстративно читал газету. Например, наш сосед Фондервякин наутро после исчезновения Пумпянской был пьян как сапожник, а потом сказал ребятам из «скорой помощи», что без трупа не обойдется. В общем, скверная вырисовывается картина.
Все трое замолчали как бы в раздумье.
— Привет, ребята! — раздался вдруг голос у них за спиной, и все обернулись.
Посреди кухни стоял Лев Борисович Фондервякин, закутанный в полосатую простыню.
— Вы чего тут скопились–то на ночь глядя? — При этих словах Фондервякин игриво приклонил голову, и его лысина заблистала, как свежеотчеканенный пятачок.
Никто ему не ответил.
— Я вот что думаю, — заговорил Фондервякин. — Это все не так просто, как может показаться с первого взгляда. Тут скорее всего какая–нибудь давняя история: положим, сотрудничество с нацистами или же связь с иностранной разведкой, которая решила аннулировать агентуру…
— Стыдитесь, поручик, — отозвался Чинариков. — Что вы несете- то, это уму непостижимо! Вы еще скажите, что у Пумпянской была связь с потусторонним Миром!
— И скажу! Недаром Юлька Голова вчера видела привидение!
У кого–то в комнате радио пропикало полночь — это грянуло
воскресенье.
Часть третья
Воскресенье
В шесть часов утра на кухню заглянул Фондервякин; заглянул он, имея в виду с кем–то поговорить о втором пришествии привидения, но кухня была пуста, и он отправился досыпать.
Около восьми, когда на дворе только–только начало развидняться и двенадцатая квартира еще видела легкие воскресные сны, Василий Чинариков зашел в комнату Белоцветова, присел на край дивана, толкнул хозяина кулаком в бок и сказал:
— Давай потолкуем начистоту.
Белоцветов открыл давно проснувшиеся глаза.
Чинариков раскурил свою вечную грубую папиросу, напустил пропасть дыма, который в полумраке белел, как пар, и спросил с ленцой, отдававшей в неприятное электричество:
— Ты зачем вчера был в комнате Пумпянской?
— А ты откуда знаешь, что я там был?
— Ладно, не придуривайся…
— Нет, а все–таки?
Чинариков самодовольно вздохнул.
— Самым пошлым образом я узнал, что ты тайно побывал в комнате у Пумпянской. Помнишь, когда вчера сюда пришел Рыбкин, я нечаянно опрокинул вазочку с иван–чаем?
— Ну, помню.
— Так вот на полу образовалась лужица, и ты в нее наступил.
— Что же дальше?
— А дальше вот что: твой мокрый след и тот подсохший след, который мы нашли в комнате у Пумпянской, — это следы одной и той же ноги. Дырка на правом ботинке в обоих случаях отпечаталась, то есть не отпечаталась, это тебя и разоблачило. А теперь говори: что тебе понадобилось в комнате старухи?
— Что бы мне у нее ни понадобилось, я чист, как младенец, — с достоинством сказал Белоцветов. — А вот за тебя, Василий, я бы не поручился.
— Это еще почему?
— Да потому, что ты Петрович!
— Ну, полный вперед!.. Ты, профессор, наверное, еще не проснулся.
Белоцветов сел, свесил голые ноги на пол, нащупал ими шлепанцы, поднялся, прошел к окну, поправляя сатиновые трусы, одним словом, нарочно повел себя так, чтобы убедить Чинарикова в том, что он–то как раз проснулся. Затем он сказал:
— Если бы я тебя не знал как облупленного, то есть если бы я не знал, что ты вполне здоровый и порядочный человек, я с тобой и разговаривать бы не стал. Но поскольку я это знаю, то даю тебе шанс либо покаяться, либо как–нибудь оправдаться. А теперь крепись…
Чинариков насторожился, даже, можно сказать, струхнул.
— Вчера мне стало известно, что ты, Василий, косвенный наследник нашей старухи. Ты ей дальний родственник, гражданин Чинариков, и только попробуй сказать, что это для тебя новость!
— Новость! — сказал Чинариков и слегка поперхнулся на последнем слоге. — И даже не то что новость, а просто ты меня, Никита, оглоушил!
Две–три секунды Белоцветов смотрел Чинарикову в глаза таким сверхпристальным образом, точно выискивал в них хрусталик.
•— Я правда не знал.
— Поклянись! — тяжело сказал Белоцветов,
— Клянусь…
— Нет, ты чем–нибудь поклянись!
— Хорошо, — согласился Чинариков и несколько спал с лица. — Клянусь кровью, пролитой в окрестностях Кандагара.
Белоцветов потупился и сказал:
— Верю.
Некоторое время прошло в неловком молчании, и чтобы снять излишнее напряжение, Белоцветов принялся одеваться. Приведя себя, как говорится, в божеский вид, он сделал следующее заявление:
— В свою очередь должен тебе сказать, что в комнату Пумпянской я проник для того, чтобы выяснить, точно ли Кузнецова сорок лет посылала нашей старухе скорбные телеграммы. И дернул черт Рыбкина попасть на наш этаж именно в это время!
— Это ладно, — отозвался Чинариков, — ты мне лучше расскажи, каким образом ты узнал, что мы родственники с Пумпянской.
— Помнишь, я тебе давеча говорил про Алексея Саранцева, который занимается изучением своего родового древа? Так вот он мне поведал: от его прапрабабки Вержбицкой и какого–то потомка военного министра Милютина пошла ветвь, которую Саранцев потерял на Петре Васильевиче Чинарикове, надо думать, твоем отце.
— Мать честная! — воскликнул Чинариков. — Так я еще, значит, и дворянин!
— Это еще что! — сказал Белоцветов. — Самое интересное, что, похоже, мы все кровные родственники, и даже не по одному разу. Идея, правда, старинная, даже, можно сказать, обмусоленная идея, но все–таки в другой раз чудно: положим, сидит в магазине за кассой какая–нибудь мегера, а на самом деле она никакая не мегера, а твоя четвероюродная сестра!