Страница 7 из 70
Ги Сайер, несмотря на интенсивную начальную подготовку, впервые осознал насколько тяжелым может быть такое обучение, когда оказался в рядах элитной боевой дивизии. «Люди исходили кровавым потом, — отмечал он. — Через неделю безумных усилий солдат или попадал в госпиталь, или зачислялся в дивизию и отправлялся на войну, что было еще хуже». И это не преувеличение. Как вспоминал Сайер, первое подозрение о предстоящих трудностях возникло у него в тот момент, когда «наши унтера… посоветовали нам поспать хотя было еще рано, потому что силы нам понадобятся на следующий день. Мы знали, что в немецкой армии такие слова нередко имеют значение, далеко выходящее за рамки буквального. Так, например, слово «изнеможение не имело ничего общего с «изнеможением», с которым мне доводилось сталкиваться после войны. Там и тогда оно означало состояние, способное в несколько дней лишать сильного человека 7 килограммов веса».
Предчувствия Сайера в полной мере оправдались на следующий день и в течение нескольких мучительных дней после него. «Едва розоватый свет восходящего солнца озарил верхушки деревьев, как дверь казармы с грохотом распахнулась, словно внутрь ворвались русские, — вспоминал Сайер. — Фельдфебель несколько раз пронзительно свистнул в свисток, заставив нас подскочить на месте. «Через тридцать секунд всем быть у поилок! — крикнул он. — Раздеться и построиться у казармы для физзарядки». Мы все, сто пятьдесят человек, раздетые догола, бросились к поилкам, стоявшим по другую сторону от зданий… Не теряя ни секунды, мы умылись и построились перед казармой… затем нас заставили выполнять… головокружительные гимнастические упражнения». Но, как вскоре понял Сайер, утренняя гимнастика оказалась всего лишь мелкой неприятностью по сравнению с тем, что ожидало их дальше.
«Тогда-то мы и познакомились с гауптманом Финком и его страшными методами обучения. Он появился перед нами в галифе и со стеком под мышкой.
«Дело, которое вам всем рано или поздно предстоит, непременно потребует от вас большего, чем вы могли себе представить. Будет недостаточно просто поддерживать высокий боевой дух и знать, как обращаться с оружием. Вам также потребуется немало отваги, стойкости и выносливости, а также умение выстоять в любой ситуации… Должен предупредить вас: здесь все дается тяжело и ничто не прощается, следовательно, от каждого потребуется быстрота реакции…»
«Смирно! — крикнул он. — Лечь! Вытянуться в полный рост!»
Ни секунды не колеблясь, мы все вытянулись во весь рост на песке. Тогда гауптман Финк шагнул вперед и, словно прогуливаясь по пляжу, пошел прямо по телам, продолжая свою речь, пока его сапоги, нагруженные не менее чем 90 килограммами живого веса, топтали парализованные тела солдат нашего отряда. Его каблуки размеренно ступали на спины, бедра, головы и руки, но никто не шевелился».
Несомненно, горькое разочарование, но у гауптмана Финка в запасе были и другие изощренные пытки, призванные закалить солдат. Одной из них была имитация выноса раненых товарищей с поля боя. «Мы с Хальсом сцепили руки в замок, чтобы вынести дрожащего парня весом не меньше 80 килограммов. Потом гауптман Финк повел нас к воротам лагеря. Мы дошли до самого пригорка, находившегося где-то в километре от ворот. Казалось, что руки сейчас отвалятся под тяжестью… Время от времени усталые руки соскальзывали… и «пострадавший» скатывался на землю. Всякий раз, когда это случалось, Финк… назначал еще более тяжелую ношу… Эта пытка продолжалась почти час, пока мы все не оказались на грани потери сознания, дойдя до предела своих возможностей… Наконец, он решил перейти к новому упражнению». Однако новое задание оказалось не менее тяжелым и куда более опасным.
«Представьте себе, что за тем холмом находится очаг сопротивления большевиков. — Он махнул рукой в сторону пригорка метрах в восьмистах от нас. — Более того, — весело продолжал он, — представьте себе, что у вас есть все основания для того, чтобы занять этот холм… Поэтому вы… двинетесь к цели ползком. Я пойду вперед и буду стрелять в каждого, кого увижу. Ясно?»
Мы ошеломленно уставились на него… Бросившись плашмя на землю, мы, извиваясь, поползли вперед… Почти сразу же он начал стрелять…
Его пули так и свистели вокруг нас, пока мы не добрались до цели… За три недели подготовки под звуки «Ich hat ein Kamerad»[2] мы похоронили четверых товарищей, жертв «несчастных случаев на учениях». Еще около двадцати человек были ранены».
Несмотря на сложность, такие упражнения можно считать обычными для всех армий Второй мировой войны.
Новобранцы, безусловно, должны были приобрести закалку и физическую выносливость, и единственным способом подготовить солдат к тяготам боев было приближение условий к реальным за счет использования боевых патронов. Поэтому физические упражнения, обучение владению оружием, метание гранат, подготовка по рукопашному бою и испытания на выносливость в том или ином виде входили в программу обучения всех солдат, хотя в армии США был быстро достигнут предел приближения обучения к реальности, когда использование боевых патронов привело к заметным потерям.
Однако вермахт вышел за рамки этих методов подготовки. «Кроме того, — отмечает Сайер, — была еще и знаменитая «выработка стойкости».
«Она шла почти непрерывно. Для нас были введены тридцатишестичасовые смены, прерывавшиеся только на три получасовых перерыва, в течение которых мы должны были проглотить содержимое котелков, а затем вернуться в строй обязательно в чистом и опрятном виде. По истечении этих 36 часов нам давалось восемь часов на отдых. Потом следовали еще 36 часов… Кроме того, случались и ложные тревоги, вырывавшие нас из крепких объятий сна и заставлявшие строиться во дворе в полном снаряжении…Иногда кто-нибудь падал в обморок от изнеможения… и тогда товарищам приходилось ставить его на ноги, хлопая по щекам и обливая водой… Ничто не могло изменить этот распорядок… Гауптман Финк просто продолжал гнуть свою линию, совершенно не обращая внимания на наши кровоточащие десны и исхудавшие лица, пока острая боль в голове не заставляла нас забыть о кровавых мозолях на ногах».
Это упражнение, казалось бы ничем не оправданное по своей жестокости, на самом деле должно было подготовить солдат к суровым условиям Восточного фронта, как и другое испытание.
«Однажды мы проводили учения по борьбе с танками. Нам приказали сомкнутыми шеренгами спуститься в окоп и запретили покидать его, что бы ни случилось. Потом четыре или пять танков «Pz-ІІІ» двинулись под прямым углом к траншее и пересекли ее на разной скорости. Под собственной тяжестью машины уходили в землю сантиметров на десять. Когда их чудовищные гусеницы вгрызлись в край окопа всего в нескольких сантиметрах от наших голов, мы все, почти без исключения, закричали от ужаса… Нас также учили обращаться с опасными «Панцерфаустами» (противотанковыми гранатометами) и атаковать танки с магнитными минами. Нужно было спрятаться в окопе и дождаться, пока танк не подойдет достаточно близко. Затем нужно было подбежать к машине и установить взрывное устройство… между корпусом и башней. Выскочить из окопа разрешалось только тогда, когда до танка оставалось не больше пяти метров. Потом… нужно было подбежать прямо к грозному чудищу, ухватиться за буксировочный крюк, заскочить на корпус, установить мину в месте соединения корпуса и башни и спрыгнуть с танка».
Удивительно, но после всех этих испытаний и жестокостей Сайер, вторя Вольтерсдорфу, говорил: «Несмотря на все трудности, через которые пришлось пройти, моему самолюбию льстило, что меня приняли как немца среди немцев, как воина, достойного носить оружие… Трудно поверить, но к тому времени, когда настала пора уезжать, мы все преклонялись перед герром гауптманом. Более того, каждый из нас мечтал однажды стать таким же офицером, как он».
Несмотря на трудности, большинство пехотинцев осознавали ценность этого жесткого обучения. «На войне, — вспоминал Фриц-Эрих Димке, — мы выжили… благодаря упорным тренировкам». Густав Кникрем отмечал после войны: «Преимущество наших вооруженных сил заключалось в этой чудовищной подготовке… Все приказы исполнялись автоматически… Ты думал о доме, о любимых, ты думал обо всем этом. Но все равно стоял прямо и стрелял… Ты действовал автоматически, как положено солдату. И дело в том, что это помогало сохранить жизнь. Сегодня отрицать это могут только идиоты». Зигфрид Кнаппе говорил о своих инструкторах, что они старались «создать напряженную обстановку, приближенную к боевой». А позже, перед началом кампании во Франции, Кнаппе указывал и на другую цель этой постоянной работы: «Мы немедленно приступили к активной подготовке… чтобы солдаты привыкли к совместной работе. Мы занимались упражнениями круглые сутки, чтобы достичь слаженности, необходимой в бою».
2
Был у меня товарищ» — немецкая песня, под которую традиционно проходили военные похороны.