«Окопная правда» Вермахта

К августу 1944 года надежды на победу начали быстро таять, и солдаты стали все чаще обращаться за поддержкой к своим НСФО. Для многих идеологическая подготовка стала желанной опорой, поддерживавшей боевой дух и мотивацию. Один офицер докладывал, что простой солдат «проявляет интерес к изучению политических и иных текущих проблем», показывая, что «он более озабочен ими, чем обычно принято считать». Другой утверждал: «Солдаты слушали лекции внимательно. Во многих случаях наблюдалась ответная реакция». «Вчера я присутствовал на лекции, которую читали наш командир дивизии и дивизионный НСФО, — рассказывает ефрейтор В.П. К., на которого, судя по всему, происходившее произвело впечатление. — Разъяснения, которые они нам давали, должны укрепить нас перед лицом надвигающихся событий. Смысл выступлений заключался в том, что наше положение серьезное, но, конечно же, не безнадежное… Мы не должны быть и не будем сломлены этой неопределенностью». Лейтенант К. Н., сочетая в себе качество по-юнгеровски бесстрастного воина и преданного сторонника нацистов, утверждал: «Война всегда должна строиться на понимании и пламенной воле», настаивая, что «пропаганда истинна и хороша, если она убирает препятствия, мешающие представить поверженного противника, и доводит боевой дух и идеализм до кипения, поднимая силы солдат до героических высот». Фридрих Групе, который вел обучение как один из фронтовиков, призванных служить «политическими ударными частями» немецкой армии, отмечал: «Решающим принципом должно стать «быть больше, чем казаться». По словам Групе, это означало, что «все должно соответствовать идеалу «общества поступков». Иными словами, дух, идеалы и действия должны были тесно переплетаться, и немецкие войска должны были вдохновляться не столько лекциями, сколько «разговорами между солдатами».

Мнение, что идеология должна передаваться от одного товарища другому, было очень важным, поскольку огромным влиянием на умы солдат пользовались доверенные офицеры и такие же солдаты. Как, несомненно, понимали нацисты, не важно, чтобы все или хотя бы большинство солдат имели идеологическую мотивацию. Достаточно было располагать основным ядром сторонников, особенно среди тех, кто пользовался уважением, которые могли бы мотивировать и увлекать других. Ги Сайер дает понять, как работает такая система, описывая любимого солдатами гауптмана, которого переполняла вера в идеологию.

«— Вот за что вы сражаетесь, — сказал нам однажды гауптман Везрайдау. — Поэтому будьте храбры: жизнь — это война, а война — это жизнь.

Гауптман Везрайдау часто помогал нам перенести тяжелые времена. Он всегда был в хороших отношениях с солдатами… Он стоял с нами в бесчисленных сумеречных караулах, заходил в землянки, чтобы побеседовать с нами и помочь нам забыть о бушующей снаружи грозе…

— Германия — великая страна, — говаривал он. — Система, в которую мы верим, ничуть не хуже лозунгов другой стороны. Даже если мы не всегда согласны с тем, что приходится делать, мы должны придерживаться этих принцинов, несмотря на все трудности. Мы пустились в рискованное предприятие… Мы продвигаем идею единства, которая не сулит большого богатства и которую нелегко переварить, но подавляющее большинство немецкого народа принимает ее и придерживается ее, выковывая и формируя ее, прилагая достойные восхищения совместные усилия… Мы пытаемся… изменить облик мира…

Беседы с гауптманом Везрайдау производили на нас глубокое впечатление, Его явная и страстная искренность влияла даже на колеблющихся и, казалось, была на порядок выше обычных призывов к самопожертвованию… Он проводил с нами немало времени… Мы любили его и чувствовали, что у нас есть настоящий лидер и друг, на которого мы можем положиться».

Забота, дружба, искренность, идеализм: совершенно очевидно, что это были сложные и динамичные отношения, которые было непросто создать усилиями одних лишь НСФО, однако, возникнув, они образовывали надежную связь. «Не могу найти слов, чтобы выразить богатство эмоций, которые пробудил во мне немецкий идеализм», — утверждал Сайер позднее.

Многие солдаты, несомненно, под влиянием нацистской пропаганды представляли себя участниками идеологического крестового похода, призванного защитить европейскую цивилизацию и немецкое общество. Однако, как показывают их письма и дневники, их идеологическая мотивация основывалась не на одной лишь расовой ненависти. Глубокое недоверие и отвращение, которое солдаты испытывали к примитивным условиям существования в оплоте коммунизма, сама суровость повседневной жизни порождали в них ощущение апокалиптической борьбы против жестокой и отсталой державы. Таким образом, последующие события не просто служили поддержке идеологии, а нередко приводили к принятию взглядов нацистов теми, кто ранее относился к ним скептически или безразлично. Непреложным фактом остается то, что реалии Советского Союза оказались ошеломляющими для простых солдат. Лейтенанту Й. Г. все в России казалось отсталым. «Эта примитивность просто непостижима, — писал он. — Сравнивать [с Германией] попросту невозможно. У нас всех возникает совершенно необычное чувство… Просто грязь и разложение — вот он, советский рай». «Крестьянские дома с соломенными крышами больше напоминают конуру для собак, — делился своими впечатлениями о России Вильгельм Прюллер. — Оборванный, грязный, звероподобный народ… Рай для рабочих — всего лишь сгусток голода, нищеты, убийств, массовых заключений, рабства и пыток».

«Тем, кто и сегодня считает большевизм спасением, стоило бы показать этот «рай», — насмешливо писал жене Карл Фухс. — Когда вернусь, расскажу тебе много страшных историй о России». В другом письме он заключил: «Куда ни посмотри, не видно ни следа культуры. Теперь мы понимаем, что наша великая германская родина дала своим детям. Во всем мире есть лишь одна Германия». Своей матери Фухс с негодованием заявлял: «Эти люди… живут, как животные. Им бы хоть раз увидеть немецкую гостиную. Для них это было бы раем — раем, которого их лишили коммунистические прохвосты, евреи и преступники. Мы увидели истинное лицо большевизма, познакомились с ним, испытали его на себе и знаем, что с ним делать». Фухсу миссия Германии казалась понятной: «Наш долг — сражаться и освободить мир от коммунистической заразы. Когда-нибудь, через много лет, мир поблагодарит немцев и нашего обожаемого фюрера за победы здесь, в России».

Такого мнения придерживались не только солдаты, происходившие из среднего класса. Солдаты из рабочих семей, воспитанные в вере в то, что Советская Россия была раем для рабочих, нередко испытывали куда более сильный шок и отвращение. Таким образом, непосредственный опыт подкреплял утверждения нацистской пропаганды, поскольку солдаты собственными глазами видели то, что они считали жестокостью и варварством России. Рядовой X. в июле 1941 года презрительно писал: «Мы уже в глубине России, в так называемом раю. Здесь царит великая нищета. Люди более двух десятилетий страдают от невообразимого угнетения. Мы все предпочли бы скорее умереть, чем жить в такой нищете и мучениях… Мы часто спрашиваем русских солдат, почему они бросили оружие, и они отвечают: «А за что нам воевать? За годы угнетений и нищеты, через которые нам пришлось пройти?» Ефрейтор В. Ф. негодовал: «Я сыт по горло этим хваленым Советским Союзом. Условия жизни здесь допотопные. Наша пропаганда, судя по всему, не преувеличивала, а, скорее наоборот, преуменьшала». С его мнением соглашался и фельдфебель Г. Ш., с сожалением отмечавший: «Трудно себе представить, как беден и примитивен «красный рай». Другой солдат в сентябре 1943 года подтверждал: «Здесь, на востоке, можно понять, почему человек может выдерживать такие тяготы». Один солдат, выходец из рабочей семьи, с отвращением описывал:

«На ночь нам отвели деревянный дом, где уже жила русская семья… Всю ночь нас кусали клопы… Огромная печь служила семье для обогрева, и ночью они спали на ней или рядом с ней… Внутренние стены этой лачуги были оклеены газетами… У детей были распухшие от недоедания животы, и это на Украине — в главной житнице Советского Союза… Несколько лет назад в одном берлинском ночном клубе я слышал шутку, но никогда не думал, что она воплотится в жизнь. «Первыми коммунистами были Адам и Ева. У них не было одежды, им приходилось красть яблоки, чтобы поесть, они не могли сбежать из того места, где находились, но все равно считали, что живут в раю». В реальности дела обстоят так, что после двадцати двух лет коммунизма для этой семьи изредка поесть соленой рыбы — огромная роскошь. Как же меня угнетает эта страна».