Страница 39 из 85
Взвод посыльных, самые близкие друзья Петере, Вайзер и оставшиеся штабисты ждут моих прощальных слов. А мне будто удавкой стиснули горло. Не могу говорить, и все. Слезы бегут по щекам. В темную могилу падают скромные полевые цветы. Я отдаю честь павшим и поворачиваюсь. Вскоре после этого сажусь писать письмо его матери.
До 16 октября батальон очищает от противника западный берег Миуса, следуя за батальоном Витта, создавшим плацдарм в районе Козелки. 17 октября батальон участвует в наступлении на Таганрог и почти без боя продвигается до морского порта города. По левому флангу наступает батальон Витта, а севернее на город надвигается батальон Фрая. Силы пехоты с неслыханной решимостью атакуют северные окраины города и тоже прорываются к нам.
Должен признаться, что батальон Фрая угодил под атаку двух танковых взводов Советов, сумевших пробить в обороне батальона две внушительные бреши, пока не попали под огонь наших 8,8-см орудий, оказавшийся для русских танкистов фатальным.
Во время штурма Таганрога мы впервые воочию убедились, как Советы планомерно уничтожают город. Фабрики и общественные здания одно за другим взлетали на воздух. Отступление Советов было отмечено поднимавшимися вверх клубами дыма. До сих пор нам приходилось видеть лишь пылавшие стога сена, теперь же мы вплотную столкнулись с таким понятием, как «выжженная земля».
В порту затопляли горяпцие корабли. Но никто из русских не задумывается над тем, как спасти тонущих людей. Лишь по категорическому требованию Дрешера русские все же доставили барахтавшихся в воде людей на берег. На крутом берегу возвышается памятник Петру I, бывший император угрюмо взирает на тонущие суда.
Стоят холода. Ледяной ветер с моря возвещает о скором наступлении зимы. Чуть справа различаются заснеженные шапки Кавказских гор, величественно белеющие, невзирая на суету людскую. Мы мерзнем — наша не приспособленная к зиме летняя форма изодралась в клочья. А о зимнем обмундировании ни слуху ни духу.
Наступательный порыв войск не угас, однако мы все чаще и чаще задумываемся над тем, какова же конечная цель наступления. За нами огромные, никем не занятые пространства без какой-либо транспортной сети. Существующие железнодорожные линии проходят с юга на север. Впервые задумываемся об обороне.
20 октября по разбитым дорогам в дождь мы следуем в направлении Ростова-на-Дону. Маршрут следования проложен 14-й танковой дивизией, которая вместе с 13-й танковой дивизией, 60-й моторизованной дивизией и полком «Лейбштандарт» входит в состав корпуса Макензена.
Я безучастно смотрю на остатки бывшего русского батальона, под дождем увязающего в грязи у заднего склона Самбека.
Я не в состоянии читать карту. Значки и буквы расплываются перед глазами. Приступы слабости и тошнота доводят меня до такого состояния, что я с трудом различаю очертания командного пункта дивизии и вынужден просить командующего подменить меня. Четыре месяца непрерывных боев в России все же уложили меня на койку. Все, я выведен из строя. Командование нашим батальоном принимает гауптштурмфюрер Краас. Подразделению предстоят жаркие схватки.
С наступлением темноты я снова в Таганроге. В тамошнем госпитале мне ставят диагноз — острейшая дизентерия плюс желтуха. В те дни дизентерия приняла воистину эпидемические масштабы на фронте, грозя обрушить его куда быстрее атак русских. Ни немецких полков, ни дивизий уже не существует. Восточный фронт удерживается ценой невероятных усилий жалких остатков некогда боеспособных частей и подразделений. Немецкий пехотинец вступает в борьбу за выживание обескровленным и небоеготовым. Он понимает, что его ждет, но не медлит ни секунды при исполнении долга. Он свято верит в необходимость принести себя в жертву.
Несколько недель спустя, все епле пошатываясь от слабости, я выхожу из госпиталя и возвращаюсь в войска. Без долгих словопрений командующий переводит меня в резерв командного состава, и я до особого распоряжения считаюсь прикомандированным к штабу дивизии.
Полк «Лейбштандарт» занял оборонительные позиции западнее Ростова-на-Дону и в тесном взаимодействии с 13-й и 14-й танковыми дивизиями успешно отражает все попытки прорыва неприятеля. Район боевых действий 3-го армейского корпуса представляет собой унылое безлесье, продуваемое ледяным ветром, от которого каменеет земля. Ни окоп, ни, тем более, временное укрытие отрыть в ней невозможно. И погода перешла в стан нашего врага.
Мой батальон включен в состав фронта обороны и противостоит 253-й русской пехотной дивизии под командованием полковника Охацкого. Соединение было сформировано лишь в августе 1941 года на Кавказе и набрано из кубанских казаков, настроенных в отношении Советов весьма прохладно.
За время моего вынужденного отсутствия боеготовность батальона существенно снизилась. В особенности заметна нехватка офицерских кадров. 2-й ротой командует оберштурмфюрер Ольбетер и, несмотря на полученное ранение, отказывается покинуть подразделение. В 3-й роте участились случаи заболевания дифтеритом, заметно снизившие и без того невысокую боеготовность батальона.
1 ноября в боях под Александровкой получил ранение и оберштурмфюрер фон Бютнер.
2 ноября я сопровождал командующего дивизией в Александровку, где мы навестили наших старых боевых товарищей, и стал свидетелем того, как Герду Бремеру был вручен Рыцарский крест. Мне вдвойне приятно сопереживать искреннюю радость бойцов за своего командира. Что и говорить — рота заслужила эту награду.
Мороз сменяется дождем. В окопах воды чуть ли не по колено, вода везде — в разъезженной колее дорог, пропитала обмундирование. Грузовики и даже гусеничная техника увязают в грязи. Пехотинцы с трудом передвигаются по превратившимся в болото дорогам. Приходится использовать гужевой транспорт. Колонны двигаются черепашьими темпами — не говоря уже о резко возросшем расходе горючего. Одним словом, затраты несоизмеримы с результатами. Армия увязает в жидком месиве. Резко подскочила заболеваемость личного состава. В середине ноября ударили морозы. Приходится буквально вырубать транспортные средства из превратившейся в камень жижи и постоянно прогревать двигатели подручными средствами. Мы — армия калек.
В те дни на командном пункте в Лоханово мне довелось стать свидетелем одного, возымевшего тяжкие последствия разговора генерал-полковника фон Клейста, генерала фон Макензена, Зеппа Дитриха и экспертов по вопросам использования нефти, выступивших с любопытным докладом о всевластии «черного золота». Эти господа непоколебимо убеждены, что продолжение войны с Россией возможно лишь при условии овладения Бакинским нефтеносным районом. Отсюда настоятельная необходимость взятия Ростова-на-Дону как важнейшая предпосылка для доступа к Баку.
Присутствовавшие военные молча выслушали доклад: назывались цифры производства и потребления горючего, доказывалась необходимость резкого увеличения нефтедобычи. Но нам для выработки компетентного заключения не хватало ни соответствующих официальных данных, ни опыта.
В военном же аспекте все обстоит несколько по-иному. Все в один голос предостерегают от наступления на Ростов-на-Дону, ссылаясь и на огромные потери личного состава и техники в частях и подразделениях, и просто-напросто на небоеготовность войск для операции подобного масштаба. Дивизии обескровлены, вооружения в них недостаточно, что же касается зимнего обмундирования, здесь речь идет уже не просто о недоработке, а о самой настоящей халатности, откровенной безответственности. С великим трудом удалось перебросить из Мариуполя русские тулупы и меховые шапки. Результат: с дистанции в 100 метров мы стали внешне неотличимы от противника. Состояние здоровья бойцов и офицеров ужасное, заболеваемость растет не по дням, а по часам. Командующие фронтовыми соединениями дают предельно трезвую оценку сложившейся ситуации, утверждая: да, мы будем наступать, да, мы возьмем Ростов-на-Дону, да, мы прогоним Советы за Дон — но нам ни за что не удержать в своих руках этот город, поскольку мы не располагаем соответствующими возможностями для его обороны.