Страница 60 из 61
Кстати, тот факт, что я по национальности немец, имел для меня довольно любопытные последствия. 6 июня 2004 года отмечалась шестидесятая годовщина высадки союзников во Франции. В честь этого события, а также в честь одного местного ветерана и нашего друга, который воевал в Нормандии, мы с друзьями устроили для него торжественный ужин в одном из ресторанов Эшвилла. За всю мою жизнь в США я поучаствовал не в одном десятке подобных событий, поэтому не видел ничего странного в том, что сижу за одним праздничным столом с человеком, который в войну сражался против армии, в которой служил я. Наоборот, я испытывал к нему глубокое уважение как к солдату, который с честью выполнял свой воинский долг.
В конце ужина рядом со мной неожиданно появилась официантка с тортом и мороженым. Полагая, что я тоже ветеран американской армии, она совершенно искренне сказала мне: «Спасибо вам за вашу службу». Весь наш стол взорвался дружным смехом, расхохотался и я.
Есть своя ирония в том, что я удостоился поздравления как американский ветеран, пусть даже по чистой случайности. И все же в глубине души я горд тем, что воевал, хотя и не за мою новую страну, Америку, а за свою старую родину — Германию. Обе эти страны нашли в себе мужество забыть былые обиды и стать друзьями, так что я сумел примирить в себе американца и немца.
Начиная с самого конца войны у меня не было никакого контакта с моими однополчанами из 58-й пехотной дивизии, за исключением моего последнего полкового командира Вернера Эбелинга, который в послевоенной Германии стал генералом бундесвера. Надо сказать, что в те годы лишь немногие стремились сделать себе карьеру в армии.
В сегодняшней Германии мало кто из молодых людей хочет применить свои таланты на военном поприще, в армию идут служить нехотя. В годы моей юности на солдат смотрели с уважением. Гуляя по улицам, можно было встретить немало людей в военной форме. Современным немецким солдатам не хватает подобного уважения, не удивительно, что, выходя из казармы в увольнение, они спешат переодеться в штатское. На мой взгляд, нынешние американцы настроены гораздо более патриотично, нежели немцы, причем они не стесняются демонстрировать свой патриотизм — как то было и в Германии в 1930–1940-е годы двадцатого века.
Оглядываясь назад, я полагаю, что толчком ко Второй мировой войне послужили жесткие условия Версальского договора, положившего конец Первой мировой. Несмотря на это, союзники совершили ту же ошибку и после окончания Второй мировой войны, когда поделили Германию, а также отрезали от нее такие важные сельскохозяйственные области, как Восточная Пруссия, Померания, Силезия и восточный Бранденбург.
Хотя Восточная и Западная Германия в конце концов воссоединились, трагическая судьба людей, которые были вынуждены покинуть эти бывшие немецкие провинции, до сих пор остается как бы в тени, поскольку обычно вспоминают лишь преступления Гитлера. А ведь в буквальном смысле миллионы людей были изгнаны из родного дома, превратились в беженцев. По сравнению с теми трудностями, какие переживала после войны моя собственная семья, участь этих людей была куда страшнее. Так что последствия войны до сих пор дают о себе знать.
История последних шести десятков лет пошла совсем по иному пути, нежели я предполагал. После того как мы с женой эмигрировали, Западная Германия довольно быстро вернула себе экономическую мощь, что я объясняю двумя причинами. Во-первых, сами немцы были настроены решительно, стремясь поскорее поднять страну из руин. Видя народный энтузиазм, предприниматели и профсоюзы вместе взялись за подъем экономики. Во-вторых, план Маршалла обеспечил необходимые финансовые ресурсы, что также способствовало ускорению этого процесса. И хотя я ни разу не пожалел о том, что эмигрировал, я тем не менее уверен, что останься я на родине, то нашел бы своим знаниям достойное применение.
Лишь с окончанием Второй мировой войны и началом «холодной войны» немцы стали воспринимать друг друга как жителей Восточной и Западной Германии. А вот западные страны и Россия всегда воспринимались ими по-разному. До войны немцы, с одной стороны, чувствовали себя исключенными из числа развитых западных стран, с другой — ощущали свое культурное превосходство над Советским Союзом.
Вслед за национальным поражением большинство жителей Западной Германии начали ощущать себе полноправными членами западноевропейского сообщества. С одной стороны, они понимали исходившую от СССР угрозу, с другой — переняли более либеральную культуру, что сделало их похожими на другие западноевропейские страны. Вступление в Европейский Союз способствовало укреплению авторитета Германии и также ее собственному восприятию себя как страны западной. Возможно, именно этот процесс интеграции частично объясняет, почему после Второй мировой войны — в отличие от Первой мировой, когда она оказалась в изоляции, — Германия довольно легко смирилась с территориальными потерями.
Мой личный опыт двенадцати лет жизни в условиях диктаторского нацистского режима, а также опыт моей семьи, какое-то время жившей под властью коммунистов Восточной Германии, дает мне основание полагать, что все диктаторские режимы одинаковы, независимо от расхождений в идеологии. Все они готовы на любую жесткость, лишь бы только удержаться у власти. В этом стремлении подчинить себе людей они в первую очередь используют прессу, поскольку та обладает огромным влиянием на человеческие умы, особенно если правительство запрещает высказывать альтернативную точку зрения.
Признаюсь честно, со временем у меня появилось больше вопросов, нежели ответов, и я до известной степени проникся циничным отношением к власти. Мне стало известно о гитлеровском режиме многое такое, чего я не знал раньше, во время войны. Когда я прочел про концлагеря и другие преступления нацистов, это открыло мне глаза на темные стороны нацистского режима.
Теперь мне понятно, почему нацистская пропаганда против евреев была столь эффективна в том, что касается полного безразличия немцев к судьбе этого народа. В то время я нередко задавался вопросом, справедливо ли, что евреи теряют свои магазины или почему их изгоняют с той или иной территории, однако скажу честно, я не слишком задумывался о том, какова их дальнейшая судьба. Если не считать еврейских погромов Хрустальной ночи, лично я ничего не знал о жертвах гонений на евреев.
Хотя я знал, что нацисты сажают за решетку противников режима, в том числе евреев, я понятия не имел, куда отправляют этих людей и что потом происходит с ними. Некоторые из них возвращались из заключения, из чего напрашивался вывод, что и другие, отсидев положенный срок, также в конце концов будут выпущены на свободу. Разумеется, вслух эти вопросы никогда не обсуждались.
Если бы граждане Германии тогда узнали о массовом истреблении в концлагерях евреев и людей других национальностей, полагаю, это моментально вызвало бы антинацистские настроения. Для большинства немцев массовые убийства людей — это нечто немыслимое, не говоря о том, что это было совершенно неприемлемо с точки зрения морали. То были гнусные преступления, совершенные фанатиками-расистами.
Когда я задумываюсь о том, какие страдания выпали на долю мирного населения Советского Союза во время войны, я вижу в этом трагедию военного времени. Голод жителей блокадного Ленинграда — явление того же порядка, что и гибель мирного населения Германии под бомбами союзников. Мы сражались не против русских людей, мы сражались против коммунистического режима точно так же, как союзники воевали не против немцев, а против нацистов. Увы, жертвами войны часто становятся ни в чем не повинные люди, и мое сердце переполнено скорбью.
Какие бы подозрения мы ни испытывали в глубине души по поводу нацистов и их политики, я сражался, будучи оптимистично настроенным в отношении послевоенного будущего моей страны. Увы, для Гитлера с его безумными планами построения в Европе арийской утопии мы были не более чем подопытными животными.
Когда американцы оглядываются назад, на военные годы, важно, чтобы они поняли, почему многие немцы с такой готовностью шли в бой и даже были готовы пожертвовать собой. В моей книге я пытался донести до читателей, почему так происходило, — мы были готовы рисковать собственными жизнями из любви к родине, а также из чувства долга по отношению к ней, тем более что мы пребывали в уверенности, что этой войны было невозможно избежать.