Страница 21 из 51
Радист нервничал и указал на небольшую дырку в фюзеляже:
— Двухсантиметровая зенитка, наша… черт… ЧЕРТ!!! — крикнул он пилоту. — Один такой в бочку с топливом, и мы зажаримся! — ответил он.
— И что теперь? — спросил я, не надеясь, что мне ответят.
Самолет покатился по земле. Снова русские прошмыгнули сквозь наш строй и сбросили бомбы на посадочную полосу. Наши зенитки стреляли в промежутки между нами. Но в конце концов все обошлось.
Я наконец «счастливо прибыл» в сталинградский «котел». Самолет добежал до края аэродрома. Открылись люки, и экипаж стал сам выталкивать из самолета бочки с горючим. Я вылез на крыло, попрощался с ними и огляделся. Поперек полосы шли к нам, спотыкаясь, оборванные, плохо одетые раненые солдаты. Они отчаянно пытались попасть на самолет и улететь. Но летчики уже закрыли люки, и все три мотора заревели. Крики, команды, чьи-то слова «мы не хотим здесь остаться насовсем!» были последним, что я услышал от летчиков.
Двигатели взвыли, и самолет двинулся с места; Они взлетели по собственной инициативе, не имея никаких указаний и не связавшись с пунктом управления полетами. Самолет исчез в темноте, и кричащие раненые, которые не один раз пытались ухватиться за самолет, тоже исчезли. Несколько их ползало в снегу на четвереньках, ругаясь и хныча. Они были грязными, неопрятными, заросшими бородами, изнуренными, в пропитанных кровью повязках, обмотанными тряпками как цыгане и совершенно забывшими о дисциплине.
Ю-52 с припасами приземляется в сталинградском «котле». Воздушный маршрут снабжения был ненадежным и легко прерывался плохой погодой, но даже в оптимальных условиях обеспечивал лишь долю минимальных потребностей армии.
Вокруг, насколько хватало глаз, не было ни военной полиции, ни медиков. Никогда раньше не видел в вермахте подобного хаоса. Наверное, так выглядело разбитое войско Наполеона у Березины. Во мне проснулась смесь ужаса и сострадания. Я почувствовал себя брошенным и подумал: «Лучше бы тебе остаться снаружи, а не настаивать на том, чтобы попасть сюда». Если бы я пошел в запасную часть в Геттингене, я смог бы подождать развития событий.
Я побродил по округе и наконец нашел глубокий блиндаж со входом, завешенным плащ-палаткой. Вокруг были вспышки зенитного огня и разрывы бомб. Я вполз в блиндаж, где меня встретила вонь немытых тел и остатков еды. Встретили меня враждебно.
«Откуда? Куда?» Когда я описал свои приключения, надо мной посмеялись.
— Вы, наверное, совсем свихнулись, герр обер-лейтенант. Теперь, как и все мы, вы по уши в дерьме — по самые уши. Обратные билеты положены только раненым — без головы, без ноги и так далее, и при этом нужно еще найти себе самолет! — сказал один штабс- ефрейтор. В его словах не слышалось никакого нарушения субординации — скорее сожаление.
Это было просто катастрофическим завершением отпуска. Насколько все было хорошо в начале, настолько ужасно все было в конце. По крайней мере, в Питомнике царил абсолютный хаос. Никто никому не отдавал четких приказов, и беспомощные, отчаявшиеся раненые лежали и бродили где угодно.
— А как там наши танки, они уже пробились? — Это было ранним утром 29 декабря 1942 г. Наши танки намертво встали в колеях многими днями ранее. Наступление для прорыва сталинградского окружения с юга было слишком слабым с самого начала. Еще один случай, когда у наших войск оказалось недостаточно сил, чтобы достичь желаемого. Несмотря на это, разочарованные солдаты в бункере не ожидали падения 6-й армии.
Снаружи беспрерывно рвались бомбы. Я снова и снова спрашивал себя, умно ли было возвращаться в Сталинград. Я пытался избавиться от мрачных мыслей. Моя вера в руководство Германии еще не рухнула окончательно. Смертельно усталый, вскоре я заснул.
Глава 6
Последняя битва в «крепости баня»
Когда на следующее утро я проснулся, солнце светило на степь с совершенно чистого неба. Блеск снега ослепил меня. Выйдя на свет из темного блиндажа, я с трудом мог открыть глаза. Жуткая ночь закончилась. В небе были немецкие истребители, а русских самолетов видно не было. Я попрощался с хозяевами и пошел к пункту диспетчерской службы. Там все передвигалось бегом.
Поскольку я вез курьерскую почту, до командного пункта 6-й армии в Гумраке мне вызвали машину. Командный пункт был кучкой встроенных в склон бревенчатых хижин. Там все было наполнено шумом управленческой работы и общим гвалтом — щелкали каблуки, резко вскидывались руки, отдавая честь. Почту приняли — но, думаю, она не имела никакой ценности. Мне сказали подождать. Слушая обрывки телефонных разговоров, я понял, что сейчас они пытаются создать из ничего новые «аларменхайтен». И туда им были нужны офицеры. Желай я такой карьеры, я пошел бы в «пожарную часть» еще в Харькове, где условия были куда лучше. Я тихо выскользнул наружу, не привлекая ничьего внимания. В перегретом блиндаже было душно. Снаружи лежал снег и было минус двадцать. Закинув ранец за плечо, я пошел по следу колес в сторону летной школы. Местность была мне знакома, даже теперь, когда везде лежал снег.
Проезжавший мимо грузовик подвез меня. Я шел почти по той же дороге, что и 14 сентября, во время первого визита в город. Орудийные позиции моей 2-й батареи были все на том же месте. Когда я появился в подвале бани — естественно, я был встречен множеством приветственных возгласов. Боде прибыл за много дней до меня. Он все сделал с первой попытки и рассказал остальным, что если «Старый» вскоре не приедет, то не появится вовсе. Это значит, он — все, он свое получил. Вспомните — мы взлетали в одно и то же время. Боде был всего на несколько лет младше моих двадцати двух, но для солдат я был «Старым».
Содержимое ранцев, которые привез Боде, давно поделили и съели. Их поделили честно, но с ними разошлись и мои личные вещи, оставшиеся на батарее, когда я уехал в отпуск. Было в этом какое-то смутное неудобство. Поскольку я «воскрес», то через ординарца мне все вернули. Я был им благодарен. В войну люди думают и, поступают более практично. В любом случае я был даже рад оказаться в «знакомом окружении».
Скоро я отправился на наблюдательный пункт, взяв свой ранец с продуктами, потому что там ничего не получили из ранцев Боде. Причиной для этого было названо то, что со времени моего отсутствия там и так получали специальные пайки, якобы за нахождение в большей опасности. На позиции для передков едят куда больше, подумал я, — до того, как еда попадает на передовую.
Я с самого начала счел это объяснение преувеличенным и пристрастным, но ничего не сказал, потому что сначала хотел услышать, что скажут мне. Собственно, мой заместитель, лейтенант с другой батареи, действительно назначил обильные пайки наблюдательному пункту — а значит, и себе. Во время обычных боевых действий от солдат на наблюдательном пункте требуют больше, чем на огневых позициях или даже в обозе. Но здесь, в Сталинграде, мой НП жил более комфортно.
Чтобы избегать недовольства, нельзя заводить любимчиков, особенно когда припасы строго ограничены.
При том что я во время отпуска растолстел, с первого дня в окружении я сидел на здешнем голодном пайке. Солдаты на батарее жили так уже месяц. Я не отпускал от себя мешок с едой, потому что нужно было как следует подумать, как его разделить.
Первым моим приказом было абсолютно равное питание для всех солдат батареи. Дальше я доложил о вступлении в обязанности командиру батальона и также уведомил командира полка о своей помолвке. Хотя встречали меня с радостью, командир полка хотел знать, почему я не обратился к нему за разрешением жениться. В конце концов мне пришлось идти к нему на доклад, и я был слегка озадачен. Я извинился, но указал, что не знал об этом, и, кроме того, отправляясь в отпуск, не знал, что он закончится помолвкой. Это было спонтанное решение, случившееся потому, что подвернулась такая возможность.