Страница 41 из 58
— А мы после всем ребятам расскажем, как воюют выпускники нашей школы! — заявил шустрый вихрастый паренек.
Матросы стесняются, говорят о себе скупо, они убеждены, что ничего особенного не сделали. Но школьники слушают их затаив дыхание и в каждом видят героя. [169]
Вечером ребята присутствуют на комсомольском собрании батальона. Вместе с бойцами они почтили память комсомольца Александра Сладковского, геройски погибшего несколько дней назад. Собрание рассматривает заявления молодых краснофлотцев с просьбой принять их в комсомол. Первым обсуждается заявление Алексея Чайковского. Его просят рассказать свою автобиографию. Она проста, как у большинства наших бойцов. До призыва — рабочий. На флоте с мая 1941 года. Службу начал в учебном отряде. Воевал сначала в 3-м морском полку, а затем в нашей бригаде. Неоднократно участвовал в вылазках в тыл противника. Перенес ранение и контузию. За отвагу в бою получил несколько благодарностей от командования. Чайковского принимают в комсомол единогласно, под дружные аплодисменты. К столу президиума подходят все новые и новые молодые бойцы.
Утром морякам бригады зачитывается первомайский приказ Верховного Главнокомандующего и праздничные приветствия, поступившие со всех концов страны. На переднем крае включены на полную мощность репродукторы: передаются первомайские призывы, обращенные к немецким и румынским солдатам.
По склону высоты скатилось на наши позиции старое автомобильное колесо, пущенное из немецких окопов. К нему привязана фанерка с безграмотной писаниной на русском языке. Фашисты предлагают защитникам Севастополя сдаваться в плен, так как все равно, мол, осажденные в крепости погибнут от голода: «Вы доедайт последняя кошка...» Когда бойцам зачитываем это послание, стоит оглушительный хохот.
По просьбе моряков заставляем пленного немца по громкоговорящей установке зачитать своим собратьям меню нашего праздничного обеда: зеленый борщ со свининой, макароны по-флотски, шампанское...
Если мы в чем и испытываем нехватку, так не в пище, а в боеприпасах. Несмотря на расторопность наших хозяйственников, снарядов и мин мы получаем все меньше и меньше. На каждый день нам планировались лишь доли боекомплекта. Правда, у нас еще имеются некоторые запасы снарядов и мин, и поэтому мы позволяем себе иногда увеличивать норму расхода, но стреляем только по обнаруженным целям и совсем прекратили стрельбу по площадям. [170]
Севастополь в огне
Гроза надвигается
Вот и май наступил. Расщепленные, поломанные, казавшиеся зимой мертвыми, деревья покрылись робкой молодой листвой.
Враг все еще бездействует. Но мы чувствуем, что над нашим фронтом сгущаются тучи. Гроза вот-вот разразится. Кровопролитные бои разгорелись на Керченском полуострове. Фашисты бросили туда огромные силы против нашего десанта и теснят его.
17 мая в Севастополе собрался Военный совет флота с участием командиров соединений и руководителей городских советских и партийных организаций. Вице-адмирал Ф. С. Октябрьский объявил, что советскими войсками оставлена Керчь. Свои соединения, освободившиеся на керченском направлении, враг перебрасывает под Севастополь. Сейчас он сосредоточил против нас до десяти пехотных и двух танковых дивизий. 11-ю армию Манштейна будет поддерживать 8-й воздушный корпус.
— Необходимо принять самые энергичные меры, — предупреждает командующий флотом, — к укреплению позиций, подготовке всех видов огня к отражению возможного в ближайшие дни штурма. Гитлер дал Манштейну директиву овладеть Севастополем в течение четырех — пяти дней с начала наступления.
Член Военного совета флота Н. М. Кулаков предложил провести в частях и на кораблях делегатские собрания личного состава. [171]
— Краснофлотцы и красноармейцы, — заявил он, — должны знать создавшееся положение, ничего скрывать от них мы не будем и призовем к стойкости и самоотверженности.
Делегатское собрание нашей бригады состоялось 19 мая. Делегаты прибыли от каждого взвода. Кроме того, от каждой роты присутствовал командир или политрук. Собралось более 200 человек. Приехали члены военных советов флота и армии — дивизионные комиссары Кулаков и Чухнов, бригадный комиссар Кузнецов. Собрание проводили на открытом воздухе. Широкие кроны столетних дубов, еще сохранившихся на Максимовой даче, скрывали нас от наблюдения с воздуха.
Н. М. Кулаков рассказал участникам собрания о надвигающейся угрозе Севастополю и от имени Военного совета призвал всех бойцов и командиров до последней капли крови отстаивать героический город, родную землю.
Один за другим выступали представители взводов — краснофлотцы, сержанты, старшины, офицеры.
Снайпер пятого батальона сержант Васильев доложил, что он из винтовки, подаренной ему комиссаром Ехлаковым, открыл счет второй сотне уничтоженных немцев, что он и впредь будет беспощадно истреблять фашистов.
Старшина Георгий Ефимович Хутаба говорил кратко, отрывистыми фразами:
— Мы, бойцы второго батальона капитана Гегешидзе, грузины, абхазцы, аджарцы, вместе с русскими братьями будем стойко защищать Севастополь. Страх не сожмет наши сердца, не заставит дрожать руки!..
Разведчик старшина 2-й статьи Иван Прокофьевич Дмитришин поклялся за весь взвод, что разведчики проникнут на территорию врага и добудут для командования точные сведения о противнике.
Горячо выступил комиссар второй батареи минометного дивизиона Григорий Иванович Гончаров. Он вышел на середину круга, поднял высоко над головой горсть земли и произнес:
— За эту землю, за землю родного Севастополя мы будем стоять насмерть!.. Ни малейшей тенью малодушия не омрачим боевую славу черноморцев.
Всем делегатам хотелось высказаться. [172]
— От нашего взвода еще не выступали!..
— От артиллеристов дайте выступить!..
Собрание приняло обращение к бойцам, дало клятву верности Родине.
«Не сдадим Севастополь, пока сердце бьется в нашей груди. Смерть фашистам!» — так заканчивалось это воззвание.
Готовясь к решающим боям, обе сражающиеся стороны ведут активную разведку. Выискивают всякие способы вскрытия огневой системы, изучают расположение войск, оборудование позиций. На карты наносятся все новые и новые части, подразделения, батареи.
Над нашими позициями часто стал появляться немецкий воздушный разведчик «фокке-вульф». Эта неуклюжая машина с торчащим в виде костыля фотообъективом кружит над нами с утра до вечера. В нее никто не стреляет из-за опасения вскрыть стрельбой огневую систему, все стремятся спрятаться и прикрыть чем-нибудь оголенные фортификационные сооружения. Сделав несколько параллельных галсов от Балаклавы до Мекензиевых гор, самолет уходит на север, на смену ему приходит другой. Мы делаем ложные позиции, имитируем стрельбу ложных батарей, чтобы дезориентировать противника. Однако на большой успех маскировки нельзя рассчитывать, так как весь оборонительный район крепости занимает площадь не более шестисот квадратных километров выжженной войной и солнцем земли.
Непрерывно наблюдая за противником, мы заметили усиленное движение по дороге из Уппы на Чоргун. На коротких открытых участках этой дороги то и дело появляются груженые подводы, артиллерийские и минометные установки, велосипедисты, группы солдат. Они направляются к высотам 249,7 и 258,0 и скрываются за ними. Но только по этим данным нельзя составить полной картины о силах противника. Необходимо проникнуть в глубину его обороны и добыть более полные сведения.
Обстановка для ведения разведки крайне тяжела. Ночи стали короткими, темного времени — не более пяти часов. Ночью перед передним краем противник освещает местность ракетами и прожекторами. От разведчиков требуется особая сообразительность, мужество и скрытность действий. Почти невозможно стало вести разведку взводом, [173] а тем более ротой. Действовать могут лишь мелкие группы.
Начальник штаба пятого батальона капитан Головин, обдумав план разведки восточной окраины селения Нижний Чоргун, вызвал к себе командира разведывательного взвода старшину 1-й статьи Ивана Прокофьевича Дмитришина. Это уже известный в бригаде разведчик, зарекомендовавший себя дерзким и решительным в достижении цели. Дмитришин бесшумно вошел в землянку, когда Головин сосредоточенно рассматривал топографическую карту.