Страница 134 из 142
Сын Неона Иван сам разбудил отца после его семилетнего сна в анабиозе. Это была первая видная научная работа молодого ученого.
Но что значит семь лет по сравнению с тринадцатью тысячами лет сна моей Эры! Но ведь я-то живу, как и все остальные на Земле, спавшие только по ночам! Так я успокаиваю сам себя.
Неон уверен в успехе пробуждения, к которому так долго никто не решался приступить. Но я знаю: более критически настроенный и не по летам осторожный Иван волнуется.
Из тысячи человек, погружавшихся в анабиоз, только двое не проснулись. И трое скончались вскоре после пробуждения.
– Только пять человек на тысячу, – говорил отец.
– Целых пять человек на тысячу! – говорил сын.
Все зависит, как на это смотреть…
Но почему мне волноваться? Поколения ученых в течение полувека во всех тонкостях изучали аппаратуру древних мариан. Разобрав на детали саркофаг-биованну, в которой я спал, они построили второе «Хранилище Жизни» и для пробы усыпляли и пробуждали в нем животных и людей, самоотверженно шедших на риск.
Чем отплатить мне им? Впрочем, они рассматривают свои усилия как выполнение долга перед марсианами, в свое время предотвратившими столкновение Земли с Луной.
Пилоты привычно подвели космический корабль к месту стыковки. Сердце колотилось во мне, готовое выскочить. Я не думал, что оно может так вести себя у стариков.
Бритое, энергичное, оттененное седыми висками, пожалуй, даже чуть суровое лицо Неона Петрова спокойно, а Иван щурится, проводит рукой по белокурым длинным волосам и нервно теребит курчавую, плохо растущую бородку.
По внутреннему переходу в месте стыка корабля мы перебираемся на орбитальную станцию. Научные сотрудники исследовательского центра почтительно встречают своего руководителя и радуются Ивану, общему любимцу.
Неон действует быстро и решительно. Слишком много времени уже было затрачено на подготовку. Он предлагает немедля приступить к пробуждению Эры.
К своему изумлению и радости, я узнаю среди присутствующих, прилетевших раньше нас, своих старых друзей: прежде всего Эльгу Сергеевну, ныне члена-корреспондента Академии наук, все еще бодрящуюся, но досадно пополневшую женщину с белоснежными волосами, заложенными тяжелым узлом на затылке. Десять лет назад я присутствовал на ее серебряной свадьбе с академиком Леонидом Песцовым. Галактион Петров, тоже уже давно академик, не мог ей простить разрыва с ним, и, хотя прошло много лет, все же не явился на их серебряную свадьбу. Но сюда он прилетел. Очень постаревший, сутулый, обрюзгший, с ненужной в условиях невесомости, но привычной палочкой в руках, он стоял в стороне, удерживаемый магнитными подошвами. Он присутствовал здесь как самый почетный гость, как руководитель первого отряда ученых, нашедших в космосе «Хранилище Жизни».
А вот Даля и его жены Татьяны Сергеевны, близких моих друзей, не было. Оба они долго жили в Антарктиде. Он освобождал ото льда материк, а она искала там стоянки доисторического человека, и не только искала, но и нашла! Успела найти до своей кончины… Я обещал прилететь туда к Далю, и, возможно, с Эрой, после ее пробуждения…
После пробуждения!
Как предстану я перед нею, седобородый глубокий старик, заканчивающий свою жизнь на Земле, куда мы с Эрой так стремились. Ей еще предстоит увидеть дальнейшую жизнь людей, которые распространяют сейчас на весь земной шар те принципы, которые мы с нею вместе закладывали когда-то в основу общины инков: трудятся все, бесплатный хлеб всем…
Кем я стану для Эры? Древний старец, лишь носящий имя любимого в прошлом юноши? Живое, но дряхлое материализовавшееся вдруг воспоминание о прежней жизни?
Впрочем, я не так уж дряхл. В особенности если сравнивать меня с Галактионом или хотя бы с тем же неистощимым весельчаком Песцовым, супругом Эльги Сергеевны. По курьезному стечению обстоятельств, если сбросить со счетов время моего многотысячелетнего сна, то я как-никак моложе этих академиков.
Слабое утешение! Вряд ли оно поможет Эре перенести неотвратимый удар.
Но ничего не поделаешь. Можно с помощью холодного сна перескочить через десяток тысячелетий, но невозможно двинуться хоть на день назад, не говоря уже о том, чтобы помолодеть хоть на десять лет! Таков закон причинности!
Десять лет! Смешно! Что значат они в моем преклонном возрасте? Восемьдесят, семьдесят – не все ли равно!
Чтобы быть ровней моей Эре, мне надо помолодеть на пятьдесят, вернее, на пятьдесят один земной год!..
Цилиндрический коридор, в конце которого помещалось «Хранилище Жизни», чем-то напоминает мне оранжерею фаэтов, хотя и не прозрачен.
Мы, присутствующие при пробуждении, стоим около единственной прозрачной стенки, примыкающей к «Хранилищу Жизни». Отсюда виден висящий в воздухе гроб моей Эры. Впрочем, его надо называть биованной.
Иван ведает автоматикой, той самой, которая не сработала полвека назад. Неон руководит последовательностью операций, отвечая за их биологический и психологический результат. Мы с ним долго обсуждали, как подготовить Эру к встрече со мной.
Неон – человек редкого хладнокровия и чуткости. Меня он понимал не то что с полуслова, а просто с одного взгляда. Мне не приходилось встречать подобных людей на Земле или марсиан на Марсе, даже в мое далекое время. В нем словно одновременно жили Нот Кри, Кара Яр и Гиго Гант, друзья моей прошлой жизни.
Он утешал меня:
– Хорошо, что тебе, Инко, не удалось в свое время включить автоматику биованны Эры. Из-за обнаруженных неисправностей Эра никогда не проснулась бы.
Так или почти так сказали бы мне Кара Яр или Гиго Гант.
– Чудо, что тебе удалось проснуться самому. Теперь все будет в порядке. – Это уже звучал голос Нота Кри.
И так же, как пятьдесят один год назад, видел теперь я заполнившийся мутным туманом прозрачный куб «Хранилища Жизни». Но теперь передо мной был специальный экран, на котором можно было видеть без помех все, что происходит в камере.
Крышка гроба поднялась, та самая крышка, которую я так безуспешно пытался поднять силой воли, даже отчаянием.
И лицо Эры вздрогнуло. Ресницы шевельнулись. Нежные губы растянулись между ямками щек. Она улыбнулась!
Это было невероятно!
Незадолго до этого ледяная, мертвая, как метеорит, она ожила теперь в улыбке…
Глаза ее открылись, и она стала кого-то искать около себя. Потом сделала движение корпусом (ее мышцы уже были разогреты массажем, им была возвращена былая сила). От этого движения тело ее взмыло над гробом и повисло в тумане. Теперь сквозь мутную пелену можно было разглядеть две отделившиеся одна от другой тени.
Наука Земли победила! Чудо свершилось! Но почему же чудо? Тринадцать тысяч лет? Но ведь одноклеточные организмы, обнаруженные в вечной мерзлоте Земли, оживали спустя двести пятьдесят миллионов лет! Значит, не чудо, а явление природы, которым можно овладеть. И я сам тому первое доказательство. Но теперь не я один буду свидетелем древности.
На экране видно было, как озабоченно озирается Эра, конечно разыскивая меня. Она уже заметила исчезновение из камеры второго саркофага. Он был давно извлечен, чтобы на нем изучить всю технику марианского холодного сна.
Неон Петров подошел ко мне и тихо сказал:
– Ты можешь обратиться к ней, Инко. Она должна узнать твой голос, если… если память ее проснулась вместе с ней.
Неон испугал меня, и я поспешно позвал Эру через микрофон:
– Эра, родная! С добрым утром новой жизни!
– Инко?! Какое счастье! Ты уже проснулся? Где же ты? Кто нас разбудил? Люди или мариане?
– Люди, подруга моя! Люди, которые достигли того уровня развития, о котором мы для них мечтали.
– Как хорошо, – вздохнула Эра. – Но где же ты, почему я только слышу твой голос и не вижу тебя?
Я любовался лицом Эры на экране, сменой на нем радости, недоумения, тревоги, потом снова счастливой улыбки.
Профессор Неон Петров решительно открыл дверь в прозрачную камеру, столько времени запретную, и смело вошел в нее. Клубы пара вырвались ему навстречу и окутали нас, словно морозный воздух Антарктиды, ворвавшийся в теплое помещение.