Страница 51 из 70
Во всех этих примерах слово верста (версты) обозначает пространство разделяющее. В первом примере повтор, выполняющий роль интенсификатора расстояния, одновременно выступает и как интенсификатор скорости. Метафора заедай верстою версту, вероятно, вызвана прежде всего переносной номинацией адресата — словом волк (типовым действием волка обычно мыслится «есть, пожирать»), затем фразеологизированной языковой метафорой пожирать пространство (о быстром движении) и продолжена в творчестве Цветаевой сочетаниями глотатели широт,[3] глотатели пустот (И., 317), алкоголики верст (С., 302). Сочетание заедай верстою версту из стихотворения «Волк» может также передавать смысл: 'питайся нашей разобщенностью, создавай и поддерживай отдельную от меня жизнь, духовно удаляясь от меня', — или: 'первоначальную горечь разлуки преодолевай, уходя еще дальше' — по значению глагола заедать 'съедать что-л. для заглушения неприятного вкуса чего-л ранее съеденного или выпитого' (MAC). Во втором примере обнаруживается принципиально важное для М. Цветаевой значение слова верста, связывающее его с собственно русской традицией номинации расстояния (в России считали расстояние верстами в то время, когда уже почти вся Европа перешла на метрическую систему мер) В этом контексте слово версты, поставленное в один ряд со словом мили, ясно указывает не только на разделяющее расстояние, но и на разделяющие культуры, традиции, идеологию, в среде носителей которых оказались два духовно близких человека. Слово верста, таким образом, как и в первом примере, обнаруживает смысловые приращения, однако в данном случае разделенность мыслится как навязанная извне, а не психологическая. В третьем контексте абстрагирование понятия «верста», опять же связанного с разлукой, приобретает черты, сближающие его с понятием абсолюта — бессмертия после физической смерти. Здесь уже появляются цветовые признаки, которые в дальнейшем воплотятся в словосочетании синяя верста. «Небесное» положение «версты», определяемое прежде всего, вероятно, цветаевской семантической системой, в которой понятие абсолюта является центральным, поддерживается еще и языковыми связями, в частности поговоркой семь верст до небес, и все лесом. Положение «версты» на небе отчетливо представлено в пятом контексте из поэмы «Царь-Девица», но в нем над пространственным значением слова преобладает временное значение: солнце и месяц показываются на небе в разное время, и разминовение их имеет характер абсолюта. В приведенном отрывке речь идет о разлуке Царевича-гусляра и Царь-Девицы: поплыл относится к нему, а поплыла — к ней Поэтому Солнце и Месяц здесь соотносятся с мужским и женским началом: в соответствии с мифологией солнце символизирует начало мужское, а луна, месяц — женское. Однако в поэме эта оппозиция трансформирована: мужскими свойствами характера и поведения обладает Царь-Девица, а женскими — Царевич — он в контексте поэмы связывается с образом месяца, а Царь-Девица — с солнцем. В любом случае здесь представлена оппозиция между активным жизнеутверждающим началом и стремлением личности к реализации за пределами земного бытия: именно Царевича характеризуют строки
Не естся яблочко румяно, Не пьются женские уста. Всё в пурпуровые туманы Уводит синяя верста (И., 348),где «синяя верста» — путь к бессмертию и, возможно, метафорически, 'взгляд Царевича', у которого глаза — синие, что много раз подчеркивается в поэме.
В четвертом контексте «верста» — мера расстояния, способная удлиняться, — представляется Цветаевой как «длинноты, широты забвений и зон», «стон», в чем проявляется абстрагирование понятия в психологическом плане; разделяющее расстояние трактуется как условие подлинной духовной близости, не дискредитируемой взаимностью в любви на уровне обыденного сознания.
Определения к слову верста (версты) вполне ясно отражают стремление М. Цветаевой актуализировать ДП 'большое расстояние' вплоть до обозначения словом верста бесконечности и представить его номинацией абсолюта, выводя за рамки пространственного значения: невозвратных верст (И., 328); Не версты земные (И., 174); синяя верста (И., 348); Синие версты и зарева горние (С., 169); Это с заоблачной — он — версты (И., 99); за тысячную версту (И., 573); Разъединяющих верст (И., 74); По стальной версте (И., 217); вдоль всей голосовой версты (С., 185); Верста огненна (Соч., 384). Прокомментируем три последних примера:
1) В сиром воздухе загробном — Перелетный рейс… Сирой проволоки вздроги, Повороты рельс… Точно жизнь мою угнали По стальной версте — В сиром мороке — две дали… (Поклонись Москве!) (И., 217); 2) Жизнь! — Без голосу вступает в дом, В полной памяти даст обеты, В нежном голосе полумужском — Безголосицы благая Лета.. Уж немногих я зову на ты, Уж улыбки забываю важность… — То вдоль всей голосовой версты Разочарования протяжность (С, 185); 3) Гля — нул: обмер! Та — бун огнен! (…) Кони-сани-вожжи-гривы, — Верста огненна! (…) Передние — ко крыльцу, Последние — за версту! Верстой — не обхватишь. Катят, катят, катят! (Соч., 384)Приведенные примеры разнородны, но все они несомненно обнаруживают актуализацию ДП 'большое расстояние, дальность'. Этот ДП определяет контекстуальные значения: 1) железная дорога; 2) звуковой диапазон (о звуках речи) или протяженность звука, или длина звукопроводящих органов речи, или расстояние между адресантом и адресатом, 3) длинная вереница (коней). Прилагательное в сочетании по стальной версте, указывая на металл еще более крепкий, чем железо (ср. железная дорога), и развившее переносное значение в сочетаниях типа стальные нервы, стальной характер, соответствующим образом характеризует и слово верста в его основном для Цветаевой значении 'разделяющее пространство', образно интенсифицируя смысл непреодолимости этого пространства, т. е. его абсолютизацию.