Страница 46 из 70
В произведениях М. Цветаевой нередко гиперболой одного цвета является другой.16 Такая возможность языковой семантики заложена в самой природе: цветовые границы спектра не фиксированны, интенсивность цвета увеличивается именно в зоне перехода одного цвета в другой. Изменение цвета часто связано в природе с предельным состоянием вещества, например при горении, созревании. Кроме того, возможно образование различных оттенков при смешении красок, в чем тоже проявляется способность к переходу одного цвета в другой. Цветовые трансформации имели свою символику в истории культуры, например в средневековой алхимии (Рабинович 1979), их изображение используется писателями для обозначения предельных физических и психологических состояний. Язык выработал несколько моделей отражения предельности в цветообозначении: русовласа на желть, зелень, яркая до желтизны, желтизна, переходящая в зелень, красный в коричневу, впросинь, иссиня-черный, синий с фиолетовым отливом и др. (Лопатин 1980, 56). Для поэтических произведений Марины Цветаевой ни одна из этих моделей не характерна. Цветовая гипербола находит у нее свое выражение в заместительном цветообозначении — непосредственной номинации одного цвета названием другого:
В этом примере из стихов о Пушкине слово голубей является гиперболическим обозначением сразу двух цветов: смуглого и оливкового, а сравнительная степень прилагательного эту гиперболу усиливает еще больше.
В произведениях М. Цветаевой гиперболизирующая функция наиболее активно проявляется у синего цвета. Синее представлено гиперболой черного, белого и серого, во всех случаях с активизацией архаических значений слова синий. В ранних древнерусских памятниках письменности это слово употребляется в трех основных значениях: 1) сияющий, блестящий: синие молнии (на историческую первичность этого значения указывает этимология слова с корнем си-); 2) темный, цвета пепла: синее мгле, под синие оболока; 3) черный: синя яко сажа (Суровцева 1964, 90–95).
Гиперболическое обозначение черного синим отчетливо представлено в следующем контексте:
Синее как гипербола черного существует и в современном русском языке — в прилагательном иссиня-черный, эксплицитно не выражающем значение блеска, но потенциально такое значение содержащем. Приведенный контекст обнаруживает связь слова синь с первичным этимологическим значением сияния, блеска через слова в гладь и в лоск.
Гиперболическое обозначение белого синим представлено в таких контекстах М. Цветаевой, в которых первичная мотивировка гиперболизации (сияющее белизной) утрачена. Это цветообозначение оказывается связанным преимущественно с образами смерти и сна:
Однако во всех приведенных примерах связь синевы со смертью и сном неоднозначна. В стихотворении о Пушкине (1) гиперболизированная мертвенная белизна вообще отрицается гиперболизированной жизнеутверждающей белизной — белым цветом зубов смеющегося негра, подобно тому как «белокровье мозга» отрицается «белым бешенством» — предельным проявлением аффекта. В контексте всего стихотворения можно видеть противопоставление разных символических значений белого цвета друг другу, а также их переинтерпретацию в соответствии с системой ценностей мира М. Цветаевой: 1) белое как положительная характеристика с точки зрения обыденного сознания и как отрицательная характеристика с точки зрения Цветаевой («Черного не перекрасить || В белого — неисправим!» — И., 281); 2) белое как символ бесстрастия (белокровье мозга) и как символ аффекта, обнаруживающийся во фразеологизмах довести до белого каления, белая горячка, а в стихотворении Цветаевой — в сочетании белым бешенством; 3) белое как символ смерти (морга синь) и белое как сияние, блеск, символ радости (образ белозубого смеющегося негра). В таком противопоставлении прямых, переносных, символических и фразеологически связанных значений максимальное напряжение связано с гиперболическим обозначением белого синим. Во втором контексте сочетание Синь-Савановна, входящее в многочисленный ряд подобных окказиональных апеллятивов, мотивировано не только образами смерти, но и образами морских и небесных (в контексте всего стихотворения) просторов: смерть в этом стихотворении имеет прямую, многократно мотивированную связь с пространством — далью, глубиной, высотой. Образы синего пространства и служат поэтому мотивировкой обозначения белого (смерти) синим.
При употреблении слова синий и его производных значение 'серый' реализуется в произведениях М. Цветаевой сочетаниями, в которых оно определяет дым (И., 112, 131; С. 363), ладан (С, 362), тучи (С., 116, 118), сталь (И., 217), клинок (С., 260), рельсы (И., 217). Гиперболичность при обозначении дыма, ладана, туч, часто связанная у М. Цветаевой с элементами фантастики, мотивирована изображением сгущенной, темной субстанции:
При обозначении М. Цветаевой металлических предметов наиболее активно проявляется связь синего цвета с блеском, со способностью отражать свет. Возможно, это происходит потому, что стальной цвет, реально связанный с блеском металла, не нашел в русском языке выражения в собственно цветовом наименовании. Относительное прилагательное стальной еще отчетливо сохраняет связь с названием металла. Поэтому слово синий в этой функции неизбежно образно, хотя может быть и вполне соотносимо с реальным цветом стали при определенном освещении.
Эффект металлического блеска у Цветаевой нередко метафоризируется глаголами: