Страница 36 из 70
Цветообозначения золотой и серебряный в контексте творчества М. Цветаевой представляют собой замкнутую бинарную оппозицию, в которой обозначение серебряного маркировано по признаку движения, динамики. Общим семантическим компонентом золотого и серебряного является их блеск, но блеск золота представлен в художественной системе М. Цветаевой как статичный признак, а блеск серебра как признак динамичный. Образы, связанные с серебром — ручьи, скольжение:
Статичный характер золотого цвета обнаруживается в следующих контекстах:
Очевидно, именно статический признак цветообозначения золотой определяет употребление корня — злат-в сложных словах-композитах — традиционных («гомеровских») эпитетах при стилизации: златокудрая Фортуна (И., 65), твоей быстроте златоперой (И., 174), Как лев златогривый (И., 427), Златоустой Анне (С., 90), Юность златорунная (С., 116).
Сравнение сложных слов, содержащих обозначение серебряного и золотого, обнаруживает, что, во-первых, слова с частью сребро- преимущественно окказиональны и используют не традиционные сложения, а традиционную модель сложений, во-вторых, если элемент злато- соединяется только с существительными (перо, грива, уста, руно), то элемент сребро- может соединяться и с глаголами (причастиями): В среброскользящую сушь (С., 204), В лепете сребротекущих ив (С., 196) и др. Такие разные потенции производящих основ злат- и серебр- можно объяснить традиционным представлением о золоте как металле тяжелом и серебре как металле легком (Аверинцев 1973, 47), а также о золоте как о конечной стадии превращения веществ, как идеале вещества, например в средневековой алхимии (Рабинович 1979).
Переносные значения слова золотой связаны у М. Цветаевой прежде всего с солнечным светом, что вполне традиционно в поэзии и восходит к средневековому символизму (Аверинцев 1973, 48–49):
В ряде контекстов золотой цвет — это цвет волос. Вероятно, не следует отождествлять «золотые волосы» с каким-либо реальным цветом — русым, белокурым, рыжим в поэзии М. Цветаевой: в ее произведениях «золотые волосы», как и «рыжие», — это условный образ жизненной силы в зените:
В противоположность золотому серебряное связывается со старением, синонимизируясь с седым, что традиционно для языка художественной литературы при обозначении жизненного угасания. Но, несмотря на солнечную символику золотого цвета в мировой культуре и в произведениях М. Цветаевой, «живым» у нее представлен не золотой, а динамичный серебряный цвет. Это проявляется при обозначении волос: старение Цветаева понимает как процесс и форму страдания, т. е. как наиболее интенсивную жизнь, приближающую к пределу и запредельному бытию. С другой стороны, серебряный-седой цвет выражает в произведениях Цветаевой идею бесцветности как отрешения от жизни, и в этом смысле он противопоставлен всем оттенкам красного. Однако противопоставление дается через тождество. В стихотворении «Леты слепотекущий всхлип…» из цикла «Земные приметы» содержатся два традиционных ряда синонимов: один ряд — с общим значением красного цвета, другой — со значением серебряного-седого. Эти ряды пересекаются в общем для них члене — слове сед:
Слово красный, центральный член синонимического ряда маковый — красный — пурпур, являясь общеязыковой доминантой ряда, интегрирует и нейтрализует в себе градационные признаки соседних членов на общеязыковом уровне, противопоставляя ряд маковый — красный — пурпур прямым, перифрастическим и метафорическим обозначениям мрака.
Однако в исходном для ряда сочетании мрак маковый слово маковый как элемент оксюморона в художественном тексте называет тот же цвет уже не в противопоставлении мраку, а в отождествлении с ним через коннотацию мак — сон — забвение — смерть. Слово пурпур, обозначающее красный цвет в его максимальном проявлении, связано через культурную традицию с символикой царской власти и, окказионально, со старостью, приближением к смерти, мраку через обесцвечивание максимально красного: ибо пурпур — сед. Таким образом, Цветаева показывает, что за пределом максимального лежит его противоположность — ничто, принадлежащее вечности, наполненное смыслом предыдущих состояний и страстей и освобожденное от них. В данном случае градационный ряд синонимов с обеих сторон окружен антонимами, синонимические и антонимические отношения между словами перекрещиваются, обнаруживая единство противоположностей и переход количественных изменений в качественные как основу развития и как катарсис.
Словом сед синонимический ряд со значением красного цвета соединен с рядом, имеющим общее значение серебряного цвета, представленного образной динамикой водного потока: слепотекущий — сребротекущий — сребро-седым — сребро-сухим. Если динамика одного ряда связана с превращением цвета в бесцветность, то динамика другого — с превращением образа влаги в образ сухости, в результате чего слово сед вбирает в себя оба признака — обесцвеченности и обезвоженности. Синкретизм слова сед сформулирован в оксюморонном сочетании сухостями теку и развит конкретизацией этих «сухостей», имеющих, в свою очередь, обобщающий член: последнее слово стихотворения — свинцом. В этом слове сконцентрирован образ превращения живого в неживое и в цветовом плане (интенсивный и статичный серый цвет) и в осязательном (максимум отвердения). Кроме того, в стихотворении имеется градационный ряд звуко-обозначений: всхлип — в лепете — плач, и слово свинцом в результате развития этого ряда наполняется смыслом 'выстрел, прекращающий жизнь'. Взаимное обогащение членов градационных синонимических рядов различительными признаками каждого из этих членов становится стилеобразующим фактором того понятия, которое не может быть выражено одним словом.