Тайна жизни

Шарль Зоммервиль шагал по площадке одной из башен. Высокий, широкоплечий, сохранивший молодую походку, несмотря на серебряные нити, рассыпанные в белокурых волосах, он время от времени останавливался перед зубцами башни. Затем он снова брался за подзорную трубу, всматриваясь в бесконечно далекий горизонт, ограничивавший синий простор моря, в котором солнце, спустившись с зенита, рассыпало мириады бликов.

— Они, должно быть, вышли в три часа, — говорил он вслух, поглядывая на часы: — По такой погоде они будут здесь не позже, чем через пятьдесят минут.

На его звонок прибежал мулат с оживленным лицом, одетый в белое, как и его хозяин. Спеша подняться по ступеням, он снял свои южные башмаки, но из почтения к профессору, снова скользнул в них босыми ногами и, распустив губы в улыбку, спросил на своем оригинальном французском жаргоне, распространенном везде на малых Антильских островах и даже среди негров, живущих под властью англичан, — звал ли его мушье. Профессор велел принести ситронад со льдом. Рожденный в Барбаде, мулат Огюст Маренго, в силу того, что побывал на всех островах Антильского моря, понимал несколько европейских языков. Но ни на одном из них он не говорил сколько-нибудь сносно. Это явление часто наблюдается у креолов.

Зоммервиль снова взялся за подзорную трубу, снова оглядел горизонт. Его охватило сомнение. Правильно ли прочитал Ляромье радиограмму, высланную в это утро из Порт-оф-Спэн. Радиоприемник помещался на площадке противоположной башни. Он не нашел там Ляромье, беглого каторжника из Гвианы, которого он в прошлом году подобрал в открытом море в то время, как тот, умирая от голода и жажды, блуждал по воле волн на своей пироге. Ляромье исполнял всевозможные поручения. Профессор нашел телеграмму на своем месте и прочитал каллиграфически написанное извещение: пилот Гилермо Мюр сообщал, что ожидаемые особы высадились с парохода «Маршал Фош» в 10 часов и отправятся в дорогу, как только погрузят свой багаж.

— Это дело нескольких минут, — сказал профессор, снова взглянув на часы. Его лицо осветилось улыбкой: — Четыре года тому назад... Четыре года, да. Как она, должно быть, изменилась!

Он захотел посмотреть, приготовлена ли комната для Алинь в нижнем этаже, под лабораториями, занимавшими верх. Его взгляд нечаянно упал на зеркало, и он склонился над ним, кончиками пальцев разглаживая мешки, образовавшиеся под глазами.

— Я, должно быть, ужасно постарел... Четыре года в моем возрасте оставляют заметный след!

Странно, не звал же он ее сюда для того, чтоб ухаживать за ней. Она будет тем же, чем была когда-то: хорошим преданным секретарем. Нет, больше — она будет улыбкой юности в его одиночестве, которое начинало тяготить его.

Мадам Маренго — добродушная негритянка, одетая в длинное, пышное и пестрое платье, которое носят все женщины Барбады, принесла огромную связку цветов. Ее веселую болтовню прервал вошедший муж негритянки, сообщивший, что лодка уже показалась на горизонте.

Из окна своей комнаты, расположенной в том же этаже и тоже с западной стороны, Шарль Зоммервиль направил вдаль свой бинокль, но солнечные блики слепили глаза и он подумал, что с вершины башни ему лучше удастся видеть море; он предварительно вошел в спальню, провел гребнем и щеткой по своим волосам, ощетинившимся, точно грива, расправил непокорные усы и поймал себя снова на том, что разглаживает вздувшиеся под глазами мешки.

— Да, да. Не первой молодости, но ничего не поделать, друг мой!

С площадки башни в подзорную трубу он увидел серенькую точку, окруженную пеной.

— Им еще придется с четверть часа лавировать между подводными камнями.

Он уселся на стул и, не отрываясь, следил за все увеличивающейся точкой, но это видение внезапно затмилось образами прошлого. Четыре года тому назад... Горестный путь в его жизни человека и ученого. В то время, когда он, казалось, уже достиг славы, славы, купленной дорогой ценой напряженной работы, случилась неудача, опрокинувшая все его с таким трудом воздвигнутое здание и показавшая его в смешном свете всему ученому миру. Потом неожиданное открытие: измена женщины, на которой он женился по любви.

Около года он ищет забвения в далеких путешествиях. Но снова поддается обаянию науки, открывает себе новое поприще работы среди ждущих разрешения захватывающих тайн природы. Он покупает у Венецуэлы право занять эту скалу, представляющую идеальные условия среды и климата, благоприятствующие его изысканиям. Наконец, водворяется в старом замке, приспособив его к жилью... И теперь, после трех лет раздумья и труда, он, наконец, добился удачи и держит свое открытие в руках. Открытие, которое вознаградит его за прошлое и поставит его в ряды великих ученых.

Он вскочил со стула и сделал несколько шагов по площадке. Потом, сжав кулаки, проговорил сквозь зубы:

— Держу, держу! Я уверен, что держу ее! Тайна жизни будет принадлежать мне!

Но с моря послышалась сирена, и он снова занял свой наблюдательный пост. Большая серая лодка приблизилась, лавируя между коралловыми рифами, скрытыми приливом. Шарль Зоммервиль снова взялся за подзорную трубу и вдруг увидел на корме лодки реявшую под ветром белую шаль. Он испытал такое волнение, точно прибытие этой юной секретарши должно было изменить его судьбу. И, спускаясь по ступеням башни, он пробовал объяснить себе свое волнение:

— Мне недоставало чьей-то веры... Сомнения... О, сомнение, разрушитель энергии!

Когда он очутился на террасе перед домом, он был на высоте в двадцать пять метров над морем, и уже можно было различить голоса, несущиеся с лодки и потрясающие воздух проклятия, извергаемые Гилермо Мюром по адресу матроса и его предков. Зоммервиль весело замахал шляпой; ему ответил платочек Алинь, в то время, как Жюльен Мутэ почтительно обнажил голову.

Причалить к Пьедраде было не так легко. Высунувшись вперед, матрос старался разглядеть в прозрачной воде ветви кораллов, которые, несмотря на усиленные действия багра, царапали лодку. Наконец, они пристали к скале, связанной с островом мостками. Шарль Зоммервиль помог Алинь выйти на скалу.

— Осторожно, мадемуазель!

Он удержал ее руку в своей, когда она выскочила из лодки.

— Как я рад видеть вас здесь, как я благодарен вам за то, что вы приехали сюда! Я не смел рассчитывать! Это самопожертвование! Ведь вы приехали с другого конца света! От всей души благодарен!

Она поглядела на него глазами, потемневшими от волнения, и с серьезной улыбкой сказала:

— Я благодарна вам за то, что вы меня позвали. Я горжусь этим и счастлива!

Она представила ему Жюльена Мутэ, и ученый сердечно пожал его руку:

— Дютайи очень ценит вас, м-сье Мутэ. Я уверен, что ваше сотрудничество мне будет очень приятно. Вы не очень устали от путешествия?

— Признаюсь, профессор, я никогда не думал, что на нашей планете столько воды!

— Но вот уже конец вашим мукам, — заметил Зоммервиль, улыбнувшись. — Если вы хорошие ходоки, мы через четверть часа будем сидеть за столом.

Тропинка вилась по подножью скалы, и круто подымалась вдоль бывшего кратера. Она змеилась в лабиринте скал и кустарников; там и сям ветки, сгибаясь под тяжестью растений-паразитов, сплетали своды, сквозь которые падал таинственный полумрак. Выйдя из туннеля, они принуждены были закрыть глаза, ослепленные видом красных скал, отражавших косые лучи солнца. В некоторых местах склон был до того крутым, что в скале были высечены ступени.

— Дико здесь, не так ли? — сказал Зоммервиль, помогая девушке пройти через трудное место.

— Все это грандиозно, прекрасно! Эта гамма желто-зеленых цветов на ветвях, эти скалы, как будто покрытые кровью!

— Волшебно! — вставил Мутэ лирическим тоном. — Это похоже на макароны, разложенные на блюде рядом со шпинатом.

Ученый рассмеялся.

— Я вижу, что м-сье Мутэ чужд меланхолии, это мне нравится. Мне кажется, что я за три-четыре года в первый раз слышу смех.

Оставалось подняться на десяток ступеней перед тем, как очутиться у дома. Перед ним была естественная терраса, окруженная низенькой стеной, служившей когда-то оградой. Огюст с женой и молодой негритянкой заканчивали приготовления к обеду.