Циолковский

Зажженный водород у меня свистал и дудел на разные голоса. В пятом классе всегда показывал монгольфьер. Он летал по классу на ниточке, и я давал держать эту ниточку желающим. Большой летающий шар, особенно с легкой куклой, производил всеобщее оживление и радость. Оклеенный мною бумажный шар, весь в ранах и заплатах, служил более 15 лет.

К, Э. Циолковский и В. И. Ассонов в мастерской ученого среди моделей дирижабля.

Комбинировал разные опыты с воздушным насосом. Давление воздуха испытывалось всем классом: я предлагал оторвать колокол (магдебургские полушария были испорчены) всем желающим и сомневающимся. Класс видел, как несколько человек, несмотря на все усилия, не могли оторвать стеклянный колпак от тарелки насоса. Паровая машина была со свистком. Девицы самолично орудовали свистком, и это доставляло им большое удовольствие».

Учительский труд в епархиальных училищах, приравненных к средним учебным заведениям, оплачивался значительно выше, и Циолковский зарабатывал теперь до 80 рублей в месяц. Кроме того, за двадцатилетнюю выслугу ему удалось выхлопотать пенсию в размере 27 рублей в месяц.

Таким образом, хотя семья Циолковских к тому времени значительно увеличилась — детей было уже шесть человек, — существование ее несколько облегчилось. Удалось даже сделать некоторые сбережения для выполнения заветной мечты — покупки своего домика.

Года через три, зимой 1905 года, подвернулась возможность недорого приобрести небольшой одноэтажный домик на дальней окраине города, на Коровинской улице, почти в самом конце ее, спускающемся к отлогому берегу Оки. И хотя в новом жилище с трудом удалось выкроить три маленькие комнатки, все же это было праздником для Циолковских.

После трагической смерти сына Игнатия Константина Эдуардовича особенно волновал вопрос о влиянии на детей уклада семейной жизни и его собственной философии мученика науки. Циолковский старался, как мог, скрасить жизнь семьи. В доме появился даже купленный по дешевке подержаный рояль. На велосипеде, который завел себе Константин Эдуардович, дети совершали по очереди небольшие прогулки.

Однако до нормальных условий жизни было еще далеко. Теперь Циолковский задался целью надстроить мезонин, хотя бы одну комнату, где можно будет спокойно работать. О «светелке» мечтала вся семья. Константин Эдуардович с нетерпением ждал весны, когда можно будет приступить к постройке. Но ученого ожидала новая беда. Ему пришлось поплатиться за свою страсть селиться поближе к реке.

Зима в том году затянулась, и весна долго не вступала в свои права. Затем как-то внезапно началась сильная оттепель. Ока и впадающие в нее у Калуги речки Угра и Ячейка вскрылись. Вода поднялась буквально в несколько часов. Начался разлив, какого не помнили старожилы. Застигнутые врасплох, обитатели прибрежных домишек не успели что-либо предпринять.

В комнатах Циолковских поплыло все, что могло плавать, — рукописи, книги, мебель. На несколько дней пришлось перебраться к знакомым. Когда вода спала, глазам представилось печальное зрелище. Значительная часть бумаг, чертежей и книг, с такой любовью собранных ученым, погибла, обстановка испорчена, печь разрушена. Немало усилий и средств пришлось потратить, чтобы привести все в порядок.

Но модели, собственноручно изготовленные Константином Эдуардовичем для опытов в аэродинамической трубе, погибли безвозвратно.

Летом надстройка дома была закончена.

Посетитель Дома-музея Циолковского может и сейчас осмотреть это более чем скромное жилище ученого.

Крохотная передняя ведет в небольшую комнату в два окна. К ней примыкает застекленная веранда. Из окон открывается чудесный вид на Оку и густой бор, ее окаймляющий. Обстановка комнаты спартански проста. В простенке между окнами — большой письменный стол, возле него мягкое кресло. Справа от стола книжный шкаф с книгами и рукописями, слева — простая железная кровать, покрытая шерстяным одеялом. На отдельном столике электрическая машина. В углу — железная печь. Через всю комнату протянута толстая проволока. Подвешенная к ней лампа-«молния» может передвигаться по всей ее длине.

Веранда, служившая ученому и мастерской и научно-исследовательской лабораторией, заставлена станками, инструментами, моделями дирижаблей. Незаметно никаких попыток украсить свое жилище, внести уют. Это очень характерно для Циолковского. Только солнце, то золотистым, то багряным светом заливавшее комнату в часы заката, как будто старалось скрасить простоту и суровость обстановки.

Очень любил такие минуты ученый. Отложив в сторону рукопись или паяльник, он долго любовался великолепной картиной заката на фоне лесистых живописных берегов Оки.

В рабочие же часы Циолковского всегда можно было видеть сидящим в его мягком кресле, с куском фанеры на коленях и карандашом в руках, за очередной научной работой, погруженным в вычисления. На письменном столе раскладывались необходимые ему при данной работе книги и другие материалы, чтобы можно было, не вставая с кресла, ими пользоваться.

В отличие от большинства научных работников Циолковский почти не делал выписок из других авторов. За всю полувековую деятельность ученого подсобные работы не составили и половины печатного листа. Повидимому, во многом эти записи заменяла ему прекрасная, сохранившаяся до конца жизни память. Ссылок на других авторов он также делал крайне мало. Это принадлежало к особенностям методики его работы.

Один из последних портретов К. Э. Циолковского перед революцией.

Первые тринадцать-пятнадцать лет Константин Эдуардович писал свои рукописи чернилами. Затем, очевидно, стараясь обеспечить себя копиями с написанного, он начал писать карандашом под копирку. Пользоваться пишущей машинкой до революции было для него недоступной роскошью. На пишущей машинке его рукописи стали переписываться лишь в последние годы жизни ученого.

В летнее время, когда солнце сильно накаливало крышу над светелкой, Циолковский работал без верхнего платья. И лишь, когда снизу ему сообщали, что к нему кто-либо пришел, он облекался в старое пальто взамен халата или надевал верхнюю одежду.

Работы в мастерской были самые разнообразные. Токарные работы производил он на примитивном станке, по случаю приобретенном у какого-то любителя, и точил довольно искусно, главным образом деревянные детали. Столярные и слесарные работы делал на одном и том же столярном верстаке, превратив его в универсальный, то-есть поставив на одном конце его также и небольшие слесарные тиски.

Много места занимали на веранде готовые и полуготовые модели дирижаблей системы Циолковского, которые он тут же и испытывал на газонепроницаемость, и т. д. На веранде же стояли самодельные деревянные вальцы для гофрирования листового металла и самые разнообразные физические приборы, которые он ремонтировал и заново изготовлял для школьного физического кабинета. В области ракет и реактивных двигателей опытными работами Циолковский заниматься не мог — они требовали совершенно особой обстановки, о которой он тогда не мог, конечно, и мечтать.

Особенно искусно делал Константин Эдуардович электростатические машины. Циолковский любил производить опыты с электричеством и охотно демонстрировал их и детям в школе, и домашним, и своим немногочисленным гостям.

Чаще всего посещали Константина Эдуардовича его друзья — В. И. Ассонов, два его сына, П. П. Каннинг, Е. П. Еремеев и в дальнейшем С. В. Щербаков. Посторонние посетители бывали редко. Но все, кому довелось иметь Константина Эдуардовича своим собеседником, надолго сохраняли память об увлекательной беседе с ним о вещах, кажущихся наиболее фантастическими из всего, что когда-либо приходилось слышать.

Любимым отдыхом Циолковского от научных занятий и педагогического труда была прогулка летом на велосипеде или пешком в любимый загородный сад или в сосновый бор за Оку, а зимой катанье на коньках.