Связующие нити

— Гретт, ты… — Тристан посмотрел на меня странно, сосредоточенно и в то же время как‑то мучительно. — Если бы ты сделала всё это после нашего разговора ночью, за три часа до моего возвращения, то это не было бы чудом. Чудо даже не сама работа, хотя от неё у меня всё переворачивается в душе. Чудо то, что ты начала рисовать её за много дней до того, как я сказал тебе о фотографиях.

— Полтора месяца… — ответила я.

И в этот же миг, по взгляду, поняла, что Тристан меня любит.

Если мы шли куда‑то вместе, то бывало по — разному, — или независимо друг от друга, или под руку, или он, идя совсем рядом, обнимал меня за плечо. Но сейчас, когда мы шли в агентство на работу, Трис держал меня за руку. Я отставала от него на полшага, Он смотрел вперёд, а я на него, и была опьянена своим знанием. Я чувствовала всей кожей, что он меня тоже любит, хоть и не заглядывала в глаза. Тристан держал меня за самые кончики пальцев, некрепко, иногда перебирая их своими пальцами, и легко поглаживая фаланги. Эта ласка не позволяла мне успокоиться, а он, кажется, даже её не осознавал. Мы молча шли по городу к Вишнёвому переулку, и хотя разговора не было, и Трис не смотрел на меня, я знала, что он как никогда со мной, а не далеко в мыслях. Я всё теперь понимала, — что он после пулиной "разоблачительной" речи испугался, что я, правда, полюбила кого‑то, он ревновал, — иначе бы не было тех слов в мастерской, и никому бы он меня не отдал. Я знала, что в каморке, с этим злосчастным рисунком… он думал обо мне, и не было ничего ужасней, чем подозрение, что эффект с посетителями сработал и на него, и я увидела его мысли. Я знала, что он меня любит. Знала. Знала. И ничто на свете не заставило бы меня усомниться в этом, потому что моя внутренняя женская, интуитивная сущность вопила об этой истине. Она вопила во всех клеточках, читая любовь Триса через лёгкие касания его пальцев, она танцевала у меня в груди, ударяя в сердце, как в барабан. Она пела и выла, поднимая меня от земли, и недоумевала только от одного — почему он меня ещё не целует?

Тристан не знал о моей взаимности. Или не был уверен так, как я. Или… или… мне было не важно. Для меня все признания уже свершились, и наша новая жизнь началась.

Мы пришли ровно к двенадцати, поднялись наверх, и у самой двери он меня задержал:

— Мой подарок не так значителен, как твой, Гретт. И я не вложил в него столько же труда и усилий, как ты, я должен даже сознаться, что попросил помощи у Зарины и Нила…

— Не сравнивай, это не имеет значения.

— Мне жаль, что я не смог сделать большего.

— Хватит говорить глупости, — я отодвинула его от двери и решительно вошла.

Весь мой стол и пол вокруг него был уставлен корзинами с синими ирисами, моими любимыми цветами. Их было больше сотни или даже двух, и я замерла перед ними в восторге, а все загалдели:

— Поздравляем — поздравляем!

— С ума сойти, Трис! — я обернулась к нему, не скрывая своей радости, — Это же море!

И, подойдя к столу, осторожно обняла сразу несколько букетов, окунувшись в красоту и аромат.

— Тебе мужа надо обнимать, — громко заметил Вельтон.

Я тут же вернулась к Трису, и под всеобщее одобрение, обняла его и поцеловала в щёку.

— Спасибо.

— Я нарочно. Чтобы ты мне однажды не сказала, что за все эти годы я ни разу не дарил тебе цветов.

— Дорогой, — поддержала я его, — за то ты дважды носил меня на руках!

Никто не делал тайны из того, что Зарина помогала найти Трису такое количество цветов в середине июля, а Нил был помощником по доставке ценного груза в Здание. Поэтому оба с лёгкостью пересказывали мелкие перипетии и курьёзы в связи с поисками и переносом. Даже Вельтон раскрыл карты, сказав, что специально поставил мне выходной на вчера, иначе бы они не успели ничего подготовить, и если бы я выказала желание идти работать, то Тристан бы пустил несколько планов в ход, только чтобы я осталась дома. Это было неожиданно, потому что я помнила его удивление, когда заявила, что сама не хочу идти. Выходит, всё сложилось как нельзя лучше.

Не смотря на то, что в агентстве, с приподнятым настроением, так увлекли разговоры, я ни на минуту не переставала ощущать в себе чувствительный звон. Мне казалось, что идут считанные минуты до того, как и Трису откроется моё чувство. Но шли часы. В обед мы вместе сходили в магазин и накупили сладостей и сока сверх обычного торта, и ничего не случилось. После маленького пира, мы разошлись по своим местам, а Вельтон включил радио с тихой музыкой на волне, и ничего не случилось. Я даже ушла в свою каморку с одной цветочной охапкой, надеясь, что он зайдёт следом через минуту или две. Но ничего не случилось…

А в пять утра пришла Геле. И настроение у всех исчезло.

Леди Гелена ахнула, увидев ирисы, и сразу заметила:

— Теперь‑то ты понимаешь, что это за чувство, когда тебя окружает море любимых цветов! Я без своих гвоздик жить не могу.

Но долго болтать она не стала, взяла Нила под руку и сказала, что всё объяснит ему за дверью, как начнутся поиски. Всем всё знать не обязательно.

В комнате царило молчание. Я ушла к окну, но встала к нему спиной, оперевшись на спинку дивана рядом и стала смотреть на Триса, который сидел за своим столом. Неужели он не мог видеть по моему взгляду то же, что я видела по его? Я смотрела пристально, и ничего не скрывала, только что не могла сказать при всех, словами: люблю тебя! Он ведь тоже в это же время смотрел на меня. И его взгляд меня мучил и жёг…

— Я знаю… — произнёс Трис, и я вздрогнула.

Но Зарина через секунду внезапно добавила:

— Да, Гретт, нам всем не по себе сейчас…

Вспыхнув от ярости на все эти ненужные слова, я сорвалась с места, и скрылась в своей каморке, хлопнув дверью.

Глава 51.Смерть

Бра было включено. Я села на свой пуфик и взялась за альбом и карандаш. До возвращения Гелены и Нила было время, и я решила, что лучше проведу его в одиночестве, со своими мыслями, чем со всеми там, в атмосфере "не по себе". Хаотично водя графитом по бумаге, я не знала, что я хочу нарисовать, — да что угодно. Пусть мне никогда больше не придётся заниматься в каморке своей работой, и это была последняя ночь, жизнь не кончалась, а начинала новый виток. По крайней мере, для меня и для Триса…

Подумав о Тристане, я подумала и обо всём том, что он мне говорил. Правда ли то, что все наши усилия за многие годы не принесли счастья людям? Нет, быть может не всем, но принесли, и их не единицы. Разве Томас не нашёл свою семью? Он исправил поворотный момент и не рос в детдоме, а был усыновлён ещё в детстве после убийства матери. Наверняка так и произошло. А Виола? К ней вернулась её куколка. Дина с Нилом разве не пример? Эвелина? И это только последние случаи, а сколько их было в прошлом году и в позапрошлом? Тристан не мог сомневаться в этом, он лишь защищался подобной ложью от чувства утраты, — со Зданием нужно проститься. Я не знала, что мне ему нужно было сказать, чтобы стало легче. Возможно, как раз сейчас я сделала лучшее, — оставила его одного, а не стояла над душой с пристальным взглядом. До меня ли ему сейчас, не смотря на то, что он меня любит? Здание ему тоже дорого, и оно живое существо, к которому можно быть привязанным.

Как Геле два дня назад, я тоже ласково провела по стене рукой.

— Ты хорошее… ты многое мне сказало и показало. Я благодарна тебе, и никогда тебя не забуду. И твою каморку.

В рисунке из линий я стала угадывать очертания каких‑то предметов. Любопытства ради, я даже закрыла глаза, и рисовала не глядя. Через минуту открыла и узнала кипу книг, стоящей у двери. А рядом рулоны обоев. Закрыв глаза снова, я продолжала водить карандашом, как мне казалось, без всякой цели, я даже не держала в голове картинки. А когда снова взглянула на лист, увидела уже готовое изображение перспективы этой же каморки, пуфики, горящее бра, светом направленное слева от меня. И свою собственную сидящую с альбомом фигуру. Взгляд от двери вовнутрь.