Связующие нити

— Но ты не можешь уйти с этим из Здания. И ты не можешь войти ни в одну из пустующих квартир, ты же знаешь.

— И попросить помолчать всех тоже не могу.

— Иди в мою каморку.

— Там всё твое, для Реставратора.

— А ты попробуй.

— У меня путаются мысли, Гретт. Логикой я вижу очевидный поворот, — если бы этот телефонный разговор состоялся иначе, если бы эта Анна зацепилась за этот дурацкий повод с шоколадками, и сказала, что обязательно к ней приедет, или пригласила бы к себе, или просто договорились встретиться на улице, то всё бы наладилось. И дружба бы не прервалась. А внутри меня всё против этой логики.

— В чём сомнения? — тихо спросила я, стараясь своим разговором не привлекать внимания.

— Я просто вижу. Как Строитель вижу, что рухнет этот мост от первого на него шага, не выдержит. Словно он склеен из бумаги, всего лишь модель, видимость. Вся его схожесть с настоящим мостом из дерева лишь в том, что оба могут сгореть. А бумажный — сгореть моментально.

— Посиди у меня, в тишине. И съешь апельсин, — я опять сунула ему апельсин под самый нос, и Трис не удержался, неуклюже откусил прямо с руки, забрал оставшееся и пошёл в каморку.

Через пять минут прямо из‑за двери раздалось:

— Гретт, как это называется?!

В комнате все стихли, а я даже вжала голову в плечи, когда через мгновение из каморки Тристан выскочил с листом в руках.

— Как ты могла потерять это? Вот он, тот самый рисунок!

Все всполошились. Зарина и Пуля первыми подскочили к рисунку, чтобы посмотреть на изображение, Нил легко подлетел и заглянул через плечо Зарины, и только я с Вельтоном остались сидеть на своих местах. Я была ошеломлена.

— А что, что здесь такого?

Он повернул лист ко мне. Обе девочки были нарисованы стоящими в дверях палаты. Коридор освещён, а в палате уже не горел свет, так что оба силуэта получились по — разному. Ирен была освещена, а Анна вся как тень. Выражение лица у маленькой Ирен было грустное. Даже обиженное.

Никто ничего не понимал, как бы не смотрели.

— В чём смысл? — подал голос Нил, а Тристан неотрывно смотрел на меня укоризненными глазами.

— Этого не написано в тексте, — наконец произнес он, — потому что в словах "не помнить" правду легче.

Как я могла объяснить всем, что была сама не своя после своей работы. Мне выбил из равновесия отображённый Тристан, целующий эту Анну! Я и не помнила, как я отбирала настоящие рисунки от фальшивых и смутных воспоминаний, как могла ошибиться и пропустить один. Никогда прежде со мной не было таких ошибок и такой халатности.

— Ребята, простите.

— Объясни же нам!

Пуля не выдержала, взяла в руки уже сшитое дело и стала пролистывать, быстро пробегая глазами напечатанное.

— Рассказывай, Тристан!

— Она обидела её.

— Кто кого?

— Анна Ирен…

— И?

Он вдруг замолк и его взгляд уперся в стену. Меньше чем за секунду, я успела заметить, что он сделал новое открытие, и что он вновь в тупике. Но это не возвращение на круги своя, всё к тем же воротам, это какая‑то новая проблема. Никто другой этих перемен не увидел, все также вопросительно смотря то на него, то на рисунок, а сам Трис встряхнулся и очень спокойно произнёс:

— Мне нужно ещё подумать.

Вздох усталости и разочарования мягко потряс стены. Все разошлись за свои столы, а Тристан опять уткнулся в папку, аккуратно вложил иллюстрацию между листами и сделал вид, что углублённо читает. Я сидела с боку, я видела, что это обманка, — он был погружён в свои мысли. Как же мне было стыдно за свою невнимательность.

В работе агентства всё было сплетено из тончайших связей материального и чего‑то недоступного ни разуму, ни наукам. Игры со временем и с судьбой. Чем лучше раскрепостит человека Настройщик, тем легче он раскроется со мной, Реставратором, и с Летописцем. Сыщик по собранным материалом находит потерянного и определяет — есть ли ещё обоюдная связь. А Строитель, самый последний из звеньев, выстраивает утраченное. Одна моя такая потеря, всего лишь рисунок, на первый взгляд, могла обернуться провалом в лучшем случае, и катастрофой в худшем. Как если бы хирургу дали пациента с неправильным диагнозом, а он, доверившись показаниям в мед карте, анализам и утверждениям диагностов стал проводить операцию. А какой‑то олух проглядел аллергию на вводимый медикамент.

К Строителю всё это дело должно попасть таким, чтоб не было и соринки недосказанности или тайны. Только тогда он мог выстроить мост, — и изменить жизнь.

К концу рабочего дня я заметила, что он давно уже забыл, что на меня нужно сердиться. Он был полностью и целиком сосредоточен над новыми открывшимися обстоятельствами.

Мне так нетерпелось спросить, что же это за обстоятельства, что я мучительно переживала свои классы в мастерской. В этот раз я не стала экспериментировать с уроком, и работала по старой схеме анализа чужих произведений. Всем было скучно, мне самой было очень скучно.

Заехала к родителям, как всегда, потом к старой Гелене, и только потом домой. А Тристан ещё не вернулся.

Глава 12.Нравится

К ужину я Триса не дождалась, легла спать. Оказывается, он после работы встречался с Нилом, чтобы обсудить его обустройство в городе и поиски официальной работы. Трис занял ему денег на первое время, и вместе они смотрели несколько комнат в наём, получше, чем у Нила была сейчас. Со своими родителями он категорически отказывался жить, даже учитывая трудное положение. Кто знает, от чего сам Нил уехал когда‑то из родового гнезда, этого он не рассказывал.

Одним словом, с Тристаном поговорить о деле мне удалось лишь за завтраком. Завтрак всегда готовил он, и обычно так получалось, что я всегда становилась зрителем этого процесса. За то зачастую Трис никогда не видел, как готовлю я, потому что отсутствовал дома. Черта совершенно потрясающая для мужчины, если он не повар по своей профессии, — не уставать готовить каждый день. И не просто пожарить яичницу, щедро засыпав её зелёным резаным луком, а довольно сложные блюда, требующие времени и внимания. Его нисколько не смущала кухня, он знал, что где находится не хуже меня, а может быть и лучше, и управлялся со сковородками и кастрюлями просто. Сказались годы самостоятельной жизни и любовь к вкусной еде.

— Твой упущенный рисунок, это иллюстрация того случая, что произошёл ещё раньше звонка. В тексте этого нет подробно, но и так уже можно понять, что Анна её чем‑то обидела. Что‑то пустяшное, и Ирен стерпела, сделала вид, что это её нисколько не задело. И поэтому потом, много времени спустя, когда их обоих выписали, всё равно решила позвонить ей и не дать дружбе забыться. Если бы Анна не струсила и не скапризничала, они бы стали подругами, дружили все эти годы…

— А в чём загвоздка тогда? — я сидела на стуле, подобрав ноги и подперев коленками подбородок, рассеянно следя за тем, как он резал овощи, и внимательно слушая.

— Я уверен, что все эти годы Ирен будет глотать обиды, делать вид, что всё в порядке, только бы сохранить дружбу. У неё в детстве не было подруг. А у Ани полно. Только её как подругу, никто не ценит, и с её сложным характером мириться не будет. Никто, кроме той самой Ирен, что ещё в больнице стерпела обиду.

— Поэтому Анна сейчас так и страдает об утраченной возможности дружить с той, кто может её терпеть?

— Да. Ирен, как выяснилось, тоже порой вспоминает об Аньке, как она говорит. И тоже бы хотела, чтоб то, что когда‑то пошло не так, повернулось иначе, но она не представляет сейчас, что дружба выйдет мучительной. Что такая подруга больше отравит ей жизнь, чем принесет радости и сочувствия. Анна будет счастливой, а Ирен будет о своих ранах молчать.

— И что делать? Ты будешь восстанавливать такой мост?

— Я должен поговорить с этой Ирен.

— Ты ей скажешь всё? — я удивилась. У нас ещё не было случая повторного визита, и тем более не было случая посвящения в ход возможных событий жизни участников дела.